Мои синтаксические обороты речи

      Оглядываясь на все прожитые двадцать лет, я понимаю лишь одно: ничто не вечно, никто не вечен. Люди приходят и уходят. Дети рождаются, старики умирают. Ты приходишь и уходишь. Ты пришел однажды и ушел... Ты стал для меня не более, чем синтаксическим оборотом речи, ведь теперь ты стал для меня "мой бывший". Я привыкла к тебе, полюбила, пригрела и... обожглась.       Еще есть ты, которого я вспоминаю... Ты, который именуется "моя первая любовь". При виде которой, даже спустя столько лет, у меня мурашки. Но гордо поднимаю голову и иду дальше, ведь ему-то (ей-то) все равно. А у меня уже не горит огонь в глазах. Уже давно не горит. Уже как полгода я потухла совсем. Уже как несколько лет на мне клеймо суицидника.       А есть еще несколько ты. "Мой друг", "Парень, который может будет моим парнем", "Парень подруги, вроде как мой друг". Кто все эти люди и что им нужно от меня? Дело в том, что лишь я. Я, которая выслушает, улыбнется и скажет, что всё пустяки. Не та я, которая собирает себя по крупицам ночами из тех кошмаров, что ей снятся. Не та я, которая не рыдает, но изредка исходит на нет. Совсем не та. А та, которая всегда рассказывает забавные истории из своей жизни, слушает других, дает дельные советы, поддерживает, вытаскивает чьи-то отношения.       Какие вы смешные! А хоть один заметил, как я бегаю от вас? Как спустя много лет, независимо от того, насколько серьезно мы с вами общались, я осталась вам лишь другом? Почему моими парнями были лишь два человека, которые были в принципе не от мира сего?       Я больше не жгусь. Я уже выросла.

***

      Ты подошел ко мне и осторожно тронул плечо. Я обернулась.       — Почему твои глаза больше не светятся радостью? — ужаснувшись, произнес ты, сползая на шепот.       Я устало улыбнулась и потупила взгляд:       — Потому что надоело. Веришь?       — Что надоело?       — Жить.       Он осекся. Не знал, что сказать. Всегда находился, а тут не знал. Я приподняла голову и вглядывалась в его до боли знакомые черты лица. Скучала, но не признаюсь. Он и сам все понимает.       — Ты стала такой красивой. Хоть и обрезала волосы.       — А ты стал таким занудой, хоть и обрезал волосы.       — Издеваешься?       — Шутишь?       — Прости меня.       — И ты меня.       Он закрыл глаза, полуулыбнулся, от чего половина улыбки съехала куда-то вправо, а левая сторона осталась невозмутимой.       — Послушай, — взяв воображаемые ножницы, я разрезала тишину и выбросила неловкую паузу между нами.       — Да? — он наклонил голову набок, заинтересованно наблюдая за мной.        — Ты хоть когда-нибудь что-то чувствовал ко мне? — я опустила взгляд.       Он подошел, прижался своим телом вплотную к моему и, бережно приподняв пальцами мое лицо за подбородок, нежно поцеловал. Я не раскрыла губ. Это был односторонний ленивый поцелуй. Егосторонний.       — Да, чувствовал. Чувствую, — шепча мне в губы, мямлил он. Не верила. Потому что это был сон. Реальность не была такова. Реальность оказалась апрельбрем, который вонзался в кожу частичками льда. Проникал в кровь вместе с северным ветром, который исполняла Линда. И вообще... Я влюбилась в него в конце ноября, тогда же он перестал ко мне что-либо чувствовать. А потом внезапно чувствовать перестала я.

***

      — Я хочу оставить тебя в прошлом году, — отразилось на экране телефона. Казалось, если бы что-то еще могло во мне умереть в ту ночь, непременно умерло бы еще раз. Но предшествующие события предопределяли, что умирать было нечему, поэтому пришлось подальше засунуть все комки, подкатившие к горлу, и попрощаться. Не навсегда, до ближайшей истерии.       А потом накатывало, приходила истерия, и мы снова писали ему. Уже вместе. Умоляли, рыдали по ту сторону экрана. Почему? Просто снова пыталась поверить в людей я, а истерия была просто. Не поверила я. Не верю я. Истерия ушла.       Мы были вместе так недолго (уже не я и истерия). Но я привязалась к нему. Отношения на спор, сумбурные действия, глупые слова. Мы были детьми. Я была с ним ребенком, а он по-детски оставил меня, ведь оказался не готов. Не пионер, значит.       Последний раз я напомнила ему о себе в феврале. Как раз 14-ого, когда влюбленные парочки шмонают по городу. И не потому, что мне завидно. И не потому, что мне было не с кем шмонать. А потому что пройдя боль и три из девяти кругов по Данте я ощутила боль на уровне восьмого круга. Я ощутила сотворенный своими руками ад из эмоций (дьявол был бы счастлив, подожди я еще минуту). Передо мной стоял не он и утешал. Просил успокоиться. После в трубку кричал, говоря, что все пустяки, а нам с ним нужно поссориться (мотив Белинды наизусть). А я ведь любила, ведь хотела простого человеческого его "да, я тоже скучал", но, видимо, не дано. Это не мне фраза адресована будет.       Я закрыла глаза. Не плакалось, не рыдалось, не было ничего, кроме вырывающих душу тисков, которые я пыталась сдержать, ибо рано еще дьяволу познавать мою душу. Для самой меня она темна. Я опустилась на колени. Нет, не молилась. Клялась. Что больше не буду, больше не позвоню, больше не... Зарекалась. Зареклась. Отреклась. Забросилась... валерьянкой. Легче.

***

      Проходили дни. С февраля. Уже апрельбр. Да, люблю Бродского, хватит скрывать. Люблю декабрь, презираю апрель. Почему презираю? Потому что вранье, что лучшие люди, например я, рождаются весной или в конкретном месяце. Все одинаково твари, пока не докажут обратного.       Не очаровываюсь в людях? Да. Давно. С ноября. Шучу? Да. С февраля, когда последний раз клялась, что больше не очаруюсь. Что больше не...       — Тише... Все хорошо... — она бережно прижала меня к себе. Я носом неловко уткнулась в ее большую грудь и фыркнула словно ёж. Кто она? Если тебе угодно, то еще одно мое сновидение, моя нимфа, моя любовь. Та, которая знала, какие слова я хочу услышать в самый ненавистный для меня день. Та, которой я скажу, что люблю ее больше жизни и не совру, потому что люблю. Я оставлю её имя в секрете. Но, поверьте, если вы встречали её, то вы поймете, о ком идёт речь... Хотя здесь речь не идёт, здесь бежит подобно ручью, втекающему в реку, которая бежит в море. Она — не река. Она — море. Люблю её.

***

      Он свалился на меня, как мешок картошки падает с какой-нибудь полки в хранилище (типичное сравнение белоруса). Смешной, эгоистичный, самодовольный, немного грубый, по-хамски себя ведущий. Ведущий меня за собой. Куда-то прочь от моих проблем, от которых отводили да не отвели.       Он не стал для меня чем-то вроде ибуфена (спасибо Белинде за сравнение), но стал чем-то вроде валерьянки. На время, пока нужно было. Подарил мне две недели ощущения себя нужной. Привязался, привязал веревками доброты меня к себе. А я взяла маникюрные ножничнички, которых у меня нет, и обрезала их к чертовой матери (в смысле веревки), потому что не люблю я быть привязана к людям. Да и зарекалась же больше не...       Я закрыла глаза. Сидела на небольшом заборчике на маленьком выступе, в окружении озера. Он бережно держал меня за талию, а я, не доверяя ему, держалась ногами. Не за него, за деревянные выступы. Он осторожно подошел, я обняла его, ногами. Ибо руками тоже держалась. Он улыбнулся, поцеловал в плечо, я открыла глаза. Он поднял взгляд и сделал вид, что ему интересно.       — Почему ты такая холодная? — своим прокуренным приглушенным басом тихо и осторожно пролавировал он в тишине (но, боже, какой это прокуренный бас!)       — Отопление отключили, — огрызнулась в своем репертуаре я.       — Дерзкая, как я погляжу? — ухмыльнулся он.       — А ты погляди, — опустила взгляд я.       Надеюсь, читатель, ты устал. А если же нет, то с твоего позволения я оставлю место для фантазии.

*место для твоей фантазии*

      Скажу лишь, что спустя неделю парень затащил девушку в кровать. Представляешь? Совсем затащил. И с овёсом, и с одеждой, и с ней. А хочешь представить еще одну вещь? Они не спали. От глагола спать, который имеет значение — 'иметь кого-то'. Он ее не имел. Она его тоже. Они просто говорили. Это было страшнее, чем спать, ведь обычно после такого люди привязываются. Вот и он ее, я говорила уже, привязал. А она, к счастью, выпуталась.       Хотя...

*автор временно затупил*

      Ко мне подошли. Бережно скользнули по плечам теплыми пальцами, разминая плечи, шею. Я забыла сказать, что жить без боли не легче. Ты так же будешь страдать. Когда повзрослеешь. Ты просто поймешь, что есть вещи, которые действительно важнее, чем то, что у тебя уже есть. Это сон. Четыре утра, а я не сплю. Вот что я имела ввиду.       Зашла мама, спросила, ложилась ли я вообще. Ложилась. В одиннадцать. Выспалась. К двум... ночи.

***

      Вернуть бы время нашего знакомства, имея знания сегодняшнего дня, ты бы стал меня провожать? Я бы побежала к тебе так, как бежала тогда? Ты был был со мной откровенным? Я да. Побежала бы, догнала, залепила пощечину, убежала. Больше никогда не числилась бы в ряде "твоя", особенно "бывшая".       Я закрыла глаза, чувствую твое дыхание, прикосновение, дрожание, шуршание, стучание. Тебя. Истерию, психиатрию, неврологию, кардиологию. Тебя. Местоимение, существительное, прилагательное. Приложил. Свою ладонь к моей похудевшей щеке. Ах, да, я же изменилась за полгода. Удивился. Не знал. Извинился. Исчезни! Исчезни, молю тебя!!! Исчез.       Пришел второй ты. Мой первый не бывший. Мой первый во всех отношениях жизни. Любовь моя. Смотришь, мнешься, молчишь, закрываешь глаза, опускаешь ресницы. Ах, если бы все могло не совсем так сложиться. Мы были бы вместе? Нет. Лучше вот так. Когда я уже пятый год иль седьмой по тебе вот так тайно скулю и вздыхаю. Ты больше не тайна моя и не клад. Ты самый обычный, достойный чего-то ч(м)удак.       Твой взгляд шоколадный я помню еще, наверное, класса этак с шестого. Да. Глаза твои карие люблю я давно. С тех самых пор, как любить тебя стала. Не видя твоих недостатков, заходов, недочетов и штампов. Ты был всем моим идеалом, я дура. Я знаю.       Подходишь поближе. Ты призрачный сон. Целуешь и холодом бережно дышишь. Чтобы не замерзла, отходишь вперед, точнее назад. Да плевать, едет крыша. Моя или дома, еще не решила. Ты просто стоишь, а я еду по крышам и с крышей, за крышей, да суть не меняет. Скучала. Клянусь, по тебе я рыдала. Однажды, давно. Когда ты был с другой. Ах, как ее звали? Диана? Вот черт. Ты тоже не помнишь. Я тоже, и пусть. И снова бросаюсь котенком на грудь. Ты вновь обнимаешь, боишься вернуть меня снова в реальность. А я как боюсь, что вот еще чуточку, встречу рассвет, оглянусь — а вас нет.       Тебя, того бывшего. Я тут одна. Совсем ни в кого уже не влюблена. Совсем я без чувств, в голове только буквы. Я стала взрослее, я встала на ноги. Я больше, ты слышишь, не опущу своих глаз, когда с твоих взглядом встречаться я стану на улице. Мне ведь тебя нечего бояться. Не было нас. И не будет.

***

      И снова все чертовы двадцать лет поплыли перед глазами. Пять утра, а я не могу уснуть. Скоро встречу рассвет. Может это намек? Я скучаю по себе прежней, которая умела чувствовать: любить, влюбляться, сохранять равнодушие, истерить, ненавидеть, призерать, отвергать. Ощущать.       Сквозь сон я ощутила, как что-то нежно обняло меня и прижало к себе посильнее, словно прочитало мои мысли о том, что я собираюсь уйти. Может и прочитало.       Я обернулась. Его губы медленно выпускали и впускали воздух. Глаза, обрамленные черными, кукольными ресницами, были закрыты. Под щекой помимо подушки лежала ладонь. Сколько девушек прошло через его руки, губы, другие органы? Со сколькими он просто вот так вот спал? Он уверяет, что я ему нравлюсь. Что ж, пусть будет так. Но, пока ты не стал еще одним из моих синтаксических конструкций, я попрошу: береги меня. Ведь еще одно предательство я могу не выдержать.

С любовью, твоя синтаксическая конструкция именуемая Автор.