Ведьминская лавка

У Айты в руках очередной росток замёрзшего цветка, обжигающий ладони холодом, и ей отчего-то вновь невыносимо больно и тоскливо. За окном уже размашисто танцует зима, погребая под своей юбкой-метелью уснувший лес, и чтобы добраться до города, каждый раз приходится выпрашивать хранителя-оленя подвезти её, взамен, правда, подкармливая то яблоками, то свежеиспечёнными булочками, то ещё чем-нибудь, что так нравилось всем лесным жителям, отчего в итоге приходилось кормить не только глубоко смеющегося Стража, но и остальных любителей стащить с рук что-нибудь съестное. Шляпа что-то недовольно ворчит, ёжась от холода, про нелогичные желания прогуляться в такую стужу, и Айта, особо не вслушиваясь в его бурчания, но тоже чувствуя, как мороз забирается под шубу, спешит добраться до дома, заботливо пряча росток в карман. Зима лёгким пушистым снегопадом неразборчиво шепчет ей что-то на ухо, под ногами скрипуче напевают колыбельные сугробы, а закутанные в длинный мягкий иней ветви сонливо шуршат, и Айте становится радостно лишь от одного только чистого колкого воздуха, что ледяной водой пробегается по ноздрям в пищевод. Дома ждут Крис с Мисой, что-то лениво перебирающие во дворе, и даже домовые, которые, кажется, уснули вместе с остальным лесом, забавно перекатываются с боку на бок, пытаясь вести домашние дела. Айта кидает ещё одно бревно в камин, чувствуя, как живительное тепло разбегается по сосудам и как Шляпа на голове довольно вздыхает, крупно вздрагивая, и, потягиваясь, вновь схлопывает зубастые поля, щекотно касаясь прохладными жемчужинами шеи. Он что-то верещит, кажется, извиняясь, но слова его пролетают мимо ушей, потому что все мысли Айты связаны только с промёрзшим до самой сердцевины ростком, что одиноко умирал в сугробе, не успевший вырасти и не способный уснуть под снегом, как все остальные его собратья. Цветы такие нежные и хрупкие — им необходимы солнце, дождь, правильная земля, хорошие соседи, забота и ласка, уход… им столько всего нужно, чтобы просто вырасти, подняться, остаться в живых, что думать об этом невыносимо больно. Айта греет росток в ладонях, ощущая, как жизнь уходит из него, как душа покидает хладные листочки, как жалостливо он стонет и умоляет о помощи. И — не может не откликнуться. Магия рождается в пальцах, жарким огнём копится в самых их кончиках, норовит соскочить и разгореться в неистовый пожар, — живая, весёлая, яркая, она желает сорваться в свободный полёт и поглотить всё на свете, желает заполонить собой весь свет. Желает сожрать всё на своём пути. Айта жмурится, не позволяя магии расшалиться, не позволяя ей сбежать и разгореться, и, чувствуя, как пылают солнечным пожаром ладони, обнимает этим теплом одинокий умирающий росток. Что-то откликается из самых глубин семени, расправляется гибким стеблем, прорастает новыми листьями, и в душе вслед за этим чудом расцветает радость, освещая собой всё вокруг и опаляя хладное тело живительным огнём. Айта еле сдерживает желание прижать росток к груди, впаять в себя, вонзить в рёбра, сделать своей частью, своим ожившим сердцем, и в душе у неё вновь рождается едкая тоска, отравляющая душу. Магия танцует в ладонях, кружа хороводы и счастливыми всполохами взметаясь под потолок, она поёт древние песни, и домовые с лисами, словно бы пробудившиеся от полудрёмы, скачут по комнате, весело взвизгивая и кувыркаясь. Даже Шляпа, учуяв жаркую магию, дрожит в предвкушении и задорно покачивает хвостом, в такт подыгрывая гремучкой. Айта чувствует, как ей обжигает лицо, как росток гордо расправляет свои налившиеся жизнью листья, как он благодарно смеётся, как он нежно касается стеблем так и оставшихся ледяными ладоней. У неё в руках оказывается совсем не цветок. Счастливо тараторит ей с пальцев тис. Айта чуть улыбается в ответ, хороня внутри свою магию, — и зарывает его в мягкую землю. Рядом с такими же когда-то умирающими цветами, кустами и ещё не выросшими деревьями, что теперь дышат жизнью и силой. Айта смотрит на них — и ядовитая тоска вновь разъедает её ледяное трупное тело.