Veil of your secrets

— Ну что, успешно? — Нейл Хикс самодовольно усмехается, сидя на подоконнике давно разбитого окна. Она вскидывает бровь, выражая презрение — не приходится даже притворяться. «Какой же редкостный отброс…» — зло думает про себя. Она встретила его здесь, когда несколько дней тому назад дядя срочно позвал её на свою Нью-Йоркскую базу. Отказать Алану она не могла, как не могла и сказать об этом Алеку — а кроме него никому говорить не хотела и не считала нужным. «Между нами было слишком много… слишком много всего», — думает она, чувствуя, как дрожат пальцы, как ком подступает к горлу. Всю дорогу она боролась со слезами, но они подступали снова. В эту ночь она пришла к нему не только рассказать о том, где находится дядя, не только подсказать, как устроить облаву — место действительно было открытым, и их обнаружение могло бы не вызвать вопросов. Она приходила к Алеку прощаться. Она знала, что если теперь они и встретятся, то уже не позволят себе тех чувств, что были между ними. Они не могли быть вместе, она знала этого с самого начала. Но не смогла не им поддаться — сама не знала почему. Да разве кто-то знает, почему он чувствует то, что чувствует? Оно просто есть — разуму никогда не понять причин… Но она знает: они не могли быть вместе. Александр Лайтвуд, полный жизни, подающий надежды, охотник с большим будущим. И она — Виктория Оукманн, лишённая жизни и какой-то надежды ещё до того, как была рождена. Лишённая всего, кроме ненависти и мести… Она осознаёт, что молчит слишком долго и смотрит слишком задумчиво. Коротко отвечает, горделиво откидывая за плечо распущенные волосы, прижимает к телу заветную папку с ложной информацией: — Нейл, детка, если они не поймали такую бездарность, как ты, то обо мне не может быть и речи. — И всё же, мы ждали тебя немного раньше, — раздаётся знакомый бас. Виктория вздрагивает, тут же проклиная себя. Этот голос она бы узнала из миллиона. «Нельзя при нём так дёргаться», — напоминает она себе, приводя мысли в порядок. — Эллиот Грант, — поворачивается к нему и натягивает отработанную радостную улыбку. Мужчина, столь огромный, что мог бы переломить её пополам усилием пальца, на удивление нежно обнимает за плечи. — Викки Оукман, — довольно выдыхает он. Девушка чувствует запах табака и крови, которые пропитывают его настолько, что их не смогут вымыть даже сами ангелы. — Не видел тебя, кажется, с Нью-Орлеана. Как поживаешь? — Очевидно, кувыркается с новым приятелем, — Хикс снова подаёт голос. Виктория вздрагивает, чувствует, как лицо перекашивает злость — здесь, в обществе «Нового круга», это единственное чувство, которое не нужно скрывать. Эллиот, обнимающий её за плечи, чувствует её дрожь. Его чёрные глаза становятся опасными — настолько, что у неё крутит от волнения желудок. — Тебе позволили раз сделать что-то полезное и заодно ткнуть нашу девочку мечом. Но ты всё такой же отброс. Тебе стоило бы поблагодарить Викки за то, что она дала тебе хоть какой-то смысл для существования, — Эллиот говорит спокойно, но таким тоном, что становится ясно: он вовсе не просит об одолжении. Хикс замирает и осматривает грузную фигуру, проходит испуганным взглядом по чёрному ежу волос, по широкому шраму, проходящему через всю голову. В глаза ему мальчик не смотрит — слишком страшно. От этого взгляда её саму сжимает, но Хикса ей не жалко. Слишком много ненависти. «Слишком много боли он причинил тем, кого я…» — она не позволяет себе закончить мысль. В её жизни больше нет для подобного места. — Спасибо, Виктория, — слышится тихое бормотание Хикса, но Эллиот уже уводит её в темноту брошенного завода, мягко поглаживая рукой по плечу. — Паршивое место, — замечает Эллиот, смотрит в щели заколоченных окон и недовольно морщится. «Так он похож на скалящегося медведя», — невольно думает Виктория и снова предательски вздрагивает: в её голове проскакивает мысль о том, что может случиться с Алеком, если ему придётся когда-то пересечься с охотником. «А ведь придётся», — с ужасом осознаёт она правду, которая ей была знакома уже несколько часов, но молнией пронзила сознание именно в этот момент. Замечая подозрительный взгляд Эллиота, она недовольно поджимает губы, вкладывает злость во взгляд. «Контроль, контроль, с ним нужно быть осторожней», — напоминает она себе. Эллиот, несмотря на вид не самого умного силача, был одним из самых внимательных и опасных существ, которых она знала. И, пусть она и не думала, что он заподозрит её, всегда старалась быть аккуратнее. — Когда вот так смотрю наружу через эти бреши и вижу улицу — жилую улицу… Кажется, что оттуда кто-то следит, — оправдалась она. — Я не прекращал твердить Алану о том, что это наипаршивейшее место в городе, — хмыкает Эллиот. — Те пару дней, что я здесь была, только и слышала, как ты его достал из-за этой заброшки, — Виктория тихо рассмеялась и хитро глянула на мужчину. Он мягко подтолкнул её, демонстративно закатывая глаза, а затем снова притянул к себе за талию. Она рассмеялась — и так убедительно, что сама едва не поверила в то, что могла испытывать радость. — Мне тоже тут не по себе. Когда Алан сообщил место с неделю назад, я хотел прибыть сюда тут же. Но… мистер Х задержал меня в другом месте, — Эллиот запинается — лишь на мгновение, но она замечает эту осечку. Все её чувства моментально обостряются. Она нащупывает то, что от неё так усердно скрывают и за чем она так усердно охотится. Сердце начинает предательски ускорять ритм от волнения. — Мистер Х? Теперь мы так его называем? — она зло отталкивает его от себя, решает разыграть сцену: знает, что Эллиота её эмоции могут впечатлить. — Выходит, я всё ещё недостойна встретиться с Тем самым? Алан обещал мне, что… — Викки… — начинает мужчина, молитвенно протягивая к ней большие ладони, но она снова зло откидывает их. Отворачиваясь, она понимает, что не может остановиться. Давно ей не приходилось испытывать такую злость. Она так привыкла симулировать все эмоции, что эти — искренние — казались настолько сильными, что она не могла им противиться. Она так привыкла играть, но, казалось, за одну ночь потеряла все навыки. «Это всё из-за него…» — думает она, чувствуя, как загорается лицо. Она вспоминает, что чувствовала, когда Алек касался её этой ночью. Тогда ей, впервые за многие годы, не приходилось притворяться. Не приходилось изображать тот жар, что был между ними — он действительно поглощал её… В горле встаёт ком. Впервые со смерти Дена ей так хочется разреветься. От отчаяния, от боли. Она не надеялась жить с кем-то долго и счастливо — знала, что её жизнь ей не позволит. И она ненавидела её за это. Ненавидела жизнь, в которой ей приходилось и приходится притворяться. Ненавидела за то, что у не нет шанса. Нет шанса ни на что. У неё есть только эта ненависть. К всему миру и к самой себе. Горячая, всепоглощающая, сжигающая. Она уничтожала всех, кого она знала, превращала всех в пепел через месть, через жестокость… Она резко поворачивается обратно к Эллиоту, удивлённо наблюдающему за ней, упирается пальцем ему в грудь, надавливая со всей силой. — Не могу поверить, что я рискую своей шеей каждый проклятый день, а наш вдохновитель для меня все ещё Мистер Х, — едва не вскрикивает она. Хочется впиться пальцами в волосы и кричать. Так больно, так зло, так горячо, что можно сойти с ума. Хочется уничтожить всё своими руками… Но вместо этого она напускает на лицо привычную ледяную маску и отталкивает Эллиота от себя. Раздражённо выдыхает, разворачивается и направляется в просторный холл. — Ты достала?.. — спрашивает Алан без приветствия, поворачиваясь на звук её шагов. Она молча бросает ему в лицо папку с бумагами, которую всё это время держала под мышкой. Скрещивает на груди руки, смотрит на него с откровенной злобой и недовольством. Алан хватает тонкую папку перед своим лицом, спокойно опускает её на стол. В лице его не дрогнул ни единый мускул. Флегматизм сквозит в каждом его движении. Он неторопливо перебирает бумаги, время от времени отвлекаясь на чашку кофе. Виктория, впившись смотрит на его крепкую фигуру, на прямые черты лица, на скучающие глаза под нависшими бровями. И его спокойствие медленно поглощает и её — она и сама не замечает, как это происходит. — Что думаешь по этому поводу? — спрашивает её дядя, очевидно, замечая расслабленность в её фигуре. — Странно, — всё ещё раздражено бросает она. Рядом с ней останавливается Эллиот. — Впрочем, я бы не ожидала, что список будет подлинным. Всё же они знают, кого мы ищем. — Но им нужно как-то передавать информацию, — отвечает Алан, не отрывая взгляда от стола. — Сравним их с тем, что получили от других институтов. И нанесём парочку незапланированных визитов. Дядя поднял глаза, и Виктория с готовностью кивнула. В такие моменты нельзя было медлить — он мог что-то заподозрить. Краем глаза она замечает знакомые лица, прищуривается. — Девушки из Института… — будто задумчиво говорит она, пряча удивление. — Скай и Тара Гилл… раз они здесь, могу предположить, что мы скоро уезжаем? — поинтересовалась она, чувствуя холод по спине. Они не должны уехать раньше ночи. — Ты знала про Скай и Тару? — интересуется дядя. Взгляд его не выражает ничего, тонкие губы по обычаю крепко поджаты, руки сложены на груди. — Когда этот никчёмный Хикс устроил поджёг, я догадалась, что в институте есть кто-то ещё. Не мог настолько бесполезный мальчишка устроить что-то настолько масштабное, — поясняет она, придавая лицу горделивости. — Я начала присматриваться, и наткнулась на этих особ. Они как-то… выбивались из общей картины. А потом это нападение на их семью… Слишком твой почерк, Алан, слишком очевидно. Видимо, стареешь, дорогой дядя, — позволяет себе самодовольную улыбку. Алан тихо смеётся, кажется, не замечая её лжи — или, быть может, снова играя с ней. О Скай и Таре она, разумеется, не знала до того самого момента, как не увидела их здесь. Сразу вспомнился обычай дяди прикрывать тех, кого могут раскрыть — причём делать это болезненным для них способом. Так меньше подозрений. «Может, так же он поступил и со мной, когда Хикс меня ранил?», — неожиданно осознаёт она, не понимая, как не заметила того раньше. Тогда она думала, что он раскрыл её. Думала, что не справилась с единственной целью своей жизни. Её обуяли такой ужас и отчаяние, чувство беспомощности и бесполезности… «И это было… зря? — мелькает в голове. — Нет, не зря. Ведь если бы не это, мы с Алеком, наверное…» — Так значит ты не обижаешься за небольшой безобидный шрам? — Алан улыбается чем-то похожим на заботу во взгляде. Её Виктория игнорирует: давно уже не верит в то, что этот человек способен на такие чувства. Перед глазами снова предстают Лайтвуды… даже Джейс и тот был способен чувствовать, понимать. Даже в нём настоящего в разы больше, чем во всех, кто окружал её теперь. Она демонстративно закатывает глаза, пряча подступившие неожиданно слёзы — воспоминания о Алеке и Изабель. Клочок настоящего в её пластиковой жизни. — Но как же Лайтвуды? — интересуется она, чувствую глубинный страх. Боится, что они могут стать последней целью перед отправлением. — Когда ты отправил меня в Нью-Йорк, я в первую очередь подумал именно о них. — Лайтвуды… — дядя недовольно морщится, будто ему на язык попало что-то неприятное. — Мы с ними никогда особо не ладили. Да и они так старательно пытаются отмыться, сидят под хвостом у Конклава. Они меня интересуют в последнюю очередь. Ты здесь была нужна для подстраховки. Которая так и не понадобилась, — Алан недоверчиво щурится. — А что, ты переживаешь? — Переживаю? — хмыкает она, заставляет губы раздражённо дрогнуть. — Если бы я была достойна такой, несомненно, жизненно важной информации, мне не пришлось бы играть с ними в друзей столько времени. — Ты играла не просто друзей, не так ли? — дядя медленно вскидывает бровь, будто дразня её. Но она прекрасно понимает, что за этим скрывается. — Так значит это не просто безобидный шрам, — больше стали в лицо, больше раздражения губам, больше презрения глазам. Она умело играет обиду. — Может, тебе стоило бы сменить информаторов? Эти, похоже, теряют куски истории по дороге, — она говорит зло, чеканя каждое слово. — Они, похоже, забыли упомянуть, что Алек и его собачонка Джейс следили за мной с первой встречи. Что несмотря на мою дружбу с его пустой сестрёнкой и на заверения его собственной матери, Лайтвуд младший продолжал за мной следовать, как одержимый. А одержимость, как говорила моя досточтимая мать, нужно использовать. Выдавливать из себя каждое слово было пыткой. Алек, Изабель, даже Джейс… их имена будили в ней то, что она думала, что давно утратила — настоящие чувства. На имени Алека она едва не запнулась: было сложно произнести его без нежности. Но ей нельзя ошибаться. Алан молчит, пристально изучая её из-под бровей. — Не думал, что ты будешь вспоминать уроки матери в положительном ключе, — наконец выдавливает из себя он. — О, разве? Мне кажется, родители и этот сучий отпрыск Джон должны гордиться мной. Все их уроки я запомнила и воплотила в жизнь. Даже лично им показала. Думаю, папочка бы сказал, как он был горд мной, если бы мог, — она выплёвывает каждое слово, снова давясь чувствами и воспоминаниями. Закрывает глаза и отворачивает голову, стараясь привести себя в порядок. «О, Ангелы… Ты разворошил слишком много эмоций, Алек Лайтвуд», — думала она, вспоминая его руки на своём лице и спине. Кожа горела там, где он касался её. Стало необычно спокойно — прямо как тогда, рядом с ним, в его постели. — Ты действительно так расстроена? — подаёт голос Эллиот, всё это время молча наблюдавший за ними. Лицо его выглядит встревоженным — Виктория понимает, что её эмоциональные сцены возымели нужный эффект. Несмотря на разницу в возрасте, Эллиот всегда испытывал к ней что-то большее, чем интерес. Его влечение она познала лет в десять — никто в семье тогда и не собирался возражать старому другу. Когда она стала старше и наконец осознала пользу уроков её матери о том, как женщина может управлять мужчиной, девушка стала применять их на практике. И это не раз спасало её: когда у дяди особо обострялось недоверие к ней, Эллиот убеждал его в её лояльности. «Одержимость надо использовать», — снова пролетело в голове. — И чем же? — отвлекает её голос Алана, на которого её горячность, кажется, не производит никакого впечатления. — Мистер Х? Серьёзно? — поднимает она на них усталый взгляд. Нежность, отчаяние, злость, воспоминания — слишком много всего для одного вечера для той, что ничего не ощущала долгие годы. Алан улыбается понимающе, медленно поднимается от стола, на который опирался до этого, обнимает её за плечи и слабо прижимает к себе. Заглядывает в глаза на удивление серьёзно и тихо произносит: — Мы собираемся в Портленд. Все мы. Больше не придётся возвращаться в Идрис, — добавляет он вкрадчиво. Виктория имитирует дрожащие в улыбке губы. — Там и начнётся всё веселье. И, если будешь умничкой, ты станешь его частью. — Я буду, — без промедления отвечает она, тут же расплываясь в довольной улыбке. «Неужели всё это наконец закончится?..» — мелькает в голове. Она закрывает глаза и утыкается в крепкое плечо — не то, на которое хотелось бы опереться — и чувствует облегчение. Она знает, что после этого задания её жизнь для неё закончится — быть может и во всех смыслах. Перед глазами встаёт улыбка Дена, искрящиеся глаза Изабель, Алек Лайтвуд… его внимательный взгляд, аккуратные черты лица, мягкие волосы, запах его кожи и горячие руки. Она улыбается искренне — наверное, в последний раз — и думает о том, что, быть может, когда она закроет глаза в последний раз, не будет жалеть о прожитой жизни.