Греховный Спикер

~***~

      Пронизывающий ветер хлестал по лицу, продувая и без того замерзшее тело под промокшей робой. Пальцы онемели, сжимая поводья, онемело и сердце. Уже давно, несколько дней назад. Онемело в бессильном ужасе в ледяной Бруме, в холодной лачуге. Этот холод остался в ней, все эти дни, сковывая мысли, лишая чувств, и теперь она даже не обращала внимание на холод.       В Чейдинхол проникла часть тьмы, словно ожившая тень, потерявшая своего хозяина. Стражники, сквозь шум дождя не заметили движения, только некоторые, что жили прежде в этом городе, могли бы различить это движение. Но их уже нет. Не осталось никого…       Горожане спали, только у восточной стены, как всегда не сумев найти себе более достойного крова, дула на иссушенные голодом пальцы старуха-нищенка, мечтая о скорейшей смерти. Смерть… В этом городке весенних яблонь любому случайному путнику о смерти напоминало только кладбище, с давно не встревоженной землей. Только часть тьмы, проникшая в город, знала наверняка, где совсем недавно побывала Смерть. Туда она и стремилась.       Старый заброшенный дом на окраине города, смотрел усталыми глазами заколоченных окон, храня свою кровавую тайну. Она вошла в дом, и беззвучно спустилась в подвал. Перед ней, как и прежде, в конце изогнутого змеей коридора, мерцая кроваво-красным светом, стояла дверь. Убежище. Самый первый и самый последний дом. На мгновенье, ей показалось, что здесь ничего не изменилось. Что прошлый месяц был видением, и сейчас она просто проснется, и все будет как прежде.       Она замерла, едва сделав шаг в убежище. Тишину, мертвой мглой окутавшей это место, прервал звук шагов. Здесь кто-то был! Смятение охватило все ее мысли, здесь кто-то есть, кто-то живой! Она сняла кольцо, черной лентой огибавшее тонкий пальчик, и невидимость слетела, обличая ее присутствие. Шелест черной робы и несколько решительных шагов вперед. Навстречу ей раздался схожий звук. О, как бы она хотела увидеть сейчас кого угодно из прежних жителей Убежища! — Великий Слушатель! — Резкий, высокий голос вмиг вернул все на свои места. Аркуэн, почему она? Как она смеет находиться здесь? Как смеет говорить с ней?       Альтмерка, шагнувшая навстречу, радостно улыбалась из-под черного капюшона. На ее лице было выражение счастья и взволнованности. Разумеется, она хочет знать. Но она не дождется ни слова. Только движение руки, протягивающей свиток, с именем и описанием. Все, что сказала Мать Ночи.       Да, Мать Ночи понимает, она единственная, кто способен понять. Следует выполнять ее волю. Следует возродить это Убежище Темного братства. Возродить, если это возможно. К горлу подступил комок, руки сжались в кулаки от злости и обиды, и глаза чуть не заблестели, окутанные слезами, сдержанными из последних сил. Но ведь это невозможно! Никогда не возродить их. Мать говорила не о возрождении, просто наполнение новой жизнью. Новые, чужие существа будут жить здесь.       От этих мыслей захотелось уйти, закрыться, чтобы никогда, никогда этого не видеть! Но показывать слабость она не могла, нет, Аркуэн этого не дождется! Альтмерка еще что-то говорила, что-то недостойное внимания. Ее голос, полный щенячьего восторга, резал слух. Ситис, заставь ее исчезнуть! Таким же голосом она говорила при первой встрече в Эппловотч, таким же голосом радостно делилась своими чувствами, ложной правотой, тем, как из-за ее глупости и наивности братство лишилось своего стержня. Ситис, заставь ее замолчать!       Ситис… Пустота… Мысли о нем приходили слишком часто в последнее время. От этих мыслей невозможно уйти, даже закрывшись в комнате главы убежища. Но в этой комнате не было альтмерки. Она не посмела идти следом, поняв свое место, и просто с благодарностью все приняв, вышла. В комнате, что когда-то принадлежала Очиве, было светло, как и всегда, и душе становилось теплее. Тяжелая промокшая черная роба легла на спинку стула. Руки невольно потянулись к огню свечи. Нужно согреться и отдохнуть. Ее жизнь уже давно не принадлежит ей самой, и она только слышит волю Матери Ночи, и передает ее тем, кто исполнит остальное. Все тело заломило от усталости. Наконец вернулись какие-то чувства. Холод, усталость и боль. Боль шла из ее сердца, неугасимая боль.       На столе стояла пара банок с зельями. Простые пузырьки хранили в себе силу, способную вернуть к жизни стоящего на краю, алхимик знал свое дело. Терпкий вкус заставил поморщиться, и тут же запас сил вернулся. Силы, но не желание их применить. Она не должна так думать, нет! От нее сейчас зависит все. Она не имеет права быть слабой, нет! Никогда. Взгляд зацепил отблеск стекла в углу. Это была еще одна простая баночка, но внутри нее заключалась не жизнь, а смерть. Яд, заключенный в небольшой сосуд способен был убить в два счета. Она подняла ценный для любого убийцы предмет, чтобы поставить на полку, но застыла, рассматривая простую колбу. Этого количества хватило бы, чтобы убить почти мгновенно и альтмерку, которая точно не ушла далеко, и… пальцы, так и не согревшиеся, водили по гладкому стеклу. Ведь это так просто, избавить себя. Отправиться в Пустоту. Может быть там — они?       Мысль о встрече после смерти пришла в Анвиле. Тогда, предвкушая славную расправу с предателем, она засмотрелась на звезды в осеннем южном небе. Тогда они не сияли, как обычно, а тускло таяли. Теплый ветер доносил воспоминания, тогда. Ветер всегда одинаков, как и звезды, как и небо, как Пустота. Что если эти звезды позволяют им смотреть на нее? И она смотрела на них. В этот час уже было поздно… Но она не знала, она хотела успеть, казалось, шанс был! Но, если они и смотрели на нее, если все видели, изменить что-то уже тогда было невозможно. В тот самый час Черная Рука уже была в лачуге на окраине Брумы…       Воспоминания тех суток неожиданно проглотили целиком и, отдаваясь чувству боли, она обреченно выдохнула, уронив баночку с ядом. С выдохом, наружу вырвался тихий стон, тихий и ужасный, передавая едва ли не всю боль. Слезы теперь уже застилали глаза, но нет! Ни одна слезинка не скатилась по щеке.       Нет, она не имеет права сдаваться, она должна быть сильной. Она сильнее всех остальных. Она — избранная Пустотой. Дочь Ужаса, внемлющая своей Матери. Этих слов ждут другие, ждет Аркуэн. Какая злая ирония, именно они выжили, а остальные… Это чудовищно было бы представить, что остальные, лучшие… отправятся в Пустоту. Пустота, так ли это на самом деле? Несет ли она покой?       Изможденная мыслями, грустью и тоской, от которой хотелось выть, она опустилась на кровать, проваливаясь в сон. Сны… Их не было никогда, возможно, все просто придумывали о том, что видели что-то, уснув? Они рассказывали про путешествия, про нежность, про страх. Но она никогда не видела снов. Каждый видел то, что ему было суждено видеть. Вермина, даэдрическая владычица снов, очень тщательно подбирала, что и кому показать. И лишь эту уставшую женщину ее внимание всегда обходило стороной. Владычица не боялась, не презирала. Просто не хотела. Считала, что так будет лучше.       Но в этот час, не по воле владычицы снов, а по воле самой Пустоты, воле Отца Ужаса и Матери Ночи, изнеможенное смертное создание, обессилено лежавшее в убежище Темного братства, увидела сон. Первый и, возможно, последний. Он был похож на кошмар, ведь вокруг была пустота. Манящая, чтобы в ней утонуть, давящая на все существо, чтобы проснулось желание жить. Ноги, казалось, утопали в липкой пустоте, холод прикасался к босым ногам, поднимаясь выше, обездвиживая. Вокруг была пустота. И голос. Казалось, он был всегда. Хриплый и глубокий голос, который она никогда не слышала, звал ее, и жаждал, чтобы она покорно его слушала. Голос звучал на ее родном языке, проникая через все ее существо в самую душу, медленно, чтобы она впитала каждое его слово, чтобы слушала предельно внимательно. Он хотел донести до нее истину ее существования. Он требовал, чтобы верная дочь не сбилась с пути.       Вермина не видела этого сна, не слышала голоса самой Пустоты, породившей и ее и других. Она знала, что кто-то другой забрал то, что принадлежало ей по праву, но не смела вмешиваться. Она боялась. Ту силу, что охраняла спящую женщину, и всегда присматривала за ней. А было ли это сном? Обычно, сон имеет окончание, спящий пробуждается, с теми чувствами, которые выбрала для этого Вермина, но не в этот раз. Будет ли пробуждение в конце, или пустота поглотит свое чадо?       Вспышка света, внезапно прорезавшаяся в вечной тьме, ослепила и стала оседать на ладони крупными хлопьями белого пуха. Холод, чувство холода заставляло словно окунуться в сон с головой, и вот уже не пух на ладони, а белый снег. Тает, превращаясь в чистую воду. Чистую, словно ее слезы. Да, теперь уже слезы катились по щекам, не сдерживаемые ничем, беззвучно передавая чистую боль.       Вокруг возникли заснеженные горы, и тут же сменились отблеском факелов в пещере, словно возвращая обратно во тьму. Картины сменялись одна за другой: теперь она видела большую площадь, дома и прекрасный фонтан в центре. Шум воды умиротворял, словно его воды были наполнены тем самым голосом, трепет вод успокаивал израненную душу. На каменных лавочках вокруг фонтана сидели фигуры, одетые в особые одежды. Форму, до боли знакомую, она узнала сразу, но кто все эти люди и меры? Ни одного знакомого лица. Возможно, это и есть то место, куда отправляются погибшие братья? И здесь, где-то здесь она еще раз увидит свою семью! Изо всех сил она старалась разглядеть знакомые очертания, услышать знакомые голоса, но слышала только шум фонтана.       Голос вновь пронизал ее насквозь, благосклонно давая понять, что он все видит, и знает. Неужели, она увидит их сейчас еще раз? Дыхание перехватило, кончики пальцев, тонувшие в холодной пустоте, стало ощутимо колоть. Ее длинные ресницы дрогнули во сне, по щеке медленно скатилась слезинка. Ведь перед глазами промчалась вся жизнь и пара до боли знакомых лиц, которых она недавно лишилась. Почему именно они? Почему я не могу с ними поговорить? Перед глазами всплывали только уже давно прожитые моменты и ситуации, слышались слова братьев, сказанные уже давно.       Через эти воспоминания вновь проходили картины неизвестных ей ранее мест. Голос продолжал шептать о таинственном городе, в самом сердце заледеневших гор. И когда, казалось, она уже должна была остаться там, в Пустоте, чтобы вечно наблюдать эти прекрасные картины, следить за незнакомцами у фонтана и иногда видеть своих братьев, голос потребовал от нее ответа. Потребовал сделать выбор, дал шанс, спросил ее волю, а не предопределил ее сам. Ответ явился сперва в сознании, словно крик, громче всего, что слышал этот мир, возможность сказать что-то представилась ей всего один раз за это время, и ее ответ перерос раскатом через Пустоту, вырвавшись изо рта: «Да!» — Да! — Громкий женский вскрик потревожил тишину, воцарившуюся здесь надолго. Данмерка-блондинка распахнула свои прекрасные огромные глаза, и шепотом повторила, улыбаясь: — Да… Я вижу сны. И, что немаловажно, — продолжила она монолог, садясь на кровати, — в этом сне не было Дагот-Ура!       Блондинка поболтала стройными ножками в воздухе, потом легко поднялась, и решила облачиться в свою мантию Слушателя и изумительной красоты новые черные туфли с ало-красной розой на подошве. Настроение у нее было чудесное, однако… Мысль о древнем зле, заключенном в Красной Горе на ее исторической Родине, то и дело всплывала. Отгоняя ее, вспоминая увиденное и услышанное, она надела остальные предметы из коллекции Черной Руки, и решила во что бы то ни стало срочно поделиться с первым встречным братом увиденным сном.       Отперев дверь, она так же легко выбежала в зал. Тот факт, что здесь никого не было, не насторожил. Да и кому тут быть? За ночь Аркуэн как бы ни старалась, не смогла бы привести нового убийцу. Поняв, что пересказать сон ей удастся не скоро, блондинка обошла убежище еще раз. Ужасно хотелось есть, но… Удивительно, но здесь не было ни куска еды. Ни в жилых помещениях, ни в зале. Она даже проверила комнату, где раньше жил вампир, но там питательного не нашлось ничего. Чисто, аккуратно, никого нет, из еды одни факелы, и те не из вафелек.       Первая мысль была о краже. Их «обнесли» ненавистные воры. Эти вполне могли знать о том, что тут никого уже нет, и влезть. Все эти сказки о тайном сговоре Братства и Гильдии Воров, всего лишь сказки. Темное Братство категорически не поддерживало никаких контактов с ними, и, узнай кто из глушителей о том, что их убийца связался с ворами, оба рисковали понести тяжкие телесные. В Братство не брали тех, кто связан с ворами… По крайней мере, так было, когда блондинка заснула.       Вторая мысль была об убийстве пары-тройки воров из одноименной гильдии. Однако все подозрения отпали, ведь деньги были на месте. Исчезновение еды тут же вменилось в вину Аркуэн, и данмерка решила предметно с ней поговорить на эту тему, при встрече. Сейчас же целых пятьсот септимов приятно намекали на ужин в таверне. Вот только ее же сразу арестуют… Уже давно она не могла просто так выйти к людям, пройтись по городу. Ее знали… Определить, по какому признаку ее узнавали, было сложно, может, по мрачного вида форме, может, по отрезанным кускам тел и прочим необходимым для работы предметам в мешке… Сейчас просто хотелось есть, но до таверны так просто не дойти. Надев кольцо с максимальным хамелеоном, она вышла из сумрака старого заброшенного дома.       На свежем воздухе быстро удалось найти решение и договориться со старой нищенкой, которая «метнулась мухой» в трактир и обратно, и вот уже они сидят на старом лежаке и уминают завтрак. Птички весело щебечут, весенний ветерок обдувает черный капюшон.