Когда ты будешь готова

      После двух месяцев заключения Гермиона стала понимать, что с каждым днем ей становится хуже. Она больше не могла усилием воли доставать счастливые воспоминания из памяти, просто они больше не радовали ее. Она вспоминала маму и папу, но ей было грустно и одиноко, и вместо теплых воспоминаний рождался страх — ужас того, что их уже нет в живых, что она больше никогда их не увидит и, возможно, больше не выйдет из Азкабана. Дементоры питались ее силой, ее стойкостью. Чем больше Гермиона сопротивлялась, тем быстрее слабла. Страх смерти теперь преследовал ежеминутно, хотя раньше ее это пугало не так сильно.       Иногда она слышала, как Люциус Малфой вышагивает в своей камере, и удивлялась, как после трех лет у него остались силы. Она не могла справиться с любопытством, как он выглядит сейчас, по истечении столького времени в страшном месте. Сама она осунулась, и ее волосы спутались, что их невозможно было расчесать. Все оттого, что во сне из–за кошмаров она сильно ворочалась. Гермиона тихо подошла к стене и осторожно вынула носок из щели в стене. Она увидела, как Люциус Малфой прислонился спиной к противоположной стене. У него были закрыты глаза, и он что–то шептал. Выглядел он, конечно, не так холено как обычно. Волосы стали серыми, а обычно гладко выбритое лицо, покрывала щетина. Лицо выглядело напряженным, а под глазами залегли глубокие синяки. В целом, все тот же Малфой, только чуть более грязный и уставший.       Девушка вздохнула и хотела воткнуть носок обратно в щель, когда услышала: «Наденьте этот носок на ногу, мисс Грейнджер. Надвигаются холода». Гермиона боролась с собой, слишком сложно ей было переступить через себя и сказать что–то в ответ этому человеку. — Вы боитесь смерти? — вдруг выпалила Гермиона. Она увидела, как Люциус нахмурился. — Здесь все боятся. И не только смерти. Кто–то больше, кто–то меньше. — Ваши воспоминания… они на месте? — Конечно, нет, — глухо выдохнул Малфой.       Гермионе стало жутко. Почему он так спокойно говорит об этом? Люциус отошел от стены и сел на свою кровать у стены с дырой. Гермиона увидела его глаз. Она больше не знала, что сказать ему, слишком неловко разговаривать с человеком, которого она презирала и в то же время испытывала к нему некое подобие жалости. — Я не буду затыкать дыру, мне действительно нужен носок, — покраснела Гермиона, — но прошу не смотреть вас в мою камеру, я чувствую себя… — Не буду, — перебил ее Малфой, — а вы, если хотите, смотрите, я не стесняюсь, — усмехнулся он и лег на кровать, так, что его глаз скрылся из виду.       Гермиона всегда много думала обо всем, Азкабан же был не лучшим местом для размышлений. Все сводилось к страху и жалости к себе. Она часто лежала на кровати, пересчитывала вслух нумерологические формулы, так ей казалось, что она остается собой, все той же умной девушкой, лучшей ученицей Хогвартса. Иногда она чертила на стенах руны и силилась вспомнить их названия, но не все давалось так просто.       Время двигалось к полуночи, было слышно, как заволновались обитатели тюрьмы. Люциус Малфой заходил по своей камере. Изредка Гермиона бросала взгляд на стену с дырой, но ни разу не видела, чтобы в нее смотрел Малфой. Забили часы, и по Азкабану пополз холод, так случается, когда Дементоры собираются вместе.       Фигуры в черных балахонах плыли по коридору, втягивая воздух из камер. Они выдыхали могильную сырость, распространяя ауру смерти и безнадежности. Двое уже долго стояли у камеры Люциуса, Гермиона дрожала от страха и холода. Впервые девушка услышала сбитое дыхание из соседней камеры. Люциус задыхался. Гермиона вжалась в свою постель, с ужасом всматриваясь в темноту, через щель в стене. — Нет, нет, — шептал Малфой, — оставь мне хотя бы сына. Гермиона чувствовала, как ее бьет дрожь, она знала, что происходит. Они добрались до глубинных воспоминаний, пытаясь высосать каждое светлое чувство. — Нет, — вновь простонал Люциус. Гермиона зажала уши руками, она не хотела испытывать жалость к нему, не хотела испытывать страх, она больше ничего не хотела, кроме того, чтобы эта пытка кончилась.       Сегодня дементоры не стали слишком долго стоять у ее камеры, видимо, им хватило Малфоя. Гермиона легко отбилась от их атаки, просто зажала уши руками и зажмурила глаза. Не слыша загробного дыхания дементоров ей было проще справиться со страхом, она просто представила замок Хогвартс. Это было не плохим и не хорошим воспоминанием, просто обычная картинка, которая была ей приятна, от этого где-то в сердце становилось теплей, но это воспоминание они не могли отобрать, поэтому ушли ни с чем. Гермиона подошла к стене, было слышно, как на кровати тяжело дышит Малфой. — Все в порядке? — тихо спросила она. — В полном, — тут же услышала в ответ. — Сегодня они зверствовали, — задумчиво произнесла Гермиона. — Сейчас не прошлые времена, когда у каждой камеры стояло по дементору.       Тогда им хватало эмоций, на сегодняшний день они не имеют свободного доступа к заключенным, скорей всего их оставили для большего устрашения. Поэтому частенько самые оголодавшие устраивают себе вот такие пирушки, — с некоторой злобой выплюнул Малфой.       Гермиона молчала, она не знала, что ответить. Ей не хотелось, чтобы они добрались до ее лучших воспоминаний и эмоций. — Вам страшно? — спросил Малфой. — Здесь все боятся, — ответила Гермиона его же фразой. — Что ж, — протянул Люциус, — иногда страх не самое плохое чувство. Злоба нравится дементорам больше, тогда они быстрее сводят с ума. — Почему? — поразилась Гермиона. — Чем злее человек, тем более мощные эмоции он испытывает, тем больше дементоры высасывают.       Гермиона вспомнила самого злого и опасного человека на своей памяти из Азкабана. — Беллатриса Лестрейндж вышла, она была очень злой. — Думаю, в тюрьме она не могла стать более сумасшедшей, чем была всегда. Тут она думала только об одном — Темный Лорд и его дело. Убийство маглорожденных, что может быть лучше. Беллатриса испытывала больше радость, чем злость, оттого и протянула здесь так долго. Гермиона поежилась от холода. Начало ноября принесло ледяную бурю. И без того холодные каменные стены, покрылись льдом, отчего в камере становилось просто невыносимо.       Люциус глянул в дыру и столкнулся взглядом с Гермионой. — Никогда бы не подумал, что окажусь в Азкабане по соседству с Гермионой Грейнджер. Что нужно было сделать, чтобы ВАС упекли сюда? — он пытливо смотрел на нее. — За дело, — только и смогла выдавить из себя Гермиона, и Люциус Малфой тут же прекратил расспросы. Девушке стало невыносимо стыдно. Это чувство прожигало ее. Преступница… Убийца… Стучало в голове. Малфой видел перемены в лице и настроение Гермионы, поэтому решил сменить тему. — У меня есть книга, интересная. Иногда мне удается утащить с тележки парочку лишних. — Тут стена, — хмыкнула Гермиона, — или почитаете мне вслух? Люциус промолчал. — Если сможете, то лучше подвинуть вашу кровать к этой стене. Иначе наши разговоры могут быть замечены. — Это запрещено? — Тюрьма — место, где человек должен быть максимально изолирован. Любое общение не поощряется. До вас в камере был не плохой человек — Джо Эверетт. — Создатель сонного зелья? — поразилась Гермиона. — И не только его. Он отравил семнадцать домовиков, проводя на них опыты с зельями. Его осудили на восемь лет. Жаль его, творческая натура не вынесла натиска дементоров. — Он умер? — ахнула Гермиона. — Нет, — просто сказал Малфой, — но готовить свои зелья уже никогда не сможет.       Девушка была в смятении, она не знала, кого ей больше жалко: домовиков, невинно отравленных, или же зельевара, который ради науки жертвовал эльфами, а в итоге сошел с ума и больше уже никогда ничего не сварит. — Жаль его, — выдавила Гермиона. — Ох, не притворяйтесь, — прыснул Люциус, — вам больше жаль домовиков. Драко рассказывал мне о ваших чудесных трепетаниях в защиту домовых эльфов.       Гермиона густо покраснела и не нашлась, что ответить. Мужчина лег на свою кровать, так что скрылся из виду Гермионы. Девушка с облегчением вздохнула — значит и сам Люциус больше не горит желанием беседовать. Ей вообще было очень напряжно говорить с Люциусом Малфоем, перед глазами вставали очень яркие картинки: Чемпионат мира по квиддичу и жертвы пожирателей смерти, тогда они были уверены, что среди людей в масках был Люциус Малфой. Министерство магии и пророчество. Тогда Малфой старший хоть и не пытался никого убить, все равно действовал в интересах Темного Лорда. Гермиона пыталась отогнать глупые мысли и заставить себя представить, что говорит с любым незнакомым человеком. Ведь лучше общаться с кем-то живым, чем гнить в путине собственных негативных мыслей и страхов.       Спустя пару часов Гермиона услышала посвистывания из камеры Малфоя и поняла, что он спит. Оставалась пару минут до полуночи, и девушка боролась с собой, разбудить его или же оставить как есть. По сути, ей было наплевать на его воспоминания, но разговаривать с сумасшедшим не представлялось возможности, поэтому она тихо позвала его: «Мистер Малфой, не спите». — Стараюсь, — сонно ответил он, — дрем в полночь самый сильный, с ним почти невозможно бороться. — Быть может, вы что-нибудь расскажите мне? — Что именно? — спросил Малфой. — У вас есть любимая книга? — Конечно нет, — с каким-то пренебрежением ответил Люциус. — Почему же «конечно»? — удивилась Гермиона. — Как можно полюбить одну книгу, когда в библиотеке их миллионы? Ведь нужно прочесть каждую, чтобы понять, какая любимая.       Гермиона засмеялась, впервые за все время нахождения в Азкабане. — Что смешного я сказал, мисс Грейнджер? — Как можно полюбить одну женщину или мужчину, когда в мире их миллионы, прощу прощения, миллиарды.       Время смеяться пришло Малфою. — Как можно сравнивать книги и людей? — Но ведь выбор стоит из миллионов, а полюбить нужно одного. — В отличие от книг, мисс Грейнджер, читать всех людей не обязательно. И даже того, кого полюбишь, будешь читать всю жизнь.