Ведьминская лавка

Айта безразлично смотрит на мостовую, и до неё доносятся счастливые голоса играющих неподалёку детей. Она бросает в их сторону короткий взгляд — солнце плавит камень, в воздухе стоит дребезжащий пар, несколько мальчишек гоняют кожаный мяч по двору, не замечая, как с них водопадом льётся пот, — и спешит отойти подальше, опасаясь оказаться жертвой деревенской ребяческой глупости. Не то чтобы ей тяжело потом будет обрабатывать синяки — просто выслушивать галдящую и слезливо выпрашивающую прощения мелкотню совсем не хочется. Ветер игриво забирается под юбку, встряхивая словно бы закостеневшие тяжелые складки, и Айта ёжится от холодного колючего прикосновения, всматриваясь в голубое ясное небо и поправляя сумку. Ей слышится восторженный и задорный хохот ребятни, и это отдаётся чем-то приятным в груди. До дома остаётся ещё час пути, и как только она пересекает границу леса, за спиной её тут же смыкаются толстые ветви, скрывая от мира густой тёмной листвой. Айта приветственно кивает затерявшимся среди травы хранителям-оленям, угощает тут же прибежавших свежим печеньем, которое любезно ей отдала тётушка Марта, зарывается пальцами в тёплую мягкую шерсть смешливо стучащего клыками медведя, легко проводит ладонью по перьям облачных птиц и степенно добирается до своего маленького домика, в котором всё, как и всегда, по-старому. В котором, кажется, застыло само время. Вот под потолком сушатся недавно собранные пучки трав, а вот — притаившиеся на подоконнике словно бы в ожидании хозяйки деревянные фигурки домовых. Айта с приятной тяжестью на сердце прослеживает взглядом, как из соседней комнаты ей навстречу выскакивают лисы, наперебой рассказывая о том, сколько за день они успели отогнать от калитки злых духов, и гладит их, блаженно завилявших хвостами-метёлками, между острых ушей. Ночь наступает быстро — Айта не успевает даже записать все новые запасы, купленные сегодня в городе, и израсходованные на лекарства травы, как в окно стучится звёздная сова, распахивая бесшумно широкие крылья и торопя выйти уже на улицу. Она в спешке собирается, захватывает сумку и, наказывая лисам и домовым не высовываться из дома, бежит вслед за духом, с перьев которого сыплется мерцающая пыль. Липкий туман застилает глаза, а морозный воздух кусает за лодыжки бродячими волками, но Айта привычно скачет по ухабам, пытаясь не потерять сову из вида, — иначе не видать ей этой зимой небесных деревьев, брёвна из которых могли гореть не переставая несколько недель подряд. А зима обещает быть долгой — не зря с месяц назад над их городишком пролетела алая Летовка, явно держа путь туда, где теплее. Та же Марта, например, в тот же день начала вязать детям шарфы, хотя до первых снегов было ещё полгода. Небесное дерево сиротливо сверкает своими ветвями и ртутными листьями, слишком яркое и необычное среди раскинувшихся елей и сосен, но Айта, вежливо наклонив голову, ласково касается извилистой бугристой коры, чувствуя, как тепло пульсирует под пальцами, и срубает нижние ветки, тут же щедро обливая кровоточащие порезы зельями. Возвращается она домой под утро, тут же проваливаясь в сон, лишь коснувшись подушки, и когда во дворе истошно начинает кричать Крис, желая, видимо, своими воплями поднять мертвецов, а не одну уставшую ведьму, Айта кидает в негодного лиса зелье — и с удовольствием слышит, как тот недовольно мычит и причитает, явно пытаясь избавиться от посыпавшейся на него пыли и опилок. Днём она вновь собирается в город, вновь перебирает свои лекарства, вновь переступает границу тихого леса, вновь ступает в полный жизни шумный городишко, вновь помогает больным, вновь продаёт травы, вновь получает деньги, вновь навещает богатого помещика, который уже третий год больше всех платит за осмотры его болезненного сына, вновь наслаждается журчанием реки, вновь уклоняется от кожаного мяча, вновь спешит вернуться домой. И так из дня в день, из вечера в вечер, из ночи в ночь, из утра в утро. Она живёт так долгое время, и это время, кажется, и правда застыло где-то ещё лет с пять назад. Айта вертится как белка в колесе, готовясь к наступающей зиме, принимает редких гостей, которые приносят ей то рыбу, то одежду, то просто интересные вести, уверяет со зловещим смехом детишек, что те обязательно умрут от обычной простуды, приветственно кивает родным духам, собирает травы, варит зелья, смотрит в небо и ждёт-ждёт-ждёт. Ждёт того, когда всё это закончится. И однажды в её бесконечную повседневность врывается драгоценным блеском змея. Айта знает, насколько жестоки могут быть дети, а потому совершенно не удивляется, когда приходится на пальцах объяснять нерадивым мальчуганам, что издеваться над животными и тыкать в них разными острыми предметами нельзя. Дети дуются, отнекиваются, говорят, что таких отродий жить на свете не должно, и Айта, внезапно злясь непонятно на что, сердито вынимает из-под плаща несколько пузырьков с зельями, и дети с криками разбегаются. У змеи кровоточат бока, её чешуя блёкло мерцает в тени подворотни, и что-то жалостливое шевелится в груди, что-то, что заставляет в итоге взять несчастное животное к себе домой. И когда на утро змея шипит ей… — Помоги мне. …Айта понимает, что, кажется, дождалась того, чего все это время ждала.