Наперегонки со смертью

      Меня уже начинает почти в прямом смысле тошнить от всего, происходящего вокруг, но я решаю, что раз уж пришёл, то должен идти со всеми до конца. Понемногу все родственники и гости направляются в зал, где должна проходить поминальная церемония. Тащится народ как-то неторопливо, почти никто не разговаривает, ведь все уже устали, и к тому же, пребывают в расстроенных чувствах.       Я настигаю Эд, которая как-то зябко ёжится, несмотря на то, что на улице жарко. Хоть я и не могу понять это сам, но ещё раньше обратил внимание на то, что многие мужчины расстёгивают пиджаки, утирают лбы и вообще всячески пытаются остудиться. Мальчишки, мать, братья с сёстрами — все они шагали рядом и стараются держать поближе друг к другу. Мне совершенно не хочется слушать, о чём они говорят: это слишком тяжело. Но почему-то я не могу от них отойти, слишком важным кажется сейчас быть с ними рядом, пусть даже меня никто не увидит и не услышит. Сам себе начинаю напоминать мазохиста, вот серьёзно.        — Знаете, — Анна в очередной раз проводит платком по щекам и предприняла попытку спрятать его, надеясь, что он больше не понадобится. Она вздыхает и встряхивает головой, будто раздумывая, стоит ли говорить то, что вертится на языке. — Я вот думаю… Наверное, с какой-то стороны всё даже к лучшему.        — Анна, ты вообще думаешь, что говоришь? — Марси, судя по всему, даже рассердилась. Они хмурит брови и выдаёт резкий, отрывистый вдох и запускает пальцы в волосы. При этом у меня внутри снова что-то болезненно вздрагивает — Марси всегда так делала, когда нервничала. — Ты только что похоронила родного брата!        — Да нет, я немного не о том, — Анна снова мотает головой. — Я к тому… врач ведь вроде говорил, что он в любом случае остался бы инвалидом? — поворачивается она к Эд.       Та кивает и прикусывает нижнюю губу.  — Доктор Клэптон сказал, что он в любом случае не сможет больше ходить. Если только не случится реальное чудо. Господи, уйдёт ли теперь дрожь из её голоса когда-нибудь? Замечаю, что на губе у Эдриенн появились кровоподтёки — похоже, последние пару дней она кусает губу постоянно (бац — ещё один нож в мою грудь).         — Ну вот, — Анна опустила взгляд в землю. — Я об этом. Билли слишком ценил свободу и независимость. Ему совсем не понравилось бы быть прикованным к инвалидной коляске и зависеть от родственников, способных о нём позаботиться. Ему было бы слишком тяжело это вынести.        Эд останавливается. Зажмуривается, мотает головой. По её щекам вновь катятся слёзы.        — Я… Я даже не знаю, честно. Я бы предпочла, чтобы он остался жив, даже и так. По крайней мере, он остался бы с нами. Хотя, наверное, это эгоистично. Олли обнимает её за плечи, подталкивая вперёд. Эдриенн открывает глаза и шагает дальше.        — Так невыносимо говорить о нём в прошедшем времени… Просто… Это кажется каким-то неправильным. Боже, да я даже имени его не могу произнести!        — А как мы поступим с памятником? — спрашивает мама — видимо, просто для того, чтобы перевести тему и хоть как-то отвлечь Эд.        — Я уже заказала памятник, — отвечает та, утираясь платком. — Он довольно большой, с крупной фотографией — я выбрала самую красивую, которую только нашла. Он на ней очень мило улыбается, — тут её передёргивает, и голос срывается. — А ещё там будут высечены названия всех написанных Билли песен. Он как-то говорил, что хотел бы этого.        Я даже на секунду теряю ориентацию и устойчивость и чуть не лечу прямиком в асфальт. Я действительно это говорил. Только вот никогда бы не подумал, что Эд отнесётся к этому так серьёзно и запомнит.        — Заметили, сколько людей пришёл? — неожиданно подаёт голос Дэвид. - Нет, это, конечно, было ожидаемо, но я даже не представлял, что столько.       Эд нетерпеливо дёргает головой и с трудом произносит:        — Мы, конечно, могли бы сделать закрытые похороны, но я решила, что правильно будет дать поклонникам и всем, кто захочет, проститься с Билли, ведь он был дорог не только нам.         — Думаю, это было правильно, мам, — Джозеф кладёт руку на плечо Эд. Марси просто кивает, по-прежнему не решаясь поднять взгляд.        Вскоре мы достигаем ресторана, где должно проходить торжество. Опускаюсь на землю, вхожу вслед за своими близкими, без особого интереса осматриваюсь.        Устраиваюсь в углу на подоконнике, хмуро глядя вокруг. Зал большой и довольно пышный. Выглядит всё почти что даже празднично, единственное, что говорит о том, что сегодня тут траур — чёрная драпировка.       Отца по-прежнему нигде не видно — видимо, он решил, что мне нужно побыть наедине с теми, кто пришёл проститься. Я всё ещё не могу понять, зачем все эти люди пришли и что тут делают. В ушах звучат слова Эдриенн: «Мы, конечно, могли бы сделать закрытые похороны, но я решила, что правильно будет дать поклонникам и всем, кто захочет, проститься с Билли, ведь он был дорог не только нам». И ведь все были с ней согласны.       Что уж там говорить, я тоже.       Когда все рассаживаются и начинают понемногу выпивать, верхний свет тускнеет, и на сцену выходят те, кого здесь можно было ожидать в последнюю очередь. Это группа Linkin Park. Нет, серьёзно! Они самые! Я вытягиваюсь и приподнимаюсь на своём месте, чтобы лучше видеть.        Впереди всех вышагивает, конечно, Честер Беннингтон, непривычно хмурый и серьёзный. Выглядит он, надо признать, довольно решительно. Я удивлённо глазею на них. И что они здесь делают? Речи, что ли, толкать будут?       Решительность Честера пошатывается, стоит ему взяться за микрофон. Он некоторое время мнётся и покусывает губу, пытаясь собраться с мыслями. Зал тем временем начинает интенсивно шушукаться. Понятно, что Честер был здесь с самого начала. Видимо, его никто не заметил из-за его небольшого роста, да плюс ко всему, люди были поглощены другими делами.       А теперь — вот он. Стоит перед всеми и, совершенно очевидно, хочет что-то сказать.        Наконец, Беннингтон скромно прокашливается и начинает говорить.        — Дорогие друзья! Думаю, я не скажу ничего нового для вас, но всё же я считаю это своим долгом. Потому что у меня просто нет сил молчать. Два дня назад мир музыки, да и весь мир в целом, потерпел огромную и невосполнимую потерю. И мне сейчас действительно трудно об этом говорить, потому что на сердце тяжело. Билли и его музыка очень много значили для меня и немало повлияли на жизненный путь, который я выбрал. И я знаю, что не только для меня. Ведь иначе сегодня здесь, — он обводит рукой зал, — вас не было бы так много. И я считаю, что это очень хорошо, потому что сейчас, к сожалению, единственное, что мы можем для него сделать — помнить всё хорошее, что Билли нам принёс, ведь он был не только потрясающим музыкантом, но и замечательным человеком. Знаете, это тот человек, с которого действительно стоит брать пример. Я рад и очень горд тем, что мне выпала честь быть с ним знакомым лично. Песню, которую мы сейчас исполним, я хочу посвятить ему. Я просто хочу, чтобы вы сейчас прислушались к словам песни. Вспомнили все хорошее о Билли, всей вашей душой. И запомнили его вот таким — улыбающимся и смеющимся. Мы будем помнить и сохраним его в наших сердцах.        В этот самый момент на белом полотне за сценой начинает крутиться видеодорожка. Мелькают фотографии и небольшие видеозаписи из совершенно разных периодов. Я не могу оторваться от экрана, совершенно позабыв дышать (даже чисто автоматически). Видео получилось очень трогательным: в нём собрали самые милые и трогательные моменты, какие были запечатлены. Из туров, из интервью, с фотосессий.        Я тону в потоке воспоминаний и снова чувствую невероятную боль в груди.       Не узнать песню сложно. Когда начинают звучать первые аккорды мелодии, в зале наступает полная тишина, в которой звучит только музыка и сильный, мелодичный и при этом невыразимо нежный голос Честера. В нём явно слышался надрыв, а на припеве я чётко слышал, что голос солиста начинает дрожать.       Песня затрагивает всех до самой глубины души. Самое интересное, она ведь и в самом деле была очень и очень в тему… Многие утирают с лиц слезы. Эдриенн абсолютно поражена. Она смотрит на Честера огромными глазами, по ее лицу текут слёзы, но она даже не думает их вытереть, а просто смотрит на сцену и прислушивается всем свои существом. Очень многие в зале плачут, но при этом улыбаются, глядя на Беннингтона.       Эта музыка витает в зале, будто самая настоящей магией. И сейчас все здесь знают, что они едины.

Когда придёт моё время, Забудь обо всём, что я сделал неправильно. Помоги оставить после себя хоть какой-то повод скучать по мне. Не обижайся на меня из-за того, что ты чувствуешь себя опустошённой. Сохрани меня в своей памяти. Отпусти всё остальное. (Linkin Park — «Leave it all the rest»)

      Закончив петь, Честер просто замирает на месте, низко опустив голову.       Как ни странно, все гости понимают его без слов. Никто не начинает аплодировать или приветствовать музыкантов, все молчат и низко склоняют головы.       После этого ещё несколько человек, включая нашего продюсера, говорят какие-то тёплые и трогательные вещи, но всё это не идёт ни в какое сравнение с тем, что сделал Честер и его группа. Все понемногу едят и выпивают, разговоры ведутся негромко.       Когда церемония подходит к концу, расходится, как ни странно, никто не торопится. Я стою на улице и наблюдаю, как мои друзья присоединяются к Эд и мальчишками, которые сидят на крыльце. Наверное, они сами не знают, чего ждут.       — Знаешь, Эд, ты была просто великолепна! — тихо произносит Тре, положив руку на плечо девушки и садясь рядом. - Мне прямо даже не верится. Петь песню на похоронах! Это было невероятно сильно, и… как будто так и должно быть. И голос у тебя такой сильный и музыкальный.        — Спасибо, — Эд пытается улыбается сквозь никак не желающий просохнуть слёзы, смотрит на друга. — Но у меня никогда не получится спеть так, как Билли.        — Ни у кого не получится, как у него, — вздыхает мгновенно сникший Майк. — Потому что если бы кто-то мог спеть так же, Билли не был бы Билли, — после этих слов он проглатывает вставший в горле ком.        — Знаете, самое ужасное, что я чувствую себя жутко виноватой, — задумчиво произнесла Эд дрожащим голосом, безучастно глядя куда-то вдаль. — И до сих пор не могу поверить в то, что это могло случиться.       — С ума сошла? — изумленно таращится на неё Майк, всплеснув руками. — Ты ни в чём не виновата, Эд! Не ты посадила его на этот чёртов самолёт! Ты не уговаривала его поторопиться и лететь домой скорее, и уж точно ты не упрашивала его лететь в Нью-Йорк!        — Да не в этом дело, — Эдриенн отмахивается, судорожно выдыхая. - У меня из головы никак не идут слова, которые я сказала ему в нашем последнем телефонном разговоре. «Мне следовало сто раз подумать, прежде чем соглашаться выйти за тебя замуж!». Понимаете? Поверить не могу, что сказала ему это. Я тогда так разозлилась… Представляю, как ему было больно это слышать от меня. Мне теперь так стыдно… Просто невероятно. Самый близкий и дорогой мне человек услышал последними словами мои сомнения в правильности нашего брака. черт, он же этого не заслужил! Ведь Билли ни разу не дал мне повода пожалеть, что я вышла замуж именно за него. Это мог быть кто угодно — понимаете, кто угодно! За мной ухаживало очень много парней. Но я выбрала его, и ни разу, ни на одну секунду об этом не пожалела. Но совершила очень большую ошибку: погорячилась и буквально на минуту забыла про Memento mori. «Всегда помни о смерти». Всегда помни о том, насколько человеческая жизнь хрупка и о том, что любой разговор с близким человеком может оказаться последним. А я об этом забыла. И… жестоко поплатилась за это, — она закрывает глаза и делает глубокие вдохи, стараясь только не разреветься снова. Вновь выдохнула и продолжает, судорожно глотает слезы. — Это… это просто невыносимо. Знаете… Меня всегда так раздражало, когда Билли опаздывал на свидания, — на лице Эдриенн промелькивает тень улыбки, и она звонко всхлипывает, прикрыв рот ладонью, а потом проводит рукой по лицу. — Пунктуальность никогда не была его сильной стороной. И каждый раз он так трогательно извинялся, и обещал, что больше опаздывать не будет. В следующий раз действительно приходил вовремя, а потом снова опаздывал. И вот теперь, он успел вовремя. И это, чёрт возьми, стоило ему жизни. Прямо закон подлости какой-то… — она замолкает, опустив голову и переводя дух. — И сейчас больше всего на свете я хотела бы, чтобы он опоздал на этот злополучный рейс. Именно в тот раз, когда это могло спасти ему жизнь, Билли вдруг решил не опаздывать! Ну как такое может быть, скажите мне? Меня всегда так выводила из себя его привычка бегать и играть с детьми или с собаками в мяч или с чем-нибудь ещё в доме. Ну серьезно, для этого есть двор, а в доме можно разбить что-нибудь хрупкое. Но он никогда не слушал. И ведь разбивали и ломали вещи. И, Боже, сейчас я готова отдать все что угодно за то, чтобы он снова разбил мячом люстру или чёртову вазу!        Вновь повисает тяжёлая тишина, которая хоть и неуютна, но всё же кажется правильной…        — А я жалею о том, что редко говорил ему, какой он хороший друг и как я ценю его, — на одном дыхании вдруг выдаёт Дёрнт. Жуёт губу, глядя на серое небо, а потом тихо продолжает: — Типо, розовые сопли… Но правда в том, что он этого заслуживал, и мне стоило говорить это почаще, вместо того, чтобы прикалываться над ним, провоцируя иногда даже на самые дурацкие ссоры и споры. И пофигу, кто там что подумает…       Эдриенн вздыхает и вдруг выдаёт:        — А знаете, что я только что поняла?       Глаза всех присутствующих немедленно оборачиваются на неё.         — Мы ведь поссорились тогда из-за того, что я хотела поехать в Нью-Йорк с Билли, а он заупрямился и говорил, что не надо. Я тогда так обиделась… И до меня только сейчас, чёрт возьми, дошло, что таким образом он спас мне жизнь! Ведь мы, конечно, летели бы вместе. Получается, он что-то чувствовал. Ощутил приближение беды, поэтому и не хотел, чтобы я летела с ним. Но, с другой стороны, если бы я была с ним, кто знает, вдруг всё могло бы обернуться по-другому?       Эд закрывает лицо руками, и какое-то время все молчат.       А до меня вдруг доходит, что она права. Выходит, что я таким образом защитил её от гибели!