Harbor In the Tempest

Еще до того как она выдыхает, Киллиан знает, что это был ее последний вздох. Она была так близко возле его лица, когда последний раз выдохнула, и ее тело полностью расслабилось, повисая на нем. Абсолютная тишина начинает резать его уши. Он задерживает дыхание и смотрит на небо. Его рука все еще нежно поглаживает ее волосы. Онемение овладевает им, и огромная, обособленная пустота, оседает в его груди, когда он смотрит в темноту, парализованный на месте. Это блаженное ничто длится всего несколько мгновений. Его тело кричит, чтобы он дышал, и когда он, наконец, выдыхает, то жестокий, содрогающийся воздух горит в его легких. Он горько вздыхает и притягивает Эмму ближе, держа ее сутулую спину прямо возле себя. Его рука трясется, когда он держит ее - все его тело трясется, дрожит, так же сильно, как дрожала Эмма, его сердце раздает боль по всему телу, и его голова безостановочно гудит, его мысли были сплошным хаотичным беспорядком. Раньше у него всегда были люди. Члены экипажа, которые оттащили его, пока судовой доктор пытался оживить Лиама. Первый помощник, который тащил его, кричал, чтобы его заметили, прежде чем он вырубился от потери своей руки. Люди, которые говорили ему, куда идти и что делать, физически помогали ему, если приходилось. Люди, они поддерживали его. Теперь ему некуда идти, и никто не сможет помочь ему. И боги помогите ему, он не знает, что делать. Он слепо держит ее, и в течение нескольких минут он закрывает глаза и притворяется. Делает так, как будто она просто спит, и он просто держит ее в комфорте и тепле. Как будто отсутствие роста и падения груди совсем не проблема, думает, что она скоро проснется, вдохнет и почувствует себя лучше, может быть, даже выслушает еще одну его историю. Он все еще дрожит и задыхается от шока, он ужасно напуган. Его лица касаются, первые лучи солнца, признак нового, самого ужасного в его жизни, дня. Благодаря солнцу он может внимательнее ее разглядеть, он смотрел на нее сверху вниз и думал хоть о каком-то чуде. Ему не нравится видеть, как ее спокойное лицо, мягко прижимается к его груди, на ее лбу нет ни единой складки, а ресницы спокойно лежат на бледных щеках. Двигайся, говорит он себе. Ты должен двигаться. И все же он не может этого сделать, а что он может сделать? Положить ее на холод - нет. Нет, этого точно не будет. Но он не может держать ее вечно (больше не нужно, голос, подозрительно похожий на Пэна, шепчет его подсознанию), и это дает ему толчок, чтобы начать вставать. Он осторожно снимает с них свое пальто и вытряхивает его, расстреливает на земле, как можно ближе с ним, одной рукой. Странно это делать, создавать для нее комфорт, хотя ей он больше не нужен, больше никогда. Он легко поднимает ее, усаживает на пальто и прижимает к затылку, когда опускается. Он оказывается в недоумении, как только отпускает ее с болезненным рывок в груди, как только отрывает руку от ее волос. Он выпрямляет ноги, и кладет руки на живот в оцепенении. Его тело движется автоматически, когда он пытается сделать ее вид более презентабельным. Он не знает для кого, или для чего. Ему кажется, что у него есть другая рубашка, в которую он мог бы одеть ее. Чтобы она не находилась больше в этой, разорванной и окровавленной. Он лениво задается вопросом, одобрит ли она это переодевание (одобрила бы, его ум исправляется) Он устраивается, чтобы потянуть ее рубашку вниз, убирает порванные кусочки, чтобы открыть ее кожу. Его рука начинает дрожать каждый раз, когда он прикасается к кровавой ткани, и он глотает большие воздушные потоки воздуха, сжимая кулак и пытаясь успокоиться. Его рука нависает над ее телом, все еще неуверенно, позже перемещается вверх, и он нежно, с какой-то необъяснимой осторожностью, убирает волосы с ее лица. Он не торопится, расчесывает запутанные волосы, как только может, своими пальцами и заправляет пряди за уши. Закончив, он оглядывает ее, убедившись, что ничего не упустил, что он больше ничего не может сделать. Он почти падает на колени. Если они когда-либо будут найдены, это лучшее, что он сможет сделать для нее. Увидев ее родителей, если они их найдут, он должен будет объяснить им, что произошло, они заслуживают знать. Он не думает, рассказывать всю эту историю кому-то, если он сделает это, он еще больше сломается. А еще, ее сын, - черт возьми… Все горит. Его глаза, его горло, грудь, горячая боль обжигает его, выбивает дыхание из его легких. -Мне жаль… -говорит он человеку, который его не слышит. Он снова смотрит на Эмму.–Я не смог, мне так жаль, Свон. Прости… Чувство вины и сердечная боль переполняют его больше чем когда либо, когда он наклоняется, пальцами убирает волосы, прежде чем прижимает губы к ее лбу. Он чувствует тепло, прежде всего, потрясающее ощущение, которое проходит по его губам дальше по ее коже и мягко пробегает через все его тело. Оно оседает в его сердце, сладко вяжет разрозненные куски вместе, и он задыхается от этого ощущения, едва почувствовав мягкий свет и легкий ветерок, который развевает его волосы. Эмма резко вдыхает под ним. Ее глаза открываются, и это невозможно, она ушла и была абсолютно безжизненной, но она задыхается, дико озираясь вокруг в смятении и - -Эмма? Практически выкрикивает, не верит, и он может только смотреть, его желудок переворачивается, а в груди сжимается дикая, отчаянная надежда. -Крюк? Ее голос прорезается из-за неаккуратности, а сон - со смертью, исчезает. Она реальная и живая, и он никогда не думал, что вновь услышит ее голос. Она двигается в сидячее положение, пока он откидывается назад, чтобы не дать им столкнутся головами. Она поднимает руки, чтобы не запаниковать, и он оказывается так близко к ней, и ее кожа теплая, такая теплая под его ладонью. - Что ... что случилось? Он не знает, что ответить, его улыбка расширяется на лице настолько, широко, что мышцы начинают болеть. Он издает недоверчивый смех. -Ты жива. Эти слова кажутся еще красивее вслух. Она качает головой, хватается за переднюю часть его рубашки, когда оглядывается вокруг - пещера, пальто, на которое он положил ее. Ее взгляд проходит по солнцу, медленно двигается по джунглям, - а затем возвращается обратно к нему, и она смеется. Смеется, изумленно, радостно, колеблющийся отчаянный шум, возникающий от недоверчивой улыбки. -Я жива, как это ... Его руки обнимают ее, одна рука прижимается к ее волосам, а его запястье оседает на пояснице. Он боится сжать ее слишком сильно сначала, но ее руки сжимают его плечи. Пальцы путешествуют по его спине, когда она цепляется за него, подтягивая еще ближе. Общий вздох облегчения проходит между ними, и они качаются вместе, почти незаметное влияние их тел, и они оба начинают дышать равномерно, снова. Она вновь начинает смеяться, когда они обнимают друг друга, и он присоединяется к ней, оба как будто в бреду и вместе с этим, почти истерично себя ведут. Его голова, все еще вращается в разные стороны, когда он отстраняется, чтобы посмотреть на нее, его улыбка захватила все его лицо. -Черт побери, Свон, я думал, ты ... Его слова обрываются, когда она придвигается головой ближе. Ее губы накрывают его, и он вообще забывает как думать, не может удержать мысли в голове, прикладывая свои губы к ее. Она прижимает одну свою ладошку к его груди, а второй зарывается в его волосы, хаотично перебирая их. Ее губы такие мягкие, и в диком прикосновение ее рта, таится что-то более глубокое. Это похоже на ликование, благодарность, так не похоже на последний поцелуй, когда она притянула его к себе. Их первый поцелуй, как битва, а второй, как танец. Ему требуется мгновение, чтобы догнать ее, и когда они, наконец, сталкиваются языками вместе, это великолепно. Она замирает и замедляется, и он слышит только мягкий щелчок ее языка, прежде чем она отстраняется. Ее лоб прижимается к его, когда они дышат вместе. -Что ... что случилось? - спрашивает она, и он с некоторым удовлетворением отмечает, что она так же неровно дышит, как и он (она дышит, черт возьми). -Я ... - он делает паузу, пытаясь отвлечься от своего мозга, чтобы прийти к норме. Он смотрел на ее губы, как бы они не отвлекали, но он приподнимает глаза к ее глазам, и тогда, на него наваливается полное осознание того, что случилось, и возбуждение, которое перечеркнуло страх. Он никогда, даже в своих самых глубоких мечтах не думал - черт возьми, это значит, что она его - -Крюк? Крюк. -её голос выхватывает его из задумчивости, ее черты все более обеспокоенные. -Что случилось? Что случилось? Что ты сделал? У него пересохло в горле. -Я поцеловал тебя. Она закатывает глаза, почти смущаясь, и он не может даже наслаждаться этим, потому что часть его знает, как она отреагирует, когда он ей расскажет. -Кажется, это я поцеловала тебя. Поднимает уголки губ и смотрит прямо в глаза. -Нет, милая. Он берет ее руку с груди и сжимает, надеясь, что она не оттянет ее обратно. -Ты была мертва. Она слегка отстраняется после его слов. -Ты перестала дышать, у тебя не было биения сердца, ты ушла. Его голос дрожит от последнего слова. -И я поцеловал тебя здесь. Он отпускает ее руку, чтобы погладить большим пальцем по ее лбу. Она не вздрагивает от его прикосновения, застывает на месте, когда слушает его слова. -И тогда ты проснулась. Она удивленно моргает. -Этого не может быть ... это не ... -Да, - говорит он, хочет, чтобы она поверила ему, хотя едва верил в это сам. –Эта стрела не была отравлена, она была проклята. Она качает головой, отскакивает назад, чтобы между ними было какое-то расстояние. Он вздрагивает, когда она отходит от него. -В этом нет никакого смысла! Она движется еще дальше, морщась с каждым новым шагом - его поцелуй, возможно, снял проклятие, но ее рана все еще там. -Что-то еще должно было случится, этого не может быть. Она уходит, не в силах посмотреть на него. -Сомневаюсь, что случилось бы просто какое-то чудо, Свон, но это случилось. Ты думаешь, я лгу тебе? Она поднимает голову, ее взгляд встречает его. Он может чувствовать, как она его читает, может ощущать, что она отчаянно хочет, чтобы все это было бредом, ложью. И видит, как она опускает лицо, когда понимает, что это не так. Он вздыхает, ужасное чувство от ее разочарования, морально его топтало. Он все еще ощущал присутствие ее губ на своих, и от осознания этого, они начинали жечь еще больше. - Значит, дело в Белфайере? Она злится. -Нет, клянусь Богом, если еще один человек подумает, что я хочу вернуться к Нилу ... Он обещает себе, вернутся к этой теме позже, а пока в его голове крутятся все ее слова. -Что тогда? Что не имеет смысла? Что стрела проклята или то, что я разбудил тебя поцелуем? - спрашивает он, подавленно. -Все - говорит она, ошеломленная происходящим. Это то, что заставляет его испытывать, слишком много эмоциональных колебаний в последнюю минуту, и это уж точно не позволяет ему сохранять спокойствие. -Не лги мне, Свон, - мрачно говорит он. -Проклятие было чертовски блестящим, даже если бы мы не оказались здесь в ловушке, все пытались бы вылечить тебя от яда. Ты бы выпила ту воду без последствий, и даже если бы кто-нибудь - твоя мать , или отец, или да, даже я – поцеловали бы тебя, ты была бы жива, но застряла бы на этом чертовом острове, навеки, черт возьми. Он качает головой. -Нет, это не проклятие, это не то, что тебя беспокоит, а то, что я смог его разрушить. -Но это не так ... ты ...да мы едва знаем друг друга, - говорит она тихо. -Ты не целовала меня, как незнакомца, сейчас,-бормочет он. -Это было - -Двухразово? - прерывает он, не в силах полностью скрыть презрение со своего голоса. -Не будь мудаком, я ожила, ладно? Перестала быть чертовым мертвецом, и это был первый момент здесь, я не совсем осознавала, что делаю… Это были эмоции, ок? И я просто ... -Ты действительно говоришь мне, что ты поцеловала бы кого угодно в этой ситуации? После вчерашнего вечера ты знаешь меня лучше, чем любой живой человек во всех сферах, - напоминает он. -И, я бы поспорил, скорее всего, это взаимно. -Я умирала... -Ох, да! Я чертовски хорошо знаю это, поверь! В мельчайших подробностях, на самом деле. Что-то в его словах должно быть дошло до нее, потому что напряжение в ее плечах значительно спало. -Смотри, - говорит она, пряча лицо в ладонях. -Я не просто так рассказываю историю своей жизни всем, кого я встречаю, я была напугана, а ты ... -Я был чем? У нее не было ответа. -Свон, ты не можешь просто подмести это под ковер и притворяться, что это ничего не значит. Потом что это значит. Мы оба знаем, что случилось, и нравится тебе это или нет, это был… -Не говори. -она вздыхает, опускает руки и смотрит ему в глаза. -Спасибо, -говорит она ему, и внезапная искренность в ее голосе успокаивает его. -За то, что заботилась обо мне. И за ... - она ​​колеблется. -За то, что разбудил меня, но мы все еще здесь, и Генри все еще там, и я не могу думать об этом прямо сейчас. Она оглядывается (машинально ищет выход, он уверен), прежде чем вернуть к нему взгляд, умоляя. -Пожалуйста. Он может только молча стоять, потому что, как бы отчаянно он не хотел решить все между ними прямо сейчас, он знает, что она права. У них есть миссия, он обещал ей помочь, и он не может заставить ее говорить прямо сейчас. Это равно тому, что заставить ее спрыгнуть со скалы. -Ладно, наконец соглашается он. -Но не заблуждайся, Свон, я не оставлю тебя в покое. Когда мы вернемся домой, - он останавливается, но он знает, что она помнит его слова несколько дней назад. -Вот тогда начнётся самое интересное. -Я думала, у тебя нет дома, -мягко говорит она. -Не знаю, - соглашается он. -Но, возможно, когда-нибудь я смогу его найти. Она легко улыбается, но это одна из самых искренних улыбок, что ему приходилось видеть. -Надеюсь.. *** Когда заклинание Реджины находит их через несколько часов, и Эмма возвращается в объятия своих родителей, ни один из них не говорит ни слова о том, что прошло между ними. -У нее была сложная ночь, но к утру было лучше, - все, что он говорит. Дэвид, в частности, смотрит на него с любопытством, но он видит благодарный взгляд Эммы, и это заставляет его чувствовать себя немного лучше. Он игнорирует острые взгляды Реджины, и ведет их обратно в лагерь, пытаясь удержать сердце от трещин в груди. *** В конце концов, его собственное оружие убивает Пэна, поразительный, почти разочаровывающий момент, после того, как его отвлек один из выбросов магии Реджины. Он никогда не испытывал большого удовлетворения от того, что убивал другого. Он считал его самым опасным из всех злодеев, еще в самые мрачные дни, будучи пиратом. А сейчас он смог убить его своими руками, - месть за Генри, Бэя, Лиама и Эмму. Смертельный удар мечом. Он падает на колени от напряжения, после того, как это делает, кульминация долгой битвы, когда он и остальные участники группы в молчании смотрят друг на друга, когда они понимают, что произошло, когда безжизненное тело Пэна падает в кучу, посреди джунглей. Смерть, похоже, вернулась к более знакомой ему форме - быстрой, жестокой и беспощадной. Он качает головой, и поворачивается на своей койке, не в силах уснуть. Он обосновывает это незнакомым спальным местом первого помощника, которое не соответствует его обычным стандартам. Он попросил Белфайера управлять судном, пока они не вернутся в Сторибрук. Последняя его энергия покинула его, как только Генри благополучно возвращают сердце. Но его идиотские мысли преодолевали изнеможение, и, должно быть, прошло много часов с тех пор, как он положил голову на подушку. Поцелуй истинной любви. Это первый раз, когда он позволил этим словам войти в его мысли, снова и снова переворачивая их в голове. Настоящая любовь. Он, возможно, был готов к этому, учитывая небольшое время, с тех пор, как он об этом узнал. Он уже был готов любить ее.       Он должен был знать это, как только она предложила ему присоединиться к ним, чтобы стать частью чего-то. Он помнил, как принял тогда позорный поцелуй, который оставил его с неустойчивыми ногами и пустотой, которую он почувствовал, когда она ушла от него. До этого момента он списывал свое влечение к ней просто так, и после, ему потребовалась бессонная ночь, чтобы убедить себя, что он каким-то образом не предавал память Милы. Да, он мог любить снова. Он мог бороться за Эмму, каждую секунду своего существа, как он всегда боролся за что-то. Но настоящая любовь? Он чувствует себя более, как-то, ответственно, что ли, и он к этому не готов. Как будто это что-то, что он мог погубить. Но он не может лгать самому себе, не об этом, не когда он думает о том, что он чувствовал, когда умерла Эмма на его руках, или что он чувствовал, когда он вернул ее назад. В любой другой ситуации он будет действовать так, как он всегда поступает, когда его сердце чего-то хочет –делать это с головой и на полной скорости. Но сейчас это невозможно, не после того, что ответила Эмма, когда поняла, что произошло. За эти годы он слышал много подобных историй, даже от родителей Эммы, но поцелуй Истинной Любви с последующим недоверием и отрицанием не был одним из них. Однако, когда он думает о том, что знает о ней, это не удивляет его. Возможно, однажды я была влюблена. Мы с тобой, мы понимаем друг друга. Остерегайся, и тебе никогда не будет больно. Я не могу ошибиться в тебе. Вначале он должен был понять, как нелепо пытаться противостоять чувствам Балфайера к ней. Он был слишком занят, рассматривая его, как возможную конкуренцию, чтобы понять, что Бей явно сломал ее. И сейчас - Сейчас у него есть Истинная Любовь, которая боится самой любви. (Неужели это настоящая любовь, если одна из сторон не хочет это принять?) Единственное его утешение в том, что где-то глубоко внутри она чувствует к нему то же самое, что и он к ней. Поцелуй не работал бы иначе. Но он не может не задуматься, действительно ли это сработало бы, если бы она не находилась в том состоянии, в котором она находилась, едва осознавая и, вероятно, так же, как и не осознавая все происходящее. Почему она принимает любовь только тогда, когда она на пороге смерти и едва ли может думать? Он переворачивается на своей койке, пытаясь найти удобное положение. Кажется, сон не придет за ним сегодня. Он вздыхает и бесполезно поворачивается. Он так привык к знакомому раскачиванию волн против корабля, которые всегда усыпляли его, но сейчас почему то, это не обеспечивало ему такого же комфорта. Тихо - слишком тихо, но, возможно, именно это позволило ему услышать слишком слабые удары в его дверь. Он мгновенно перемещается в вертикальное положение, тень виднелась в щели под дверью. -Войдите, - отвечает он. Тень перемещается и через секунду дверь открывается. Кажется, Эмма не может смотреть на него, когда входит внутрь. -Привет. Он отталкивает одеяло и размахивает ногами по краю койки, сидя прямо напротив нее. -Здравствуй. -Я думала, ты спал. -Как и я. Он добирается до своего стола и зажигает фонарь, стоящий на нем, мягкое свечение бросается по комнате. Он показывает на одинокий стул рядом с крошечным столом, прижатым к стене. - Садись, Свон. Она делает паузу, как будто она думает, как лучше сделать, но подходит к стулу. Она садится на него, ее плечи опущены, и она выглядит такой же истощенной, как и он. Она даже не в своей ночной одежде, все еще в черном костюме, который она носила в течение дня. С опозданием он понимает, что он без рубашки. Кажется, это не беспокоит ее так или иначе, но он быстро скользит по левому запястью под одеялом, к его крюку и креплению, которые он снял перед сном. -Эй, -мягко говорит она, когда понимает, что он делает. -Все нормально. Это похоже на оливковую ветвь, которую он хочет забрать,чтобы ее снова не вырвали. Он медленно убирает запястье из-под простыней и кладет на колени, ожидая ее реакции. Она не слишком эмоциональна, просто позволяет ее глазам упасть на его затуманенное запястье в течение нескольких секунд, чтобы принять все это. Там нет отвращения или, к счастью, жалости, она просто смотрит. Он чувствует себя так тесно, интимно сидя перед ней, вот так, нет никакой неловкости, просто простой спокойный момент. Дискомфорт возвращается, когда ее глаза снова встречаются с ним. -Итак, - говорит она. -Так. -он вздыхает. -Так это то, что всегда будет между нами? Она будто еще больше прижимается к стулу. -Я не знаю. -Тогда почему ты пришла ко мне? -Я просто чувствовала, что должна. -она пожимает плечами. -Я действительно не знаю, что делаю сейчас. Ты слышишь все эти сказки о том, что должно произойти, и я просто ... это не… -Ты хочешь сказать, что не хочешь сразу жениться и отправиться в закат на белом коне? - спрашивает он, пытаясь выглядеть максимально серьезно, но сразу же сожалеет об этом, когда видит выражение ужаса на ее лице. -Успокойся, Свон. Я не предложение делаю. Она закатывает глаза. -Это плохая идея, если ты только не хочешь, чтобы я убежала от сюда с криками. Он ничего не может с собой поделать, - улыбается. -Странно, я не могу представить, как ты убегаешь от всего, кроме любви. Почему? Она вздрагивает от слова «любовь», но остается на своем месте, и он принимает это как победу. -Это сложно. -Напротив, я думаю, что это довольно просто. Твоя первая и, вероятно, единственная любовь причинила тебе боль. -Все не так просто, - бормочет она. Он не настаивает на этом вопросе, по крайней мере, сейчас, но это говорит ему все, что ему нужно знать. -Неужели это так напугало тебя? - тихо спрашивает он. -Что ты никогда не захочешь повторить попытку? Я не он. -Я знаю, что это не так, я просто ... я имела в виду, когда сказала, что мы почти не знаем друг друга. Мы знаем немного о детстве друг друга, но помимо этого, действительно? Я не знаю, какие книги тебе нравятся. Что-то о пиратстве или что-то еще, а ты не знаешь мой любимый заказ в кафе, любимый кофе или мои любимые фильмы, и ... черт, ты даже не знаешь, что такое кино. И вдруг судьба внезапно входит и рассказывает мне, как к тебе относиться? Она качает головой. –Со мной так не бывает. -Я хочу узнать тебя, Эмма. Он смотрит ей прямо в глаза, когда говорит это, надеясь, что она услышит искренность в его словах. -И я надеюсь, что ты тоже этого хочешь. Судьба не говорит тебе, как чувствовать, а говорит тебе, что ты можешь это сделать. Она напрягается в своем стуле. -Я не думала, что ... это было для меня предначертано, это нечто, что случается с другими людьми в сказках, а не в реальном мире. Вся музыка, чудеса и ... Он поднимает бровь. -Разве это не то, что произошло? В конце концов, ты воскресла из мертвых, и сразу после это, заметь, очень эффектно меня поцеловала. Даже в тусклом свете он видит, как румянец ползет по ее щекам. -Просто ответь мне, Свон. -Что? -Можешь ли ты вспомнить что-нибудь из того, что произошло прямо перед смертью? Ты не могла говорить, и я не знал, была ли ты ... осведомлена о том, что происходило. Она смотрит вниз, кусая губы. -Да, была -Что ты помнишь? -он мягко давит на нее. -Ты меня грел. -Это все? Она вздыхает. -Киллиан… -Пожалуйста. Она вскидывает взгляд, похоже, борется с желанием уйти, но она должна было, увидела в нем что-то, что убедило ее продолжить говорить. -Ты говорил мне, что Генри будет в безопасности, потому что у него было так много людей, которые о нем беспокоятся. Она снова поднимает глаза. -Ты имел в виду это? Если бы я умерла, ты бы все равно ... -Да. -отвечает не колеблясь. Он ждет, когда она его изучает, без сомнения, использует свой дар для распознания лжи в его ответе. Ее лицо почти не читаемое, но через несколько мгновений ее плечи немного расслабляются. -Все, о чем я прошу, это то, чтобы ты подумала об этом. О том, как ты себя чувствуешь. Будь честна с самой собой. И если ты все еще думаешь, что я твоя... это не важно. Можешь никому не говорить об этом ни слова. Она долго не отвечает, зеленые глаза в темноте фонаря сильно зажмурились, смутно, ошеломленно. -Хорошо, - шепчет она. Он ожидает, что так оно и будет, сейчас она извинится, и придет к нему позже с ответом, как только они вернутся в Сторибрук. Ее взгляд падает на ее руки, на коленях, и она ничего не говорит, не делает никаких шагов, и не уходит. И он чувствует невероятное напряжение, сидя с ней здесь, недоумевая из-за нее. Молчание нарастает между ними, и он ждет, узел в его животе затягивается в ожидании того, что она еще может собраться с духом, и сказать ему. -Я ... Генри и я, мы прошли через многое. Мне нужно немного времени, прежде чем я смогу - прежде чем мы ... попробуем, - наконец говорит она. Он выдыхает с внезапным облегчением, длинным и глубоким. Это гораздо больше, чем откровенный отказ, которого он ожидал, он чувствует себя почти легкомысленно, с надеждой и удивлением. Он не может просто промолчать на эти слова. -Я могу подождать, дорогая. Но это не значит, что я позволю тебе использовать это как предлог, чтобы навсегда избавиться от меня. Уголки ее губ легко понимаются вверх, и она встает, медленно пересекает расстояние между ними, осторожными шагами, и смотрит на него, смотрит прямо в глаза. Он не помнит, что именно было у него на уме, когда она медленно опустилась на его ноги, оперлась коленями о края кровати, и положила руки на его плечи. Когда она наклоняется, это почти похоже на сон, время замедлилось. Она убивает пространство между их лицами. Он почти не помнит, как закрыл глаза, и поцеловал ее в ответ. Он мягко прижался к ее губам в ответ, легко провел языком по нижней губе, и не получив отказа углубил поцелуй. Целовать Эмму Свон, это лучшее, что могло с ним произойти. Прикосновение ее губ впивается в его кожу. Его плечи буквально горят на тех местах, где лежат ее ладошки. Третий поцелуй другой. Сладкий, нежный, дарующий надежду и веру. Этот поцелуй похож на обещание. Она мягко прикусывает его губу, и он путается пальцами в ее волосах, а запястьем сильнее прижимает ее к себе. Она мягко отстраняется от его губ, проводит рукой по его взъерошенным волосам, роется в них пальцами, пытаясь привести их в порядок. Улыбается, и с каким-то неожиданным трепетом смотрит в его глаза. Он же, не до конца осознает, что точно не спал. Не до конца верит, что Эмма Свон все еще сидит на его ногах и держит руку в его волосах. Не до конца понимает, насколько ему этого не хватало. -Потерпи, - шепчет она. Облизывает губы и плавно поднимается, прежде чем покинуть комнату, и он с удивлением смотрит ей в след. И в комнате звучит лишь еле слышный шепот. -Ты невероятна, Эмма Свон… Она закрывает дверь, пытается, как можно тише отдышаться. Медленно выдыхает и чувствует ужасное жжение на щеках. Улыбается, почти смеется, все еще ощущая, как живот извивается от тепла и нежной щекотки. -Вот же засранец…