Вопросы и ответы

Позже они называли это «вечерами технической поддержки». Точнее, конкретно вечерами они были у Кейт Уолкер. Потому как факт того, что необходимость в отладке механизмов могла застать их в любое время суток, не позволял Оскару именовать их таковыми. Присущие ему точность и прямота таких допущений не позволяли, сколько бы шутливых отговорок не сыпалось в его сторону. Любые допущения всегда давались ему с большим трудом. Особенно в тот первый раз. - Приношу свои извинения, Кейт Уолкер, но я отказываюсь, как вы выразились, «разоблачаться». Она молча смотрит на него с присущим уже ей хитрым прищуром. Наверняка перебирает в голове саркастичные фразы одну за другой. Но, сегодня она то ли в хорошем расположении духа, то ли – что более вероятно, судя по залегшим под глазами темным кругам – слишком устала, чтобы разводить с упрямым автоматом широкоформатную дискуссию. - Брось, Оскар, - тихо смеется женщина, будто невзначай поправляя поеденный молью меховой воротник. – Если ты не «разоблачишься», то, боюсь, мы избавимся от ржавчины исключительно на твоей драгоценной голове. Не получив на это никакой реакции, Кейт продолжила: - Тем более, я уже видела тебя разоблаченным. И тебе со-овершенно нечего стесняться! К ее восторгу, на этот раз автомат издал низкий звук, похожий на бурчание. - Я был бы искренне вам благодарен, Кейт Уолкер, если бы вы не напоминали мне о том ужасном для меня опыте! – Оскар звучал почти хмуро. – Сколько страданий мне пришлось вытерпеть, когда эти маленькие люди вокруг хихикали и тыкали в меня пальцами! - Но ты все-таки нашел в себе силы последовать за мной, милый Оскар, - она все еще мучает его воротник, снисходительно улыбаясь. – Почему, кстати? Мог бы и дождаться моего возвращения. Ответом ей было напряженное молчание, продлившиеся где-то с минуту. - Оскар? – обеспокоенно окликает его Кейт. Не остановилось ли с таким трудом вновь запущенное сердце? - Вы – единственное, что осталось для меня знакомого, Кейт Уолкер. Госпожа Анна оставила меня еще до вашего появления. Моего поезда больше нет, цель моего функционирования исчерпана. Все эти вещи, о которых вы говорили. Вещи, что произошли после того как я… перестал функционировать. Я… - Ты испугался. Оскар смотрит на нее еще насколько мгновений, прежде чем опустить голову в совсем по-человечески стыдливом жесте. И почти сразу же оказывается заключенным в крепкое объятие. - Глупый, глупый Оскар, - шепчет она ласково прямо рядом с металлическим ухом, не имеющим отверстий. – Что бы ни случилось, я ни за что на свете не оставлю тебя, не брошу. Только не после всего, что мы вместе пережили. Не после всего, на что я была готова ради одного только шанса вернуть тебя, вечно ноющего и недовольного, чудесного и удивительного Оскара, назад. Звук, который автомат издал на этот раз, звучал куда тише и даже нежнее. Кейт спешит поймать момент за хвост и стискивает его еще сильнее, насколько это возможно. - И раз уж я у тебя одна такая и ты у меня такой один, перестань жаться и… Если бы у тебя была кожа, я бы назвала это «вечером спа». Как же… о! Наслаждайся «вечером технической поддержки»! На самом деле дело шло ближе к ночи, чем к вечеру, о чем Оскар поспешил ей сообщить. Она только рассмеялась, высвобождая его скрипящие механическими суставами руки из плена старого пуховика. Он, правда, упираться не перестал. - В знак примирения я тоже могу что-нибудь с себя снять, - как ни в чем ни бывало продолжала его собеседница, а на сегодняшний вечер еще и «тюремщик», вновь встречая сопротивление. – Если это заставит тебя почувствовать себя лучше. - Почему это должно заставить меня чувствовать себя лучше, Кейт Уолкер? - Ну, на некоторых людей создание в воображении изображения своего собеседника обнаженным оказывает успокаивающий эффект. - Каким образом, позвольте поинтересоваться? - У-у-у, посредством внушения себе, что окружающие уязвимы не меньше, чем ты сам? Во всяком случае, так утверждал наш корпоративный психолог в M&L. Милый был старичок. - И вы верите, что это может помочь вам обойти мои заводские настройки? – с сомнением продолжал засыпать ее вопросами автомат. – Звучит все это очень и очень глупо, Кейт Уолкер. - Не мне, а тебе. Тебе решать, Оскар. Что странно, твои собратья по серии проблем с наготой не испытывали, если верить просмотренному мною документальному фильму, - пожимает плечами Кейт, роясь в прихваченной из парка развлечений шкатулке с инструментами Форальберга. – Хотя, о чем это я? Ты всегда был крайне талантливым. Во многих аспектах. Если только… Оскар молчал. И смотрел в сторону. - О. Мой. Бог. - Я полагаю, что упоминание высших сил в данном контексте не совсем уместно, Кейт Уолкер. - Единственный, кого ты стеснялся на том пляже, да и во всем чертовом парке, была я! – всплеснула руками женщина, вздыхая между словами то огорченно, то откровенно воодушевленно. А потом заплетающимися пальцами дернула за молнию на куртке, бормоча под нос слова, подозрительно напоминающие ругательства. И еще смеясь. – Скажи мне кто пару лет назад, что я буду как-то уж совсем по-дурацки счастлива, пытаясь развести самого упертого на свете автомата на стриптиз, чтобы смазать его отказывающие в самый неподходящий момент конечности, я бы послала этого человека к черту! Счастлива? Тем временем тот самый автомат с дополнительным слотом под душу напротив нее переживал события дня, казалось бы, многомесячной давности, будто это было вчера. Оскар сидел на краешке сбитой кровати, отсутствующе рассматривая два обрубка, оставленные ему за место рук. Кейт Уолкер ушла несколько дней назад за этими руками и до сих пор не вернулась. Учитывая то множество неблагоприятных факторов, с которыми им пришлось столкнуться в этом проклятом городе, она могла и не вернуться. Быть может, она нашла Ганса Форальберга без его участия и вернулась в Америку? Или случилось что-то непоправимое? Что, если она звала на помощь, а он, чертов трус, забившись в этот укромный угол пассажирского вагона, не услышал ее? Тяжелые мысли почти заставили его подняться, превозмогая страх перед примесями тяжелых металлов в воздухе и безумцем на фабрике, но тут в крошечную комнатку влетела мадам Романская. Оскар не сразу заметил, что пожилая женщина прижимает к груди… его руки. - Вы – машинист? Ах, Ганс, мой неуемный гений, поистине удивительное творение! – сложно было понять, задыхается ли она от восхищения или от долгого бега на каблуках и почтенного возраста. – Нет времени, у нас совсем нет времени! - Где Кейт Уолкер? – было первым, что спросил у странной леди автомат, не сводя окуляров с механических запястий. - Этот безумец запер несчастную девочку на фабрике, - сбивчиво объяснила женщина, вполне сносно, однако, работая отверткой. – Но я не верю, не верю, что это ее остановит. Поистине целеустремленная женщина! Проделать такой путь ради пары рук, пусть и таких искусно выполненных… Романская рассказала ему все, что знала о проделанном Кейт пути, а затем почти насильно вытолкала на улицу и велела поторапливаться. Они должны были быть готовы отбыть в ту же секунду, как мисс Уолкер догонит их. Два момента Оскар не забудет никогда. Первый - когда он впервые за несколько дней увидел ее, взъерошенную и покрытую копотью, и почувствовал небывалое облегчение. Словно все вернулось на круги своя. Он было попробовал вести себя, как подобает машинисту, как раньше, но уставшая и израненная, Кейт Уолкер прикрикнула на него куда громче засевшей в пассажирском вагоне старушки. Второй – когда Кейт Уолкер, прикрепив что-то к основанию гигантского заводного устройства, перекрывшего им путь вперед, не взирая на его протесты, на бегу запрыгнула в кабину поезда и, вцепившись в его плечо, хрипло велела отправляться. Как можно скорее. Когда они проносились сквозь клубы дыма и огня, она жалась к нему и прятала перепачканное в угольной пыли лицо в плотной ткани его пиджака, а когда Комсомольск остался далеко позади, начала смеяться. Все еще не выпуская твидовых лацканов из крепко стиснутых пальцев. Для того, чтобы заставить измученную женщину хоть немного отдохнуть ему понадобилась помощь их временной пассажирки. Показавшаяся ему ранее резкой, мадам Романская почти с материнской нежностью умыла засыпающую на ходу Кейт, нашла в вещах мисс Уолкер подобающую смену для отхода ко сну. Последнее он знал только потому, что забыл в комнате масленку. И вернулся за ней не в самый подходящий для этого момент. Оскар прошел мимо задремавшей в кресле певицы, аккуратно отодвинул дверцу купе и проскользнул внутрь. Принадлежавшая ему вещица быстро нашлась на столе, но взгляд невольно задержался на ней, безмятежно посапывающей под зеленым покрывалом. Раньше она никогда не использовала эту кровать, спала, свернувшись калачиком у окна, подобрав ноги под себя. Пару раз он даже укрывал ее пледом. Вот и сейчас, рука сама потянулась поправить сползшую с плеча ткань. Руку остановил запиликавший возложенный на гору грязной одежды мобильный телефон. Оскар подумал, что звонок помешает ей спать. Но не знал, что его можно просто сбросить. - Алло, К-кейт? К-кейт, это ты? Он нажал кнопку наугад и даже не стал подносить трубку к уху. Взывавший из нее голос, кажется, принадлежал мужчине. И дикция у него хромала. Возможно, последствия алкогольного опьянения. Нужно было ответить что-то, но для начала не помешало бы покинуть полумрак комнаты. Разговор все еще мог разбудить Кейт Уолкер. - Ке-ейт? – снова протянули из динамика, почти настороженно в этот раз. - Это не Кейт, - сообщил собеседнику Оскар, затворив за собой дверь. На какое-то время тишину прерывал только стук колес мчавшегося вперед поезда о рельсы. - Кто ты тогда, мать твою? И откуда у тебя ее телефон? – зло процедили на другом конце линии. - Это Оскар. - А… Значит ты тот самый ублюдочный бот, который увез мою девушку хрен знает куда. Горящий зеленым экран утверждал, если верить слову над цифрами, из которых состоял номер абонента, что звонившего звали Дэн. Сам Дэн утверждал, что приходится мисс Уолкер женихом. Утверждал он и многие другие вещи. Словарный запас этого молодого человека, состоявший из разного рода неприличных эпитетов, с каждой фразой удивлял Оскара все больше. Слушая тираду, затеянную по ту сторону, он и не заметил, как проснулась мадам Романская. - Кем ты себя вообще возомнил? Если ты, кусок железа, думаешь, что можешь сделать ее счастливой, то ты глубоко ошибаешься. Все, что делает ее счастливой - здесь, - звучно отхлебнув из, предположительно, бутылки, выдал под конец своего монолога Дэн. И притих, словно ждал ответа. Ждала ответа и бывшая оперная певица, с интересом поглядывая то на телефон, то на единственного в своем роде автомата. - Однако, я постараюсь, - неожиданно для себя выдал Оскар, прежде чем нажать еще одну кнопку. На этот раз повезло со сбросом. И вот, когда он действительно сделал ее счастливой и когда он был счастлив сам, больше чем когда бы то ни было, страх обуял его с новой неистовой силой. Страх неизвестности. Страх быть непонятым. - Это была плохая идея, Кейт Уолкер, - спешно выдает он, жестом останавливая ее манипуляции. - Мне лучше уйти. Или вам лучше уйти. Я могу настроить свои суставы самостоятельно. У вас, наверняка, есть дела поважнее. Ему почти больно от того, как меняется выражение ее лица. От того, как стирается улыбка с ее губ. - Я не понимаю, Оскар, - бормочет Кейт. – Сначала ты весь расчувствовался и говорил, что я единственный оставшийся близкий для тебя человек. Почти сказал, что боишься остаться один. Да и я сказала… А теперь чуть ли не выгоняешь меня… из моей собственной юрты! Я сделала что-то не так? - Вы не сделали ничего дурного, Кейт Уолкер. - Тогда объясни, наконец, что с тобой происходит! «Она все время повторяла, что ей нужно найти Ганса Форальберга», - сказала ему в тот злополучный день мадам Романская заговорщическим шепотом. – «Только вот спешила она тогда только к вам». И, собрав в кулак всю смелость, что у него была, он, все-таки говорит. Говорит то, что должен был сказать уже давно. В тот раз, когда она призналась, что собирается вернуться в Нью-Йорк. В тот раз, когда он холодно попрощался с ней и сбежал, стараясь не вслушиваться в оклики за своей спиной. В тот раз, когда первое, что он увидел с новым оборотом шестеренок в механическом сердце – женщину в слезах, прижимающую к груди заводной ключ. - Мое отношение к вам, Кейт Уолкер, сопоставляя все факты и переменные, наиболее точно выражает понятие «любовь».