Когда они друг другу нужны

Дракон и ведьма — сочетание довольно странное. Он несёт в себе вековую мудрость, прикрывая её леденящим кровь ужасом, а у ведьмы вместо рассудка вязкое и немое безумие. И всякий раз, когда она начинает скулить, хватает себя за плечи и дёргается, внутри дракона всё замирает. Сначала ведьма его раздражала, а потом он вдруг спас ей жизнь. Ну, мало ли. С каким драконом не бывает. Спас и спас, подумаешь. Только девчонка ещё глупей оказалась: вместо того, чтобы сидеть спокойно и не слать на себя беду, она взвинчивала драконьи нервы пуще прежнего. Да, оказалось, что и у него они есть. И они не резиновые. Глупая ведьма. Глупая, вздорная, невыносимая. Подумаешь, пару раз налетела на остриё и обзавелась незамысловатыми шрамами в районе туловища — ему, дракону, было плевать. Да, точно-точно. Но только эти отметины были красивые, как он потом понял. Внаглую разглядывал, пока она спала. Не глядел зато, когда её «штопали», злился. Боже правый, да где это видано! Дракон злился на себя, потому что не уберёг. И ещё у неё кровь сладкая. Глупая, глупая ведьма. Они жили, как кошка с собакой. Ладно, неудачное сравнение. Он ведь совсем не кошка, а вот она всё равно напоминает последнее. Ну, нельзя вот так бегать за этими неблагодарными двуногими. Они же по сердцу её, в два счёта. А ей хоть бы хны, у самой шрамов не сосчитать (будто бы он знает), но нет, он же знает. Уверен, что знает. Их у неё до чёртовой матери, невидимых в основном. Про те, что скрывает одежда, дракон предпочитает не думать. Ибо бесится. Ну, полно, щеночек, остановись. А лучше укуси этого гада. Давай, вытряхни из него дерьмо. Ну, же, девочка, ведь ты умеешь. Слышится рык, потому что у неё в глазах дракон видит слёзы. И от этой нескончаемой соли на языке самому хочется выть. Поэтому он первый раз в своей жизни заслоняет собой одного человека, чтобы изувечить другого. Глупая ведьма в тот вечер на него не смотрела. А ещё его раздражала улыбка. Да, та самая непринуждённая, искренняя. Она зачем-то предназначалась другим. Дракону не нравилось это слово. Но ещё больше ему не нравилось, что эта самая непринуждённость вперемешку с приторной искренностью обходила его стороной. Дракон готов был поспорить, что глупая ведьма делала это намеренно. Да она даже боли нормальной не чувствует. Зачем-то прячется от него, убегает. Заново хватает себя за голову и протяжно мучительно воет. Стыд-то какой. А у самого в груди что-то ёкает, разливается кипящей плавленой медью, скручивает и держит крепко. Так крепко, что и не убежать от этого никуда. Глупая ведьма снова не спит и совсем ничего не знает о том, как ненавистны её муки дракону. И как отвратительны ему те, кто вызвал их. Потому в глубине души и где-то в потаённых дебрях своих мыслей он безжалостно расправляется со всеми её обидчиками и в знак своей бесконечной преданности подносит к её ногам дары из их оторванных конечностей. Дракон сделает что угодно, только бы эта девочка подарила ему улыбку, коснулась ладонью и, самое главное, подпустила к себе. Гораздо ближе, чем уже есть. Возможно, он даже мечтает когда-нибудь выжечь её дотла, чтобы сделать своей и вечной. Возможно, она разрешит. Ведь он — дракон, а, значит, ему можно. Ему это нужно. Поэтому он хрипло дышит возле её постели, позволяя приблизиться к её телу лишь немногим — только бы вылечили. А когда эти ненавистные чужие руки трогают ведьму, он рычит, ясно давая понять, чтобы не забывались, чтобы не было слишком близко. Только не теперь, когда он видит этих людей насквозь. — Делай всё, что угодно. Наказывай, бей, пей кровь. Отдавай себя ненависти, а меня боли. Но только не оставляй. Будь здесь, в пределах моей досягаемости. Эти мысли льются кипящим потоком в больную девчонкину голову, и только они заставляют её давить на виски ещё сильнее, призывая замолчать и исчезнуть. Призывая дракона забыть, да всё без толку. Потому что не может он больше без человека, без такого не может. Ему отвратительна её боль, она пугает его. И потому он хотел бы забрать её. Развеять по ветру, чтобы в раз освободить эту глупую ведьму. А когда она провалится в какой-нибудь беспокойный сон и начнёт бессознательно задирать складки ткани под пальцы, её персональный зверь снова окажется рядом. Тонкие косточки, обтянутые белой кожей, нервно дёргаются. Дракон лижет их, пытается успокоить владелицу, потому что хочет сберечь её маленькое призрачное наваждение, чтобы потом им же насладиться. Теперь он не знает, откуда в нём столько человеческой нежности и, самое главное, зачем она ему. Ведь это пресловутое и совсем не к месту приторно-отвратительное чувство дерёт его изнутри, копается в его венах и клетках, причиняя ту самую неправильную, едкую, давно позабытую боль. Зачем, ну, зачем же? Ответ находится сам собой, когда на голову дракону приземляется горячая ладонь, мягко сдавливая и царапая кожу. Ведьма поворачивает к нему своё лицо и улыбается так, как никогда не улыбалась никому другому. Дракон не знает, какими словами ему всё это выразить. Да он вообще никаких слов не знает и готов видеть в этой девочке кого угодно, только бы она никогда не переставала смотреть на него так. И потому он сгребает её в охапку, подминает под себя, окружая со всех сторон могучими крыльями и мягко, еле слышно урча, потому что вот она, взбалмошная, твердолобая и глупая. Живая и только его. Всё ещё ведьма, но с какой-то, понятной только ей, человеческой слабостью. Всем прочим необъяснимой, как не пытайся. И у дракона такая же. Необъяснимая, невозможная, невыносимая. Временами даже немного глупая, как ему кажется. Прямо совсем, как эта ведьма.