Положив голову на колени

As we die, both you and I With my head in my hands I sit and cry No Doubt «Don’t speak»

Чуть раньше Лив сказала бы, что ненавидеть сильнее невозможно физически. Чуть раньше она свято верила, что дай ей ружье, еще кусочек мозга какого-нибудь снайпера и патрон — она выстрелила бы в ДеБирса, не поморщившись. Сейчас она уверена: такой легкой смерти он не заслуживает. Ненависть бьется внутри, как дитя-переросток, оставляет гематомы изнутри тела, грозит переломать ребра и выбраться наружу. Их холодная война с подачи Блейна превращается в нечто совсем иное, и Лив чувствует, как ее человечность, все живое и настоящее, что еще оставалось в не-мертвом теле, засасывает в черную воронку. Блейн перешел черту. Она чувствует его взгляд, холодный цифровой взгляд, вперившийся глазами камер в нее. Блейн смотрит только на нее, и Лив это знает. Он отнимает сейчас одного из самых дорогих ей людей, отрезает ломоть сердца тесаком мясника, но взгляда зомби-короля удостаивается только сама Оливия. Рави в каком-то полуметре, но Лив боится смотреть на него, коснуться его… боится стать тем чудовищем, которое так пытается взрастить в ней деБирс. Он безумен в своем желании сделать ее себе под стать. Он вообще безумен, как Шляпник и жесток с той, что отказывается быть его Алисой — его Королевой. Нет, он и пальцем не тронет Лив. Он делает нечто хуже… Холод ощущается неприятными, маниакальными прикосновениями несогретых рук. Голод ощущается бесконечно и сбивчиво повторяющимися ударами под дых. Лив не знает, что прикончит ее раньше, но знает, обреченно чувствует каждой (повторно) умирающей клеткой: сначала прикончат Рави. Это очевидный закон природы: живые умирают первыми. Лив мысленно посылает проклятия этой самой природе, психам из Макс Рейджера и, разумеется, ДеБирсу. Лив вцепляется в эти проклятия, как скалолаз из последних сил цепляется мокрыми пальцами в опору. Второй в связке смотрит на нее из-под полуприкрытых век, устало и безнадежно. Хочется взять Рави за руку и лгать (как в последний раз), что все будет хорошо, что они привычно уже выкрутятся. Черт возьми, она ведь почти супергерой… Герои ведь не умирают и не дают умереть своим близким, разве нет? Нужно у Рави спросить, он лучше шарит во всей это гиковской теме. Мысли ломко путаются, нити влажного клубка, забытого на скамейке зимой. Лив сейчас проще вспомнить свое детство (вкус подтаявшего клубничного мороженого, шерсть соседского кота, сверкающая рыжиной на солнце, скрип качелей на заднем дворе), чем-то, что было несколько дней назад — то, что привело их сюда. Последнее, честно говоря, вспоминать и не очень хочется. Кто-то выкручивает маленькое колесико в голове: все становится очень ярким, очень светлым, но не очень четким. Настройки резкости у Лив сейчас ни к черту: слабо вздрагивающее тело Рави превращается в размытый объект, от которого волнами исходит живое тепло. Живое, мать его, тепло. Не вспомнить уже, остатки чьего мозга расщепляет ее организм. Наверное, какой-нибудь рефлексирующей идиотки, которая умерла с мыслями о том, как именно потеряла все самое дорогое. Вот так все и случается в реальной жизни, верно: нелепо, страшно, пока ты давишься собственной беспомощностью — главным блюдом сегодняшнего меню. — Рави? — проверка связи, с ним, с той собой, которая не хочет еще вскрыть чужой череп, как фисташку. Связи хоть с чем-то живым в этом холодильнике. — В комиксах и сериалах такого не случается, верно? Герои не умирают… по-настоящему? Он поднимает на нее затуманенный взгляд, человек, теряющийся уже в нереальном. Между ними расстояние больше метража этой камеры, дистанция жизнь-смерть в спринтерском забеге. Рави отвечает, с трудом разомкнув онемевшие губы. Его тихий невнятный голос пробирает Лив куда больше, чем реальный минус вокруг. — Умирают. Если за ними больше не интересно наблюдать. Веки Лив тяжелеют, она чувствует, как на щеки опадает иней с ресниц. Когда же они успели надоесть своему зрителю до смерти? *** Это не было чем-то вроде любви с первого взгляда и прочей мыльной херни. Это было как «привет», после которого сразу становится ясно: вы поладите. Беспечное «привет», куда больше похожее не на знакомство, а на «рад снова тебя видеть». То немногое в жизни немертвой Лив, что ни на полпроцента не было фальшивым. Что-то происходило, когда они находились рядом друг с другом, механизм, неведомая химическая реакция — черт знает. Но они оба в такие моменты знали, кожей чувствовали: все рано или поздно будет хорошо. Она начинала видеть для себя будущее, проглядывающее сквозь туман всей этой фантасмагории. Он — настоящее, вне выдуманных историй. Рави единственный, кто принял ее такой, какой создал Макс Рейджер, сразу и бесповоротно. Ну, знаете, когда девушка говорит, что она со странностями, о поедании мозгов подумаешь не в самую первую очередь. И пока все люди вокруг бросали ее наедине с этим секретом или вовсе пытались убить, переставая в мгновение ока видеть ту Лив, что знали, Рави просто оставался рядом. Будто это была самая естественная вещь на свете — заботиться о зомби. Преимущество общения с человеком, выросшем на гик-культуре и окруженному мертвыми чаще, чем живыми — не иначе. И все-таки именно это грело Лив, когда у нее не оставалось больше ничего. Незамысловатая бытовая магия, умещающаяся в похлопывании по плечу или фразу вроде «Я твой любимый чили прикупил, кстати. Заметил, что кончается». Магия, которая, как казалось Лив, должна была беречь их. Не уберегла. *** Дистанция между ними истончается корочкой льда, в то время, пока настоящий лед нарастает вокруг. Голова Рави лежит у нее на коленях, и Лив совсем не хочет думать о том, как та смотрелась бы оторванной от тела, окруженная нимбом застывшей крови. Сытный запах чужого тела щекочет нос, но прежде всего пахнет Рави, ее Рави. И бороться с голодом как-то получается. Даже если они оба проиграют тут — Блейн все равно не победит. Может, дело в холоде или в «магии дружбы» (о, она в курсе, что Рави обожает этот мультик), но сил и желания переходить в зомби-режим Лив не ощущает в себе ни капли. И впервые за то время, что они здесь заперты, ей, наконец, не страшно. Рави говорит, пока она неспешно ерошит ему волосы — круговорот кинетической энергии. Из его рта вместе со словами еще вырывается пар, из ее, разумеется, нет. Не то что бы кому-то было дело до таких мелочей. — Ты когда-нибудь верила в силу фразы «все будет хорошо»? Ну, знаешь, когда в кино герои оказываются в на редкость дерьмовой даже по их меркам передряге, и кто-нибудь обязательно выдает это обнадеживающее клише. И ты сидишь, смотришь на это и думаешь, что ничего нелепей и не придумать. А в конечном итоге… — он вздыхает, и еще один слой изморози застывает на бороде и вороте кофты, — Все действительно оказывается хорошо. Пока студия не решает снять богомерзкий сиквел, по крайней мере. Лив не может не улыбнуться в ответ. Кажется, даже почти не вымученно. — Закажем китайской еды и завалимся смотреть какое-нибудь тупое кино, когда выберемся? — она не может позволить себе «если» вместо «когда». Что-то внутри противится этому словечку, в котором можно уместить все их сомнения, всю обреченность — все. «Каждый раз, когда ты говоришь „если“, где-то умирает фея. Не становись фейским киллером, Лив, ради всего святого». — Знаешь, я бы сначала предпочел горячую ванну. И может какие-нибудь мелочи вроде мази от обморожения. Не хотелось бы расставаться с пальцами на ногах — как-никак, мы с ними всю жизнь вместе, успели привязаться друг к другу. — Моя ванная в твоем распоряжении. Даже разрешу воспользоваться фигурным мылом с ароматом тирамису. — Только если честно признаешься: ты сама его купила или мозг того парня в обтягивающей футболке цвета радуги? — По нашим законам я имею полное право хранить молчание. И вообще-то, видел бы ты это мыло… — Лив округляет глаза. — Предпочту думать, что оно представляет собой идеальную копию Звезды Смерти в миниатюре. Они молчат, то ли давая себе перерыв от глотания морозного воздуха, то ли думая о чем-то своем. Рави касается ее пальцев своими — сейчас их температура почти сравнялась. — Если серьезно… Чего тебе хочется на самом деле? Только не говори про кисло-сладкий соус и Варкрафт, пожалуйста. — Ни слова про Варкрафт, клянусь. По правде, она и сама не знает ответа на этот вопрос. Не умирать? Помириться с Мейджером? Прикончить Блейна? Лив с трудом пожимает окоченевшими плечами и отводит глаза. Рави истолковывает это по-своему. — Жалеешь, что рядом нет Мейджера? Я не намекаю, что ты хотела бы его засунуть в морозилку… — Я жалею, что мы так и не поговорили нормально, после того, как он узнал про зомби-тему. Вот и все. Потому что нельзя предугадать, какой разговор окажется последним, какое злое слово придется потом вспоминать, как прощание. Потому что в идеальном мире никто никому не делает больно, а в человеческом мире… Здесь и зомби порой — всего лишь люди. — Мейджер — кретин. — Чего? — Лив непонимающе косится на Рави, тот старательно избегает ее взгляда. — Он вроде как и твой друг тоже. — Что не мешает ему вместе с тем быть кретином. Знаешь, как люди совмещают две работы. Я к тому, что… — он откашливается, и неясно, по-настоящему или чтоб скрыть неловкость в голосе, — Нужно быть полным идиотом, чтобы упустить такую девушку из-за какого-то зомби-заражения. Лив смотрит на него так, будто видит в первый раз. В эту минуту она не чувствует ни холода, ни голода, только горячий ком поднимается от живота к горлу. — Рави, ты… — Не надо, — раздраженно перебивает он, — То есть, я понимаю, что, вероятно, скоро умру, и другого шанса у меня может не быть — вряд ли я смогу явиться к тебе призраком Силы… Но я не хочу такого. Признание под дулом пистолета — метафорического — не то, что ты заслуживаешь. Лив молча кивает, давя в себе рефлекторное желание часто-часто моргать, только сплетает свои пальцы с пальцами Рави еще крепче. Она наблюдает за тем, как у него слипаются глаза, как дыхание делается тише… Но пока оно еще различимо — а значит, их магия работает. — Все будет хорошо, — шепчет Лив, прежде чем самой окунуться с головой в теплую темноту. Как кто-то снаружи отпирает двери камеры, она уже не слышит.