Когда ты будешь готова

      Это были непростые полгода в тюрьме Азкабан. Гермиону преследовали страхи и кошмары. Видения были так реальны, будто в камере с ней жил еще и Боггарт, который изощренно издевался. Но лучше бы это действительно был он, а не игры подсознания. В последний месяц Дементоры особо зверствовали у ее камеры, подолгу стоя и втягивая воздух, леденя душу и забирая последние крупицы надежды.       Как-то Люциус сказал ей: «Человек в Азкабане уже не человек, если у него нет надежды. Сохраните ее, мисс Грейнджер». И Гермиона пыталась, пыталась до последнего.       С Люциусом Малфоем разговаривать было сложно, Гермиона как могла силилась переступить через себя, ее трясло от одной только мысли, что он Пожиратель. Но полная изоляция и одиночество хуже.       Спустя несколько месяцев Гермиона подвинула свою кровать к противоположной стене, чтобы их шепот не был слышен смотрителю. В очередной обход надсмотрщик увидел перемены и был очень зол, но Гермиона сказала правду, что стена у кровати насквозь промерзла, и спать там не представлялось возможным. — Мне вновь снился дом, — тихо проговорила Гермиона. Она знала, что Люциус не спит.       Малфой молчал. Ему тяжело было говорить о доме. Почти год назад скончалась Нарцисса. Скорей всего, из-за затяжной депрессии. После войны и заключения Люциуса она несколько тронулась умом. Драко Малфой как мог скрывал это, но слухами земля полнится. Через несколько лет она скончалась. Само собой, Люциус не мог присутствовать на ее похоронах, ему было сложно осознать, что теперь он одинок, его дом пуст, а сам он гниет в Азкабане. — Я знаю, что меня больше не ждут дома. Там чужие люди, — продолжила Гермиона. Малфой хмыкнул. — Как печально. Я бы хотел сказать, как мне жаль, но нет!       Гермиона пораженно посмотрела в дырку на стене. Она стала чуть больше, потому что они ее расковыряли, что бы была возможность передавать друг другу книги. Гермиона видела его лицо и не могла понять, отчего сейчас он так жесток. — Почему? — глупо спросила она. Девушка даже не знала, что именно она спросила. Почему ему не жаль, или почему он так груб. — Потому что рано опускать руки и жалеть себя, мисс Грейнджер. Поэтому мне не жаль. Ваша семья жива, и, скорей всего, вас все любят и ждут.       Он замолчал, сглотнув ком от воспоминаний о своем доме и Нарциссе. Их поженили в девятнадцать лет только из-за дружбы их отцов. И хотя Люциус противился, за двадцать лет брака, конечно, она стала его семьей. Он уважал ее, она была матерью его единственного сына, была замечательной женщиной и, несомненно, красавицей. И хотя Люциус никогда не засматривался в сторону других женщин, искренне Нарциссу он так и не смог полюбить. Он испытывал горечь потери близкого человека.       Гермиона как-то отрешенно смотрела на Малфоя. Ей сложно понять его слова. Ей казалось, что она вообще забыла, что такое любовь. В Азкабане это было просто слово. Она даже не помнила, что любит родителей, друзей, Хогвартс и многое на свете. Было лишь слово, без чувств. — Как вы сохранили это? — спросила Гермиона. — Что? О чем вы? — Стойкость. Разум и самообладание. А главное любовь и надежду.       Люциус хмыкнул и лег на кровать, скрывшись из виду. — А я и не сохранял. Я только здесь это приобрел. Я был одержим, а теперь свободен.       Гермиона была поражена. Азкабан не всех меняет в худшую сторону. Люциус всегда стойко отражал атаки дементоров, Гермиона поражалась, почему они не действуют на него так, как на всех остальных. Девушка же чувствовала, что держится на последнем издыхании. Что не осталось больше надежды, только боль, страх и злость.       Гермиона выхаживала по камере, меряя шагами пространство. В голове как всегда крутились только плохие воспоминания. Хотя многие из них уже не вызывали боль, а только злобу. Она вспомнила, как Рон бросил их тогда в лесу. Когда это было разрывающее чувство боли, огорчения, страха. Былые чувства силились подняться, но появлялась только злость. — Сядьте, мисс Грейнджер, — тихо проговорил Малфой, — не будите всех остальных. Я так устал от воя и всхлипов.       Гермиона села на свою кровать и увидела Люциуса, смотрящего на нее. — Что не так? — вскинулась она. — Спокойней. Разве вы не помните, что я говорил вам про злость? Я давно вижу, что она переполняет вас. Вы же чувствуете, что дементоры стали проявлять к вам повышенный интерес.       Гермиона знала, что он прав. Она злится, а дементорам только это и надо, быстрей сведут ее с ума. — Злоба появляется, когда не остается светлых воспоминаний. Быстро же вы их отдали, — протянул Малфой. — Зато у вас на месте, — выдавила Гермиона и поняла, что страшно зла и на Малфоя. Просто за то, что он есть и смотрит на нее. — Сядьте, — глухо повторил Люциус.       Гермиона села, и их глаза оказались на одном уровне. Они были светлей, чем у его сына. Ведь самого Люциуса Гермиона никогда не разглядывала, зато Драко хорошо помнила. Но они не показались ей такими злыми. Легкие морщинки в уголках глаз придавали ему какой-то уставший и немного лукавый вид. — Скажи, — заговорил Малфой, — ты все еще боишься смерти? — Конечно, — пробормотала Гермиона. Она не понимала, к чему он клонит. — А почему? — продолжил Люциус. — Просто боюсь, — раздраженно сказала Гермиона. — Ты боишься неизвестности там? Или боли? Быть может, ты боишься просто раствориться, что о тебе все забудут? Или ты боишься никогда не увидеть близких?       Гермиона почувствовала, как в ней поднимается страшная злоба, оттого что он - какой-то Люциус Малфой, чертов Пожиратель, смеет копаться в ее душе! — Да как!.. — воскликнула Гермиона. — Сядь, — зашипел Малфой, и Гермиона подчинилась. — Боишься дементоров? — Да. — А почему? — вновь спросил он. — Не знаю, — тихо ответила Гермиона. — Они отнимают твою человечность, ты стала чудовищем, не так ли? — вкрадчиво спросил Люциус.       Гермиона на секунду замерла и почувствовала, как ее охватывает боль, как слезы обжигают ее щеки и как печаль обо всем белом свете наполняет ее душу. — Ну-ну, тише, — заговорил Люциус, — дай руку.       Он протянул руку в узкую щель, и Гермиона, нуждаясь в поддержке, взяла его ладонь.       Как тысячи искр обожгли ее руку от прикосновения с живым человеком, и тут же понимание того, что она касается Малфоя, вернули ее разум на место. Гермиона выдернула руку, поцарапав кожу о камни. — Что это было? — потрясенно проговорила она. — Шоковая встряска, — улыбнулся Малфой, — пора было вернуть тебя из паутины мрачных мыслей. — Мы уже на «ты»? — поморщилась Гермиона. Ей было странно слышать, как он обращается к ней как приятель. — Как только будешь готова, а пока, мисс Грейнджер, почитайте книгу и обдумайте всю ту истину, которую смогли добыть из своих слез. Гермиона посмотрела на него и поняла, что он действительно пытался помочь, и помог. Ведь она не чувствовала злости, даже к нему. Скорей наоборот. Ей вновь хотелось подержать его за руку…