Ледяница

⁂

Маги Корпорации уже давно ушли, сытая Ледяница пригрелась и заснула на диване в гостиной, но Карачуну всё не было покоя. Раз за разом он всё прокручивал в голове слова ребят, и никак не мог осознать, что же упускает. Он помнил каждое действие, предпринятое, чтобы вернуть ученицу фактически с того света. Помнил каждое слово, сказанное ей. Выходит, она соврала ему. На самом деле она ввела себе сущность химеры, единственное, что может уничтожить практически состоявшееся ледяное создание, чтобы умереть. Но почему? Почему?! - Почему ты дождалась, чтобы я ушёл на встречу с братьями, чтобы сделать это? – негромко обратился он к девушке, чтобы не разбудить её. – Почему именно тогда? Ледяница чуть повернулась во сне, зарываясь носиком в одеяло, разметав белые волосы по подушке. Мужчина слегка улыбнулся: умилительно. Когда он начал считать её красивой? Когда осознал, что ни одной девушке из заведения Мадам не под силу дать ему то, чего он так хочет? Когда разрешил себе временами думать о своей ученице, поклявшись, впрочем, никогда не воплощать свои мысли в жизнь? И как, как, считая её главным, что у него было, он мог не заметить такую важную вещь, как её суицидальные наклонности? - Довольно размышлений, - приказал сам себе маг, взмахом руки подзывая собственный дневник, начатый им ещё в глубокой древности. Где-то там, на первых страницах, было заклинание, которое он смог составить после того, как увидел в Великой тьме Суть вещей… Несколько древних слов, и голова волшебника опустилась на подлокотник дивана. Карачун не мог поверить сам себе. Во-первых, заклинание не сработало. Во-вторых, их с Ледяницей разбудили… заявившиеся в полном составе братья. Оказывается, его тюрьма была с очень хитрым замком: она могла выпустить его только тогда, когда он докажет, что умеет сопереживать, любить и способен пожертвовать собственными интересами для спасения чьей-то жизни. Братья, все, попросили у него прощения за то, что слишком поздно поняли, как ему было тяжело и одиноко, уверили, что давно его простили, восхищались его успехами и позвали с собой, – чтобы посмотрел, как они живут, быть может, что-то посоветовал…. Конечно же, он согласился! Ледяница радостно улыбалась и заверяла, что не подорвёт дом, а сохранит его в целости. Что-то не понравилось ему в её улыбке, и он клятвенно пообещал себе, что обязательно разберётся с этим позже, когда вернётся. С братьями было так хорошо! Он гостил во владениях каждого из них, они спрашивали его совета по улучшению и обустройству своих земель, и он, конечно же, с радостью делился накопленным опытом. Разговоры казались бесконечными, и немудрено – им столько нужно было друг другу рассказать! Однако идиллия не могла длиться вечно. Химеры расценили воссоединение Карачуна с братьями как предательство и, воспользовавшись ослаблением контроля, собрались и напали на бывшего хозяина. Но Карачун больше не был один. Как же прекрасно это было – сражаться не против братьев, а вместе с ними! Чувствовать себя частью команды. Жаль только, что химер было слишком много, он не справлялся… Колесницы братьев были разбиты, им пришлось пересесть на снежных сов, а вот он… Он никогда не призывал сову. С тех пор, как он наполнил глаза Великой тьмой, что позволяла зреть в самую Суть, это заклинание ему не давалось. Как и двойники, снежные совы имели зачатки собственного разума, даже собственной души. Но если двойник – продолжение собственной магии, то сова – это её дар. И, видимо, глядящие тьмой, дышащие ею, были такого дара недостойны. Несколькими мгновениями пронеслось это в мыслях Карачуна, когда он узрел разверзнутую перед самым его лицом пасть химеры. Какой оригинальный, однако, конец: исполнив мечту всей своей жизни, избавившись от одиночества… быть пожранным теми, кто это самое одиночество скрашивал на протяжении долгих веков. Впрочем, он ни о чём не жалеет. Когда огненная пасть уже почти поглотила его, тёмный маг не выдержал и зажмурился… Чтобы распахнуть глаза секундой позже, почувствовав на лице морозный ветер. Он летел на сове. Видимо, магия всё же снизошла к одному из самых преданных своих адептов, послав ему помощника. Помощник оказался отчаянным: храбро кидался в самую гущу схватки, принимая на себя обжигающие удары химер. Это позволило Карачуну уничтожить множество лавовых рыбин и спасти всех братьев. Конец сражения ознаменовался отступлением химер к самому куполу неба и уставшими, обгоревшими, но в целом невредимыми братьями-Морозами, скатившимися со своих птиц прямо на первую попавшуюся глыбу льда, застывшую в верхних слоях атмосферы. Совы волшебников, как и полагается, рассыпались снегом, и лишь птица старшего никуда не исчезла, скромно примостившись за тёмным магом. - Чего это она? – удивился Санта. - Это нормально, - сообщил Миран устало. – Есть совы, которых мы создаём для собственных нужд, а есть те, которых посылает сама магия. От таких просто так не избавишься. - И что, она теперь будет повсюду за ним ходить? – возмутился американский символ Рождества. - Читал я о таких, - пробасил Йоулупукки. – Она от тебя теперь не отвяжется, если сам её не отправишь. - Куда не отправишь? – Карачун покосился на птицу. Прогонять её не хотелось, всё же жизнь спасала, да и подарками от магии не разбрасываются. Но, действительно, не терпеть же её постоянно. - Да куда угодно. Птица-то умная. Просто скажи, что не нужна она тебе, и она улетит. - То есть как, не нужна? – опешил маг. - А что, нужна что ли? Химер-то победили, всё уже. Сделаем тебе сани, будешь как нормальный ледяной дух. Совы-то они так – на всякий случай. Что-то во всём этом было не то, но братья смотрели выжидающе, а Эххэ Дышл уже начал прикидывать дизайн саней, который сделает для старшего. И правда, зачем ему какая-то сова, когда у него есть братья? Когда они, наконец-то вместе? - Уходи, - сказал он птице и обернулся, чтобы удостовериться в том, что команда услышана. Но птица не уходила, наоборот, подошла ближе, так неловко, кособоко: снежная хищница не была приспособлена к грациозному передвижению по льду. Птичьих глаз видно не было, но откуда-то он знал, что отражается в них: готовность на всё, на любую жертву, лишь бы остаться. - Да прогони ты её, и дело с концом! – нетерпеливо донеслось от братьев. – А то прицепится намертво, и так спасу от неё нет. Птица, сделав последний неуклюжий шаг, замерла, ткнувшись головой в его плечо. Одной магии ведомо, скольких сил стоило Карачуну, скрепя сердце, оттолкнуть от себя снежную сову и отойти назад. - Уходи, - твёрдо повторил он и для пущего эффекта проговорил раздельно. – Ты мне не нужна. Птица закричала дико, будто смертельно ранила её простая фраза, взмахнула снежными крыльями, подняв буран из собственного тела, и на краткий миг Карачун почувствовал, как каждая снежинка прилипла к нему, словно сжав в крепком объятии, но через секунду птица уже взлетела, всё так же крича. Она поднималась выше и выше, теряя перья, буквально распадаясь на снежные хлопья. Отчаянный вопль сменился тихим хрипом, будто бы приглушили его, а птица всё таяла, таяла… пока не исчезла совсем. Лишь упала к ногам Карачуна затейливо скрученная льдинка и разбилась на миллион осколков. И почему-то стало волшебнику почти что физически больно. - Ух, ну и представление устроила, - жизнерадостно – и так неуместно! – подвёл итог Санта. А Карачун, оглянувшись, вдруг понял, что вовсе они не вместе. Вот стоят братья рядом с ним, и для них всё произошедшее абсолютно нормально, и вернутся они сейчас во владения, обсуждая прошедшую битву. И даже если он с ними пойдёт, ничего не изменится. Он всё так же будет один. Не потому что они враги, не потому что они ему солгали – нет, они действительно его простили, – а потому что он просто другой. «Не волнуйся, дом не подорву», - вспомнилась последняя фраза Ледяницы, и захотелось вдруг туда, к его девочке, к той, кто думает так же, кто понимает всегда. - Я, пожалуй, вернусь к себе, а то совсем дела забросил. - А-а-а, ну, давай. Ты залетай, не теряйся, - последовал ответ. Надо же, как легко его отпускают. - Я вызвал своего водителя, сейчас он приедет, - сообщил Миран. – Тебя подвезти? В свете всего произошедшего, предложение было как раз кстати. Дом встретил Карачуна тишиной и холодом. Ледяницы не было нигде, следов взрыва тоже не наблюдалось, наоборот, всё было в идеальном порядке, и только довольно толстый слой пыли внушал беспокойство. Снедаемый дурным предчувствием маг перенёсся через зеркало в церковь и замер. Здесь порядка не наблюдалось. Все горизонтальные поверхности были уставлены пробирками с непонятным содержимым, весь пол покрывали рисунки различных ритуальных фигур, простейшей из которых была октограмма, заключённая в тройной круг старославянской рунической письменности. И лишь лежали на поверхности неисправного органа две книги – его собственный дневник и серебристый блокнот в твёрдой обложке. Закладка в его дневнике была на странице с возможными планами по дальнейшему усилению и стабилизации ледяного гена. Серебристый же блокнот… Карачун схватился за голову. В серебристом блокноте было расписано поэтапное достижение прописанных им самим целей. Каждый этап был болезненным, каждый сопровождался необратимыми изменениями. Каждый грозил истощением или смертью. На описании последнего ритуала руки мага мелко тряслись. Ледяница описывала откровение самой магии, снизошедшее на неё на пороге смерти: усилия не были напрасными, магия откликнулась и дала шанс стать нужной. Лишь немногим ледяным созданиям была дарована подобная честь: стать воплощением самой магии, даром, который она посылает лишь избранным. Снежной совой. Серебристая книжка выпала из ослабевших пальцев Карачуна.