Asylum

Ясный дневной свет падает сквозь витражные стекла на каменный пол часовни. Пациенты неторопливо рассаживаются на скамейки. Только слышно как они скользят по полу в своих тапочках. Именно скользят, так как это шаги тех, чьи мысли далеко отсюда. Я сажусь за инструмент и начинаю играть один из католических гимнов. Сюда я прихожу отыграть обедню. Денег за это практически не платят, зато здесь очень вкусно кормят. А большего мне и не надо. Здесь есть возможность играть для души. Для своей и не только. Это маленькая часовня при лечебнице для душевнобольных, находящейся за чертой города. Больные сидят тихо, отрешенно глядя перед собой. Когда речь заходит о такого рода больных, обычно представляешь буйных людей, поведением больше похожих на животных. Нет, такие тут, конечно, тоже есть, но их главный врач, Гвидо Рэм, называет затворниками, так как им нельзя выходить за пределы своих комнат. На обедню же разрешают приходить только тихим и спокойным больным. После обедни мне разрешают гулять по больничному саду. Здесь также можно тихонько наблюдать за пациентами лечебницы, которым позволено выходить на улицу. Некоторые из них оказываются довольно милыми и безобидными. Сейчас я сижу на скамейке в саду и отдыхаю от суетливого города под лучами жаркого летнего солнца. Напротив меня сидит молодой человек, осторожно глядя по сторонам и держа над головой газетку. Рядом беседуют двое пациентов. Но ни один из них не слушает другого. — Осторожнее! – тихо возмущается юноша напротив меня, мимо которого только что пробежала какая-то женщина. – На мне и так уже появилась трещина. Это Герман Клотц. На сколько мне известно, ему не больше двадцати девяти лет. Он уверен, что его тело является стеклянным, а газету держит, чтобы не напечь голову, а заодно, чтобы солнце не отражалось от него. Он этого очень не любит. — Прекрасный день, не так ли? – звучит голос у меня над ухом. Я оборачиваюсь. Двое пациентов уже ушли и на их месте сидит девушка. Она довольно молода и красива и внешне не похожа на психически больную. Раньше я ее здесь не видел. В лечебнице нет проблем в поиске собеседника. Здесь и не принято знакомить людей между собой. Даже если человек тебе не знаком, вполне можно подойти и заговорить с ним. Заговорить о том, что у тебя на уме, и не беда, что собеседник тебя не поймет. Это дело второстепенное. Пациенты часто разговаривают совершенно на разные темы, но прекрасно понимают друг друга, потому что не слушают друг друга. Так что я не удивляюсь, когда вижу перед собой это юное создание. — Да, сегодня очень хороший день, — киваю я. Она долго разговаривает со мной о погоде, о растениях и прочих мелочах. Ничто в ней не выдает заболевание. И меня удивляет то, что она оказалась в этом месте, так как почти уверен, что она здорова. Потом за ней приходит медсестра и уводит в корпус, где проживают пациенты. Ко мне подходит Гвидо Рэм. Я поворачиваюсь к нему, намереваясь задать вопрос, но он опережает меня: — Кто эта девушка, да? Франсуаза Эстер. Но в данном случае вы разговаривали с Фридой, — кивнул Гвидо. — То есть как? — Она больна шизофренией. Безнадежный случай.