Только ты

Иногда человек устаёт. Он до этого был упрямым, выносливым. Решал всё сам. Везде успевал. Все держал на контроле. И вдруг — устаёт. Особенно это бывает внезапно, если это не просто человек, а женщина. Она всегда упорно шла напролом, ничего не оставляя другим, все — сама. И вдруг, внезапно, что-то щелкает в голове, какой-то выключатель. Она хочет только, чтобы наступило спокойствие, тишина. В ожидании чашки чая слушать закипающую в чайнике воду. Налить чашку, отломить кусочек шоколада. Потом укутаться в необъятное одеялко, закрыть глаза, и слушать, как кто-то моет за тебя посуду, закрывает плотные шторы на окнах, выключает свет. Не нужно вздрагивать о том, что ты что-то забыла — за тебя обязательно всё проконтролируют. Еще недавно хотелось задать сто вопросов, а сейчас вот — ничего уже не хочется. Только спать… Не важно, что нет еще и 9 часов вечера… Утром, сквозь сон слышать, что все уже проснулись, но тебя не будят. А ты можешь просто подумать, не торопясь, что надо бы посмотреть на часы, потому что, судя по самочувствию, уже довольно поздно, раз ты выспалась и довольно бодра. Однако, можно еще немного полежать, не шевелясь. Потому что потом эти вопросы вернутся. Они всегда возвращаются. Уже хочется встать, обнять своё сокровище. Вот то, зачем вставать все же нужно. А все остальное … Оно тоже есть, никуда не делось. Да, есть еще твой любимый человек, который опять умудрился скрыть что-то. И надо бы на него обидеться. Но это же невозможно! Невозможно, потому что он — любимый! И столько времени ими потрачено впустую. И снова выяснять и разбираться в чем-то совершенно не хочется — именно это обстоятельство и нажало кнопку «Выкл.», и запустило процесс «сон». За окном слышен громкий птичий разговор — две сороки о чем-то говорят. Одна особенно выразительна, прыгает с ветки на ветку, качая хвостом. Нужно начать все заново, и постараться никого не обидеть, и не обидеться самой. Элизабет вышла из спальни и потянулась туда, откуда слышались голоса. На уютной кухне Рэд и Агнес увлеченно общались друг с другом. — Лиззи, ты хорошо спала? Мы старались тебе не мешать. Кофе готов. Агнес сейчас пойдет с Марией к себе, а ты можешь спокойно собираться на работу, — как ни в чем не бывало, спокойно сообщил ей Рэддингтон. — Я хотела бы задать тебе пару вопросов, Рэй, — начала Элизабет, но тут же была остановлена теплыми объятиями. — Я понимаю, но давай позже, давай не будем портить это замечательное весеннее утро. — Другого ответа я и не ожидала. Нет, я не буду обижаться и скандалить. С меня вполне достаточно того, что все живы, все здоровы. Или нет? Скажи, как сейчас себя чувствует мистер Каплан, где она? Кто говорил с ней по телефону, что произвел на нее такое впечатление? — Элизабет, ты ведь не думаешь, что я скрываю от тебя мои истинные намерения в отношении мистера Каплан? Я же абсолютно честно сказал, что готов забыть и простить все, во имя нашей старой дружбы. Никогда не хотел причинить ей вреда, правда. — Да, я понимаю, но она… она же была абсолютно непреклонна в своих действиях. Я представить не могу, кто бы мог убедить ее отказаться от плана мести. — Она в безопасности, не совсем здорова — да, но в этом нет моей вины. Ранение, которое я ей нанес, было неопасным. Это более старая рана дает о себе знать. Мне вообще кажется, что именно эта боль и сыграла с ней такую злую шутку. Тебе не стоит о ней беспокоиться, она — мой человек, а я для своих людей делаю все, что только необходимо, когда случается такая беда. — Рэймонд, ты… не перестаешь меня удивлять, — со вздохом облегчения сказала Лиз. К тому времени, как состоялся этот разговор, маленькая хрупкая женщина, сопровождаемая медицинской сестрой, уже прибыла в уютное небольшое заведение неподалеку от города, на автомобиле, специально оборудованном для перевозки тяжелых больных. Там ей приготовили вполне приличную комнату. Находящаяся при ней сиделка будет ловить каждое ее движение глазами, читая по взгляду ее желание. Потому что, несмотря на все старания врачей, речь к ней не вернулась, полная подвижность тоже. Она могла шевелить левой рукой, повернуть слегка голову, но и только. Никто не давал никаких прогнозов, да их никто и не требовал. Рэддингтон только поблагодарил врачей, и распорядился о немедленном извещении о любых изменениях в ее состоянии. Еще один телефонный разговор между людьми, понимающими друг друга с полуслова, был довольно коротким. Он состоялся поздно ночью, когда Рэд понял, что состояние мистера Каплан назвали стабильным. — Она жива, спасибо тебе, что согласилась поговорить с ней. Я не думал, что это произведет на неё такое впечатление. Но не думаю, что именно твой голос стал толчком. Ее состояние, вероятно, было уже достаточно угрожающим. — Не знаю, Рэд. Может быть, это было довольно жестоко. — Нет, я не видел другого способа остановить это безумие. Спасибо. — Ты больше ничего не хочешь мне сказать? Когда еще будет такая возможность, — спрашивал взволнованный женский голос на другом конце света. — Нет. Безумие уже и то, что мне пришлось прибегнуть к такому риску, касающемуся и тебя тоже. Поэтому, извини. Прощай, — сказал Рэддингтон, и отключил телефон. Он ничуть не преувеличивал степень риска. Но эффект от этих телефонных разговоров он цинично оценил, как положительный. Ему не пришлось прибегать к крайним мерам, его старая подруга жива, хотя и не совсем здорова. Если случится чудо (а для полного восстановления здоровья, как сказали ему врачи, только это и сработает), он будет только рад. А пока у него есть время для восстановления своей империи. Он запустил надежную схему оповещения об этом событии своих партнеров, тех, кого еще он мог бы приблизить к себе, не опасаясь предательства. Таковые нашлись, благо, что начал работать самый надежный аргумент в любой сфере бизнеса — деньги. Его адвокат привел бухгалтера, виртуозно владеющего своей профессией, и, что немаловажно, имеющего хорошие рекомендации и желание работать на успех, не будучи очень щепетильным в средствах для его достижения. Рэддингтон не собирался забывать и о своем договоре с ФБР. Сейчас, как никогда, ему необходимы были эти люди. И вот тут уже — никакого цинизма. Расчет — да. Они спасали его, он будет спасать их, если надо. Как это было в случае с тяжелым ранением Ресслера. Рэд вообще смотрел на него, как в зеркало — настолько иногда он видел в нем молодого себя: амбиции, честность, преданность. Черное — только черное, белое — без единого пятнышка белое. И та же необъяснимая трагедия в личной жизни. Что же за рок такой преследует человека, который явно заслуживает лучшего? Он заслуживает счастья: восторженных взглядов любимой женщины, её жаркого дыхания по ночам, переполняющей гордости при виде своего первенца, волнующих минут перед алтарем, рядом со взрослой дочерью в подвенечном платье. А вместо этого — пустота и горечь утраты, неотступная ноющая боль. Чем он может ему еще помочь, Рэд пока не знал. Впрочем, всё, что они делали вместе — это, пожалуй, уже помощь. Дональд, во всяком случае, может быть спокоен за свою карьеру. До последнего времени он мог быть уверен в ней. События, навалившиеся после жажды разоблачения Рэддингтона, которые внезапно получили шанс на счастливое избавление группы и его самого от обвинений, сейчас вновь становились угрожающей реальностью. Впрочем, оставался последний вариант, прибегать к которому можно только в самом крайнем случае. Тот ли это случай — остается очень мало сомнений. Рэддингтон с досадой узнал, насколько оказался близок к сравнениям с собой агента Ресслера. К сожалению, жизнь сыграла с Дональдом очередную злую шутку, приблизив еще больше к образцу «Рэддингтон, модель хорошего, честного человека, попавшего в странные обстоятельства, преступник поневоле». Лорэл Хитчин, возможно, заслуживала своей участи. Жаль только, что Дональд оказался инструментом в исполнении её кармы. Его звонок Рэддингтону был вполне объясним. Затем они встретились, и Дональд рассказал Рэду всё. Он не нашел другого человека, которому мог бы рассказать это. Купера это поставило бы в очень неудобное положение. Так что, Рэддингтон оказался тем единственным, кто бы и понял, и не осудил, да и, честно говоря, смог бы помочь советом, как справиться с этим кошмаром. Ресслер теперь понимал, что все не то, чем кажется на самом деле. Но доказать это иногда перед законом совершенно нереально. Ему было труднее признать это, чем кому-то другому. Еще недавно он ни за что не посоветовал бы скрывать от закона что-либо. Однако, попав сам в эту ситуацию, да, пожалуй, даже немного раньше, он уже начал потихоньку понимать, что не все люди, стоящие на страже закона — идеальные законопослушные граждане, также как и преступники — не все закоренелые убийцы и бездушные твари. Среди них можно встретить человека, которому можно доверить свою жизнь. Становилось ли ему легче от этого? Не особенно. А вот от разговора с Рэддингтоном, даже от молчания с ним, ему вдруг стало легче. Это как вдруг понимаешь, что трава по-прежнему зеленая, солнце непременно всходит по утрам, даже если ты вдруг не оправдал чьих-то надежд, и не выиграл олимпиаду. Или не стал президентом. Должны быть люди, которым это все равно. Как бы ты не промахнулся, они знают настоящего тебя. Верят тебе. Дорожат твоей дружбой. Таких людей у Дональда не много. Но, он как никогда остро почувствовал, что такие друзья у него есть.