Я не то что схожу с ума, но устал за лето. За рубашкой в комод полезешь, и день потерян. Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это — города, человеков, но для начала зелень. Стану спать не раздевшись или читать с любого места чужую книгу, покамест остатки года, переходят в положенном месте асфальт. Свобода — это когда забываешь отчество у тирана, а слюна во рту слаще халвы Шираза, и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана, ничего не каплет из голубого глаза. И. Бродский
***
Местечко это величается Хинтерцартен, а девушку, кажется, зовут Мици. Точно сноп спелых колосьев ложатся в руку ее светлые волосы, заплетенные в косички. Их сотни. Тонких. Ювелирных. Словно крошечные кометы — озорные искры в девичьих глазах. Кажется, ему стыдно. И нужно увести ее туда, где темно. Ведь, когда она касается его губ своими, день становится еще более знойным. Невыносимо жарким. Стоит дождаться, когда придет ночь и уронит на бок тончайший серебристый месяц. Она — маггла, но это не имеет значения, потому что он давно знает: в умении размышлять и делать выводы любая из них может дать ему сто очков вперед. Хинтерцартен — жаркий полдень, долгая ночь, туманное утро, стелющее безопасный пыльно-молочный тоннель мелких капель между гор, чтобы уйти и оставить ее спящей. Он запомнит, что ее звали Мици, и это не «кажется». Точно. Горячо. Остро. Стыдно. Желанно, как преодолеть последнюю грань в воссоединении с самим собой. … Скорпиус бредёт по траве босиком. Бескрайний, зеленый летний океан расстилается перед ним. Пахнет полевыми цветами, утром и свежестью. Раньше этот аромат напоминал ему о Розе, заставлял сердце болезненно сжиматься, сигнализируя разуму о том, как он скучает. Сейчас это не так. Больше он не чувствует и этого. В нагрудном кармане расстегнутой рубашки уже два дня лежит пергамент, что принесла из дома семейная сова Малфоев. Скорпиус извлек письмо и поднес запечатанный свиток к лицу. У Розы новые духи, чуть более терпкие, чем раньше, характерные, наверное, для более взрослой, чем она, женщины. Ему никогда не нравилась мысль, что Роза взрослеет. Он любил весеннюю нимфу, которая лазила по деревьям гораздо быстрее него, огненный цветок ее волос: непокорный, застревающий между пальцами. Письмо. Письмо! ПИСЬМО!!! Он должен, наконец, прочесть и ответить. Сорвав печать, Скорпиус опускается в густую траву. На колени падает фотография. Обычный маггловский снимок, наподобие тех, что они с женой делали, когда еще влюбленной парой гуляли по улочкам Лондона, забредая в кафе, согреться и просушить одежду, промоченную очередным дождем. На фотографии Роза — никакого пожара в прядях. Она поменяла цвет волос и укоротила их. Средне русая. Среднего роста. Средне… Закрывая лицо ладонями, Скорпиус упал на спину. Теплая влага под давящими на глаза пальцами. Будто так он мог сдержать слезы. Где-то рядом упала первая тяжелая капля. За ней вторая, третья. Дождь нашел его и здесь. Зазевавшегося, растерянного, потерянного… Убитого? Дождь пришел, чтобы смешать его слезы со своими? Небо роняло воду, разбивалось о теплую землю. Вставать не хотелось, хотелось понять, где же он все-таки допустил ошибку. Ведь он действительно любил Розу, а теперь все? И снова воспоминания закружили серые хороводы. Скорпиус вспоминал, как впервые привел Розу домой, и какое удовольствие испытал от скрипа отцовских зубов, когда объявил, что эта девушка — его невеста. Он был уверен в своем выборе. Тогда ему казалось, что если отец восстанет против их союза, он отречется от семьи, возьмет за руку свою рыжеволосую возлюбленную и уйдет прочь. Что же случилось с ним, с ней? Ведь нет рыжих волос. И Роза, она чья-то чужая… и ушел он один, не сжимая ничьих пальцев в своей ладони. «Здравствуй, Роза! Пишу тебе из тихого, Богом забытого места, под названием Хинтерцартен. Уже вижу твою попытку выговорить это слово. Даже не пытайся, ведь это Германия, а все, что говорят местные жители воспроизвести вслух гораздо сложнее, чем написать сочинение на древних рунах. Здесь здорово. Непричесанные луга и такое же, в лохматых обрывках облаков, небо. Запах потрясающий: трава полевая впутывает шлейфы своих ароматов в дыхание ветра, и эту свободу, наполняющую легкие, не сравнишь ни с чем. Хорошо, что в этот раз мне пришлось работать вдалеке от шумного Берлина, не в сердце суетливой Варшавы, здесь есть время подумать, побыть наедине с собой. Читая твое последнее письмо, я улыбался каждой строчке. Как тебе удалось уговорить отца на щенка? Мне этой хитрости не дано было понять, и я промучился все детство, изводя родителей постоянным нытьем по поводу собаки. Тебе удалось сделать это сходу. Ты спрашиваешь, скоро ли я приеду или просишь хотя бы раз взять тебя с собой. Я подумаю об этом, но только не в ближайший месяц. Мне предстоит визит в Россию и Японию, а это очень далеко. Кроме того обычаи в этих странах, говорят, довольно своеобразные, поэтому не хотел бы доставлять тебе неудобств. Рад, что вы с отцом потихоньку находите общий язык. Скоро буду. Скорпиус».***
В обычный августовский вторник Драко Малфой непредусмотрительно пребывал в прекрасном настроении. Во-первых, ему удалось перенести рабочую встречу с позднего вечера на утро следующего дня, а во-вторых, он, наконец, закончил письмо сыну. Оно растянулось на три фута пергамента и содержало в себе новости за всё то время, что они не виделись, записанные мельчайшим, остробуквенным почерком мистера Малфоя. Напевая себе под нос соответствующую случаю легкомысленную мелодию, мужчина выпустил из клетки сову по имени Винд и уже хотел привязать к её лапке тяжелый сверток, как вдруг его взгляд упал на пол совятни. «Даже здесь она теряет свои бумажки», — подумал Малфой, ведь в последнее время Роза действительно разбрасывала свои черновики по всему дому. Он намеревался забрать пергамент и при случае вернуть его рассеянной невестке, но шагнув к нему, увидел, что тот исписан почерком собственного сына. Печать с пергамента была сорвана, сам он, по-видимому, выронен, а посему мужчина не видел ничего дурного, чтобы взять и прочитать его. И он прочёл. Один раз, другой, и третий, будто первых двух оказалось мало. Взгляд метался от строки к строке, и мистер Малфой никак не мог взять в толк, что так сильно настораживает его в письме. «Здравствуй Роза»? «Россия»? «Традиции»? «Скоро буду. Скорпиус»? Ему потребовалось практически выучить это короткое послание наизусть, чтобы понять: оно не содержит всех тех слов, которые влюбленные мужчины пишут своим девушкам, женам, любовницам. Драко и сам в начале министерской карьеры часто выезжал из дома, и если уж ему не предоставлялась возможность взять жену с собой, он буквально заваливал ее письмами, да так, что совы, переносившие корреспонденцию молодых Малфоев, смотрели на них с недоверием и даже опасливо. А письма… при воспоминании о том, ЧТО он писал своей Асти, Драко не смог сдержать улыбки, ведь помимо интимных признаний и слов любви, он расписывал каждую минуту жизни без нее, рассказывал, как это сложно. Какие слова содержали послания, не воспроизведет даже поэт. Да и сам Драко теперь на такое вряд ли уже способен. Письмо Скорпиуса своей жене казалось достойным кисти художника. По нему даже слепой живописец смог бы нарисовать чудесный пейзаж неведомого Хинтерцартена — столь красиво, подробно и поэтично юноша повествовал о неизвестном городе. К пергаменту была прикреплена и открытка: сладкая вата облаков в кобальтовом небе, налитые спелостью травы. И ни одного, даже самого короткого слова нежности. Не думая о том, что он делает, и как, возможно, дорого это письмо для Розы, Драко мнет послание. Искажается небо на фотографии, трескается краска. Ему снова до бессильной злости жаль. Жаль Розу Малфой. … Драко все же отправляет собственное письмо и долго смотрит вслед тяжело летящей сипухе. Ему все еще кажется, что он слышит шорох ее крыльев, хотя птица давно уже скрылась за горизонтом. Кулак его разжимается, и смятый пергамент падает на перепачканный пометом пол. Он наступает на письмо, покидая совятню.***
Она возвращается почти поздно, не переходя, однако, той грани, когда приличной, замужней женщине следует вернуться домой, к ужину. Латунные стрелки старинных настенных часов показывают без четверти семь, когда открывается входная дверь, и на пороге возникает Роза. Драко делает вид, что именно в этот момент проходит мимо двери, и он, конечно, никогда не признается, что это уже тридцать третий круг его коридорного патруля. Зато он сходу замечает: — Вы снова изменили стрижку, Роза? — Да, знаете ли. Скоро осень. Захотелось чего-то нового, яркого. — С каких это пор черный стал ярким цветом? Драко вспоминает, как неделю назад она чуть укоротила волосы, и тогда вместо озорных взволнованных ручьев, на ее голове красовались пружинки, едва касающиеся плеч. Они приобрели бурый оттенок, делающий её чуть старше. Или дело в чем-то другом? Теперь же взгляду мужчины предстали выпрямленные, почти шелковые нити. Они выкрашены в цвет воронова крыла и касаются острых лопаток. Малфой только теперь замечает, как сильно похудела Роза. — Вам очень к лицу новая прическа, — это невероятно, но он слышит в собственном голосе нотку одобрения. — А? Что? Ах, да, конечно. Роза неловко стаскивает туфли и оступается. Теряя равновесие, девушка просто вынуждена ухватиться за плечи Малфоя. Он ловко подхватывает ее за талию. — Все в порядке, миссис Малфой? Она кивает головой, и этот знак можно принять за немое «да», вот только Драко не уверен. Впервые он хорошо может прочитать в глазах Розы совершенно обратное. Наверное, дело в том, что она слишком близко, и ее теплое, сбивчивое дыхание оставляет след на его коже. — Все в порядке? — он повторяет вопрос, чуть отталкивая ее. — Да, — едва шевелит губами она, — я… мне, наверное, лучше пойти к себе. — Вы не разделите со мной трапезу? — Я что-то не голодна, мистер Малфой. Пойду, прилягу. — Вы откажетесь от ужина, даже если он пройдет в моем кабинете? …***
Недоуменно поглядывая на хозяев, домовые эльфы сервируют стол прямо на рабочем месте мистера Малфоя, и даже им, привыкшим к капризам аристократов, кажется странным, что аккуратный и педантичный до мозга костей Малфой, не допускающий в своем кабинете даже крошки, приказал принести ужин к себе. Еще более странной деталью бытовой зарисовки кажется девушка в глубоком черном кресле. Перед ней маленькая передвижная конторка, перо, чернильница и объемный свиток пергамента. — Такой пирог подают горячим и едят его ложкой прямо из формы, — не сдерживается Малфой, а домовики стараются двигаться как можно шустрее, ибо каждый жест хозяина указывает на его недовольство. Наконец, когда все готово, и дверь, ведущая из кабинета, захлопывается за последним эльфом, Драко обращается к Розе. — Сначала поужинайте, а потом я начну. — Я совсем, совсем не голодна, — в ее голосе не чувствуется никакого энтузиазма, хотя она и понимает, что как никогда близко подобралась к своей цели, и Малфой здесь и сейчас расскажет ей о Второй Магической войне и о Волан-де-Морте. — Я настаиваю, миссис Малфой, — строго молвит он, отодвигая кресло от стола. Роза нехотя занимает место перед тарелкой. Пирог не хочет лезть в горло, вместо того он булыжником застревает в пищеводе, вызывая огромное желание прокашляться. Но она терпеливо жует, запивая его тыквенным соком. Несколько раз девушка ловит на себе тяжелый взгляд мистера Малфоя. — Наверное, лучше к этому блюду подойдет виски, — резюмирует мужчина, наблюдая за попытками Розы расправиться с пирогом. С этими словами он встает из-за стола и, подойдя к элегантно оформленному бару, извлекает оттуда небольшую бутыль, наполненную прозрачной светло-коричневой жидкостью. Роза всегда плохо переносила крепкое спиртное, но спорить со свекром сейчас ей казалось крайне неразумным. Молча они осушили свои бокалы, и мужчина тут же наполнил их вновь. В кабинете Малфоя все устроено под стать хозяину. Строгая геометрия в формах, никаких излишеств. Идеальный порядок в шкафах и на полках. Серебристо-серый цвет интерьера сливался с костюмом Драко, делая его неподвижную фигуру в кресле почти невидимой. И только яркий витраж вместо окна — единственное украшение при полном отсутствии портретов и каких-либо декоративных предметов, коими был наполнен весь дом. За второй порцией последовала третья, и девушке стало казаться, что Малфой нарочно спаивает ее, чтобы она ничего не смогла записать, чтобы разбрелись по лесу собственных проблем ее мысли, чтобы она… не смогла задать ему тех вопросов, которые мучили ее несколько лет кряду. Но в четвертый раз Малфой наполнил спиртным только свой бокал, откинулся на спинку кресла и сказал: — Можете приступать, Роза. Он начал издалека, с детских еще воспоминаний, столь живых и ярких в его исполнении, что Розе казалось, будто не серые стены кабинета свекра окружили ее, а видит она перед собой столовую Мэнора, в которой удобно расположилось все семейство Малфоев. Вот, сидящий во главе стола Люциус, надрезая индейку, говорит своей жене, что скоро всему придет конец, и маги смогут выйти из подполья и, наконец, занять должное место. На пьедестале, где им и положено находиться. Маленький Драко с восторгом впитывает слова отца, хотя не понимает и половины. Но речь Люциуса столь пламенна, пафосна и отчасти даже фанатична, что мальчик проникается эпичностью момента. Ему нравится, что взрослые обсуждают столь важные вопросы при нем. Роза пишет, прикусив губу, ведь, несмотря на слегка заплетающийся язык, повествование мистера Малфоя четкое, стройное, лишенное оправдательных отступлений. Она записывает все, как есть, ведь даже ее профессионализм не смог бы сделать рассказ более гладким. Стрелки часов описывают круги, напоминая о ходе времени лишь тихим, дребезжащим боем. Пергамент покрывается мелкими бусинками букв, ее лоб капельками пота, а он, как есть, без утайки рассказывает о школьных годах. Бесстрастным голосом мужчина повествует ей, как оскорблял в школе ее мать, но после паузы, делает ремарку, что если бы вернуть время назад, он никогда ни словом, ни делом не обидел бы её. — Вы завидовали ей? — тихо вопрошает Роза. — Да, — правдиво и равнодушно отвечает он. — Но, впредь, я попрошу вас не перебивать меня. Я сбиваюсь. Если вы понимаете о чем я, то говорить мне трудно. Даже не представляю, как это будет выглядеть в формате книги. Не знаю, чем это может обернуться для меня. — Я изменю имена и даты. Все, что может указать на вас, мистер Малфой. — Это, конечно, мило, Роза, но думаю, найдутся люди, которые умеют мыслить логически и поймут, что за вашим Томом или Джоном скрывается Драко Малфой. — Уверена, что справлюсь, иначе не побеспокоила бы вас. Здесь важна идея, а не действующие лица. У меня нет цели разоблачать кого-либо. Вы итак получили сполна. Больше, чем заслуживали. — Уже поздно, Роза. Продолжим в следующий раз. Еще виски? — Я и так едва сижу. Хотя… пусть будет еще порция. Чувствую себя разбитой и усталой. — Как интересно, — саркастически заметил он, — это, видимо так, как я себя чувствую в обычные дни? За новой порцией спиртного последовала еще одна, и еще. Малфой смотрел на нее с ухмылкой. Наверное, девушка слишком пьяна и пора уже расходиться. Давным-давно они миновали рубеж полуночи. Роза хотела подняться на ноги, но не тут-то было. Точнее, встать она смогла, но тут же ухватилась за подлокотник. Голова от выпитого кружилась, ее тошнило. — Не можете идти? … Она торопливо скручивала пергамент. Самое ценное нужно забрать с собой. И вдруг, девушка почувствовала, как ледяные пальцы мужчины легли на ее запястье. — Оставьте здесь. Я не передумаю. Никогда не меняю своих решений, Роза. Ей нечего сказать, и она роняет свиток обратно на стол. Он все еще держит ее за руку и находится слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Розе непонятно, почему свекор не отпускает, ведь взгляд его холодный и направлен куда-то сквозь нее. В пустоту. — Я провожу вас наверх, — фраза, как глыба льда. Ни слова вставить и возразить не получится. Но она пытается. — Вы выпили еще больше меня. — Что вовсе не значит, что я не могу соображать, что делаю, и крепко держаться на ногах. Держитесь за меня, и пойдемте, — сталь ледяная в голосе. У нее кружилась голова от бесконечных поворотов и лестничных пролетов. В который раз девушка думала, сколь огромен и пуст Мэнор. Даже присутствие мистера Малфоя не делало его обитаемым. Серый взгляд, тусклый, не выдавал в нем жизни. Поздно. Или рано? В окно, будто ноябрьские сумерки смотрят, а может, засиделись они по разные стороны стекол до рассвета. — Как же здесь уныло… — молвит она. — Две ступеньки, — отвечает он. Драко чуть задерживается у дверей спальни, раздумывая, видимо, о том, сколь приличным станет зайти и проводить ее прямо до постели. — Можете идти сами? Она жмет плечами, понимая, что висит на Драко, словно куль с мукой. — Хорошо, я доведу вас до кровати. Странно, вы совсем не переносите алкоголь. Десять мелких шагов от порога до балдахина. Он лишь на секунду ослабляет хватку, и Роза падает, зацепившись за бархатную занавеску. — Чертовы декорации, — довольно сердито бубнит она, пытаясь подняться, и слышит, что Малфоя это рассмешило. — В падениях мало элегантности, — продолжает ворчать Роза, пытаясь сесть на матрас. — Я все же помогу. И он неловко подхватывает ее, как нечто среднее между грудным ребенком и кабачком. Роза всегда замечала, что у него длинные и тонкие руки, которые на проверку, оказываются довольно сильными, приподнимая ее легко и ловко. Но от такого маневра Драко сам оказывается сидящим на кровати, опираясь на собственные кулаки, широко расставленные по разные стороны плеч девушки. Близко. Смотрит прямо, не моргая. Очень тяжелый взгляд. Непонятный. В нем нет тепла или, наоборот, отчуждения. Он не похож на безразличный, но и симпатии в нем нет. Но чересчур близко, так, что хочется как-нибудь вывернуться. Чуть ближе. На дюйм. Неужели он хочет прикоснуться к ней? Роза крепко зажмурилась, и тут же снова вспышка. Ведь это сон! Сон, правда? — Спокойной ночи, миссис Малфой, — голос его звучит ровно, будто он теперь не в нескольких дюймах от нее, в ее кровати, а за соседним столиком на светском приеме. — Спокойной ночи, мистер Малфой. Уже у двери она окликает его. — Что? — Я хотела сказать вам… поблагодарить вас за этот рассказ… — Не стоит, Роза. Вы заслуживаете знать правду.