Echafaud

Карканье ворона, слышимое из раскрытого окна, будит Цириллу, задремавшую в кресле за книгой. Толстый фолиант в красной кожаной обложке с глухим стуком падает с ее колен на пол, и девушка поспешно поднимает его. Она осторожно поглаживает корешок книги, где описана древняя история, и с какой-то толикой грусти представляет, что запомнит история о происходящем теперь, в ее век. Через несколько лет имперские авторы напишут, что в Цинтре нильфгаардские войска встретили сопротивление и вынуждены были применить силу. Еще через несколько лет Цинтра войдет в состав Империи, через силу приняв навязанные ей условия. А потом - примет статус провинции Нильфгаарда уже на добровольных началах. И никто не вспомнит – точнее, не захочет вспоминать – о том, что это была резня, что Первая Северная война выжгла Цинтру вместе с ее жителями, окрасив багровой кровью землю, взрыхленную копытами нильфгаардских коней. Историю пишут победители, и именно поэтому Нильфгаард задушит все проявления сепаратизма в уголках империи при помощи редактирования прошлого. Цирилла закрывает глаза и крепко-крепко прижимает фолиант к груди. Теперь история Нильфгаарда будет ее историей, теперь Цинтра не более, чем провинция на севере империи, где Цирилла – в этом огне, среди дыма, людских криков и дикого ржания лошадей – оставила свое прошлое и саму себя. Она почти добровольно забыла свое имя и свою семью, чтобы стать той, кто был так нужен императору Эмгыру вар Эмрейсу. А судьба сыграла с ней злую шутку, наделив внешностью, делающей ее столь похожей на настоящую Цириллу Фиону Элен Рианнон. Но все же коварная судьба, хоть и сделала ее пленницей императора Нильфгаарда, не захотела сделать Цириллу несчастной. Она была окружена роскошью, обществом разных людей – лживых, лицемерных, честолюбивых, доверчивых(тут бы добавить еще какой-нибудь положительный эпитет, или отрицательный заменить, потому что общество таких людей не особо навевает мысли о счастье) – и ни в чем не нуждалась. Будущей императорской невесте просто нужно было красиво одеваться, в соответствии с модой, как и все нильфгаардские молодые девушки, подвязывать длинные светлые волосы. Там, в уже таком далеком и несуществующем больше прошлом, у нее тоже были докучающие наставники и наставницы, дни напролет талдычащие что-то про этикет, мораль и политику. Она была совсем юная, совсем глупая и не понимала, как сильно ей в будущем пригодятся эти знания. Стелла Конгрейв велит ей не сутулиться, и Цирилла пытается выпрямить спину, сделать осанку гордой, чтобы хоть немного походить на Львенка из Цинтры, чтобы быть под стать знаменитой Калантэ, Львице. Никто не поверит, что внучка гордой и властной Калантэ стала такой робкой и застенчивой. Разве что придворные дамы пустят слушок, что Цириллу изменила резня в Цинтре, что это слишком повлияло на невинную душу, оставив в ней неизгладимый след, и в глазах юной княжны появились боль, тоска и печаль. Природные неловкость и робость превратились в липкий страх за собственную жизнь. Какой сделает ее история? Затерявшимся призраком, сделавшим Цинтру частью великой империи Нильфгаард? Глупой марионеткой, дергающейся на ниточках в такт движениям тех, в чьих руках была реальная власть? А может быть, когда-нибудь обман раскроется, и все узнают, что она была лишь фальшивкой, простым двойником и заменой настоящей Цирилле ради блага империи? Тогда, если обман раскроют, может пострадать не только она… Императора Эмгыра вар Эмрейса назовут дальновидным мастером интриги и хитрым стратегом - или банальным лжецом? Как переврут, перевернут историю спустя много-много лет? И нежное сердце болезненно сжимается, стоит промелькнуть в голове мысли об императоре. Цирилла тяжело вздыхает и прикрывает глаза, пытаясь отогнать навязчивый образ статной мужской фигуры. Они видятся очень редко, но, закрывая глаза, Цирилла всегда видит его лицо с выразительными темными глазами. Он из тех людей, уверена Цирилла, кого стоит один раз увидеть и не забудешь уже никогда – и дело здесь не только в ее глупом сердце, рвущемуся к самому невероятному и пугающему человеку эпохи. Просто что-то есть такое в натуре Эмгыра вар Эмрейса, что-то, что отличает его от других. Здесь, в Дарн Роване, куда вскоре после свадьбы он отправил ее, об императоре напоминает очень немногое. Это немногое - цвета Нильфгаарда повсюду, изображение солнца и маленькое серебряное колечко с внутренней гравировкой на пальчике Цириллы – и поддерживало в ней надежду, что она не брошена здесь навсегда, не забыта. В замке, предназначенном для заключения государственных преступников и удаленном от столицы, Цирилла не могла назвать себя пленницей хотя бы потому, что ей ни в чем не было отказано. Здесь был минимальный штат слуг, но все они на совесть выполняли свои обязанности. И когда Цирилла хотела побыть одна – как сейчас, – ее не осмеливались тревожить. Цирилла в своей ссылке в Дарн Рован тщетно утешала себя мыслями об оправданности удаления ее от двора - здесь она вдали от дворцовых интриг, ненужных сплетен и случайных возможностей раскрыть обман о том, что она никакая не цинтрийская княжна. Просто подделка… просто Мотылек, как зовет ее император, оттого, что она тянется к пламени, в котором обязательно сгорит. Цирилла поднимается с кресла, чтобы закрыть окно – холодная осень подступила к Дарн Ровану слишком рано. Она императрица больше на словах, чем на деле – корона на ее голове была лишь единожды, но она в полной мере ощутила тяжесть ответственности, которую Эмгыр вар Эмрейс готов был возложить на ее плечи. Точнее, должен был – ради империи, ради государственных интересов он сделает многое. Но Цирилла никак не могла разобрать планов императора: он жертвовал ради нее всем, но снова сослал в далекий и холодный Дарн Рован. И она, верящая и по-детски влюбленная, верила, что Эмгыр вар Эмрейс не оставит ее здесь, что он не отослал бы ее без особой на то причины и что он обязательно объясниться с ней, когда навестит ее здесь. Взгляд светло-зеленых – почти серых – глаз Цириллы устремляется в небо – такое же серое и мрачное, как и она сама сейчас. Пейзаж, открывающийся из окон спальни в восточной башне, чудесен – крепость Дарн Рован стоит на возвышенности, и отсюда видно всю долину, – но почему-то не радует девушку. Она просто устала. Устала от роли, которую ей приходится играть, устала от одиночества и страха быть раскрытой. Устала от наставлений Стеллы Конгрейв, которые уже выучила назубок – все-таки графиня выполнила свое обещание сделать из Цириллы королеву, которую хотел видеть император. Но размышления Цириллы прерываются – в ее покои кто-то нахально врывается, с громким стуком распахивая скрипучую дверь. Девушка даже не поворачивает головы, продолжая устало смотреть на унылый пейзаж долины. Она лишь тихо шепчет слабым и тонким голоском, что просила, чтобы ее не беспокоили. – Но мне нужна твоя помощь! – раздается звонкий и дерзкий голос самого большого страха Цириллы – голос настоящей Цириллы Фионы Элен Рианнон. Мотылек – в присутствии настоящей княжны она не имеет права зваться Цириллой – поворачивает голову и встречает ярко-зеленый взгляд высокой пепельноволосой девушки. И как кто-то вообще мог подумать, что она и есть настоящая Цирилла, если они едва-едва похожи? Неудивительно, что в их первую личную встречу император спросил, кто она на самом деле такая. Неужели при дворе все так слепы, раз верят? Или, наоборот, просто стараются поддержать эту ложь, опасаясь императорского гнева? Так или иначе, настоящая Цирилла Фиона Элен Рианнон стоит прямо перед ней – живая, смелая и сильная духом. У настоящей Цири глаза зеленые-зеленые – сразу становится понятно, что в ней есть чуточка эльфийской крови, у обычного человека не может быть настолько ярких и пронзительных глаз. А волосы ее – совсем не светлый блонд Мотылька – действительно серые, словно серебро или пепел. Ее можно было бы назвать по-настоящему прекрасной, если бы не ужасный шрам на левой щеке, который Цири старательно прикрывает, зачесывая волосы на эту сторону. Настоящая Цири приходит не в роскошном платье из шелка и кружев, а в простых штанах из вареной кожи и льняной рубахе, на ногах у нее кожаные походные сапоги, а не изящные туфельки, расшитые золотыми нитями. И Мотылек чувствует укор совести – вся эта роскошь, принадлежащая ей сейчас, должна была достаться девушке, стоящей перед ней. И именно она должна была достаться Эмгыру вар Эмрейсу. Должна была стать его женой, должна была пройти все уроки Стеллы Конгрейв, должна была быть с императором в саду, рассказывать ту самую глупую легенду и говорить с ним. Она должна была… Нет, как бы Мотылек не сожалела о том, что ей пришлось занять чужое место, отдавать воспоминания о встречах с императором она была не намерена. Только не это. Пускай забирает, что угодно: золото, драгоценности, шелка… Это неважно. Только пусть не трогает ее воспоминания… ее прекрасные воспоминания. – Мне нужна твоя помощь, – повторяет Цири, напоминая о своем присутствии, и Мотылек отвлекается от раздумий. – Да-да, конечно, – растерянно бормочет девушка. – В чем именно?

***

Не то что бы Цири не сама принимает это решение – просто во многом голос разума звучал в унисон со словами ее отца. Она и сама прекрасно понимала, что, будучи простой – а простой ли? – ведьмачкой не сможет изменить мир так сильно, как ей хотелось бы. Нет, она была рождена для великих дел, и целиком и полностью осознавала это. «Принять свою судьбу» – как красиво получалось у Эмгыра говорить, как слаженно и убедительно. Но самое страшное заключалось не в том, что Эмгыр убеждал достаточно хорошо, а в том, что Цири все прекрасно знала и без его слов. Как бы ей не хотелось остаться с Геральтом и всеми остальными, «растратить впустую свою жизнь» она просто не могла. И дело было совсем не в титулах и не землях, принадлежавших когда-то ее роду. Скорее, в ответственности за них. Наверное, именно поэтому тогда, в Белом Саду, Цири все для себя решила. В Вызиме она категорически отказалась от предложения отца, но он дал ей понять, что оставляет за ней право все обдумать и изменить решение. И когда она вернулась к нему – полная решимости и отваги, – увидела в его глазах уверенность, что она вернулась насовсем. Была в его взгляде и толика грусти, которую Эмгыр вар Эмрейс поспешно скрыл – но недостаточно быстро, чтобы Цири не успела ее заметить, однако разгадать ее она не смогла. Они долго беседовали, обговаривая условия и план в целом – нужно было как-то обставить все так, словно Цири и есть та самая девушка, которую Стелла Конгрейв так долго натаскивала. И, несмотря на долгие разговоры, когда Эмгыр отправил Цири в Дарн Рован, она все еще не знала, что станется с девушкой, которая играла ее роль столь долгое время. И не была уверена, что знает сам Эмгыр – таким задумчивым он выглядел. Хотя, скорее всего, у него уже был наготове готовый план, но он предпочел держать его при себе. – Мотыльку… – тихо сказал тогда Эмгыр. – Девушке… не говори, что являешься моей дочерью. Это все, что тебе стоит знать. Пока что. Цири не спрашивала о причинах, потому что уже знала, если Эмгыр не захочет отвечать, то придумает достаточно правдоподобное, но бесполезное для нее оправдание этому. А сама Цири была поражена тем, как испуганно смотрела на нее Лжецирилла, словно загнанный зверек. Такие взгляды она видела у людей, когда разъезжала с бандой Крыс под личиной Фальки. В тот момент Цири даже отчасти стало жаль ее. Что-то было в ней такое, что ломало в душе Цири ледяную корку безразличия. Наверное, это все было из-за мыслей о том, что к тому времени, как она прибудет в Дарн Рован, девушка будет мертва. Так было бы, быть может, и правильнее: что бы Цири не видела ее, не знала, какой бы девушка испытывает страх. В какой-то степени эта девушка спасла Цири. Она заняла место настоящей княжны, отведя от нее все внимание, и заставила поверить в то, что она настоящая Цирилла Фиона Элен Рианнон. Но настало время, когда все должно вернуться на круги своя, когда Цири получит то, что принадлежит ей по праву. Отчего-то Цири казалось, что такие же мысли были и в голове светловолосой девушки, но наверняка она этого знать не могла. Но даже несмотря на то, что Цири вернулась и была отправлена в Дарн Рован – Эмгыр сказал, что ей нужно ждать его прибытия, – положение ее двойника здесь не изменилось. И ее бесило, раздражало то, что к этой фальшивке относятся так, будто она настоящая княжна! Да, она понимала, что императрицей короновали именно ее двойника, но это не меняло сути: титулована должна была быть именно она, Цири. Цири утомляли тихая и робкая речь ее двойника, утомляли наставления графини, неотступно следовавшей за ней по пятам. Но она терпела, потому что понимала, что все это она делает ради ее будущей цели. Отдушину Цири находила в – хоть и редких – верховых прогулках. Кэльпи ужасно не нравилось коротать дни в стойле, и Цири, как только удавалось выкроить свободную минуту, неслась к ней, чтобы забыться. Ощущение ветра на своем лице и сильной спины Кэльпи под собой Цири не променяла бы ни на что, потому что это помогало ей думать. Вот и сейчас, оседлав Кэльпи, Цири снова ощущала себя свободней и счастливее в десятки раз. Не было никого, кто мог бы ей указывал. Не было ничего, что мешало бы ей быть свободной. Окрестности Дарн Рована могли бы быть отличным местом - бескрайняя долина, расположенная в нагорье – именно то, что было нужно Цири. Единственное, что не нравилось ей, так это то, какой огромной и пугающей скалой нависала над всей долиной сама крепость. В нее был только один вход – через большие каменные ворота, которые сложно было поднять даже впятером. К замку шла достаточно широкая песчаная дорога, по которой в крепость доставляли провизию и необходимые вещи. Но зато в Дорн Роване было множество маленьких ходов для прислуги, которые Цири до мельчайших деталей изучила и которыми постоянно пользовалась. Сначала Цири показалось странным, что в служившей тюрьмой крепости было столько ходов, но затем, наслушавшись от стражников и солдат рассказы о том, в каких условиях держали преступников, Цири поняла, что никто не боялся побегов из Дарн Рована, потому что у заключенных просто не было бы на это сил. Иногда в Дарн Рован даже приезжали гости, но они быстро уставали от окрестных пейзажей и скуки несветской жизни. Но даже эти приезды были столь редким явлением, что ее двойник за все то время, что провела здесь, смогла вспомнить всего лишь человек пять. Оттого Цири и удивляет небольшая колонна вооруженных конных солдат, движущаяся по направлению к воротам Дарн Рована. Спешившись, девушка скрывается за деревьями, чтобы спокойно рассмотреть гостей, не опасаясь быть ими замеченной. Черные доспехи и крылатые шлемы – конечно же, имперские солдаты, какие могут быть сомнения. Всего их шестеро, исключая еще одного. Их связанный пленник плетется за одной из лошадей, низко опустив голову. Его изорванная и окровавленная одежда наводит Цири на мысль о том, что он долго скитался, а перед тем, как был схвачен, упорно боролся. Девушка пытается рассмотреть его лицо, но безуспешно – его закрывают отросшие до плеч черные, как вороново крыло, грязные и спутанные волосы. Кто этот человек и почему нильфы ведут его в именно Дарн Рован? Им должно быть известно, что крепость больше не является тюрьмой. Лидер этой небольшой группы отдает отрывистую команду, и веревку, которую связан пленник, дергают вперед, отчего тот падает на землю. Он сразу же гордо поднимает искаженное злостью лицо, и Цири узнает эти темно-голубые красивые глаза, узнает лицо пленника. В испуге она дергается назад, словно призрак старого страха на секунду прикасается к ней, но вовремя вспоминает, что больше не та девочка, что так сильно боялась рыцаря с перьями на шлеме. Она выросла и должна забыть старые детские тревоги. Что больше волнует ее: она думала, что он погиб от руки Бонарта еще тогда, при штурме замка чародея. Но что он делает здесь? Как он выжил? Ясно одно: сюда его привели явно не для того, чтобы сделать почетным гостем. Разве что гостем старого Дарн Рована. Любопытство и совсем немного старой памяти – он помогал Геральту искать ее и спасать – толкают Цири на безрассудство. Она не считает себя его должницей – все долги выплачены на Таннеде, когда она сохранила ему жизнь, – просто так будет правильнее. Будет правильнее спасти жизнь друга Геральта, потому что это будет меньшее зло. Цири больше не следит за солдатами, направляющимися в крепость. Она вместе с Кэльпи бросается к одному из тайных ходов Дарн Рована, чтобы найти единственного человека, который может помочь ей в этой ситуации.