Новый мир

Это был лабиринт, самый настоящий лабиринт, состоящий из десятков, сотен уходящих в высоту зеркал — Крис готова была поспорить на что угодно. Откуда-то сверху падал свет, давая увидеть хоть что-то, но его источник терялся в тумане высоко над головой. Да и смотреть было не на что, если по-честному: в зеркалах отражалась только она и отражения отражений, из-за чего развилки казались бесконечными, хотя на деле дорога имелась только одна, Крис успела ощупать стены. Были повороты, но ни одного тупика, ни одного обрыва, а значит, есть шанс когда-нибудь отсюда выбраться. У любого лабиринта есть вход и есть выход, оказаться в нем просто так, по щелчку пальцев, невозможно. По крайней мере, в реальности. Но в реальности не строят бесконечных зеркальных лабиринтов, и вывод напрашивался неутешительный. Как попала сюда, Крис не помнила. Помнила серый вымерший город, Рейстлина, невыносимую боль, а потом все — темнота, сменившаяся лабиринтом. Сколько находилась здесь, она тоже не знала: во всяком случае, достаточно давно, чтобы успеть как следует пробежаться, полежать на земле пластом, безучастно глядя в клубящийся над головой туман, попытаться разбить кулаками одно из зеркал… Толку от этого не было, разве что полюбовалась на свое перекошенное лицо; даже трещин не появилось, только ссадины на костяшках пальцев. От души пнув очередное зеркало, Крис закрыла глаза, вытянула руки и пошла вперед. Стоя на месте, все равно никуда не придешь, так есть хоть какая-то надежда, а в темноте идти проще — бесконечные отражения не сбивают, искажая пространство. Она не знала, что это за место, но поначалу пробовала предполагать. Например, это ее наказание за самоуверенность, непослушность и в чем-то даже эгоизм — пожалуйста, любуйся собой, какая ты правильная, благородная и смелая. Всю жизнь боролась с ветряными мельницами, в каждом встречном видела врага, а в итоге осталась сама с собой навечно. Может быть, она не смогла вынести боли и умерла, некрасиво и по собственной глупости, а лабиринт — такое вот сомнительное посмертие, которое и врагу не пожелаешь. Или сошла с ума, и это все — олицетворение ее спутанного сознания, в котором никогда не было ничего большего, чем многократно отзеркаленное «Я», но рано или поздно даже этому наступит конец, и она получит долгожданное просветление, после которого наконец-то упокоится с миром. Одна нога зацепилась за другую, и Крис, потеряв равновесие, влетела в зеркало, даже не пошатнувшееся. — И что, долго я должна здесь ходить? — не выдержав, заорала она куда-то вверх. Кричать в стены было глупо, ее собственные отражения вряд ли сообщат ей что-то новое. — Думаешь, это смешно? Я так раскаюсь и сознаюсь в грехах? Ладно, признаюсь, я была не лучшим человеком, как и говорила Рейстлину! Много о себе думала, мало искренне делала для других, зато навредила так навредила! Каюсь. Этого довольно?! Ответом ей послужила тишина; только отражения смотрели на нее с раздражением и как будто осуждающе. — Ладно, Рейстлин, я поняла, это какая-то твоя уловка. Нет, правда, я раскаиваюсь. Я готова исправлять свои ошибки, разве это было неясно? Если для этого нужна будет моя жизнь, пускай, но пусть она хотя бы будет потрачена не впустую на прогулку по лабиринтам! Мы же сможем договориться… На самом деле, Крис слабо верила, что к лабиринту приложил руку Рейстлин — при их последней встрече он был настроен доброжелательно, если не считать того, что причинил дикую боль в самом прямом смысле. Но без этого, видимо, было не обойтись. — Ладно, как хочешь, — хмыкнула она и внезапно ощутила прилив неконтролируемой силы, которая накапливалась внутри нее и готова была выплеснуться буквально по щелчку пальцев. То, что нужно! — А если так? Сила хлынула от разведенных рук к стенам лабиринта и по предположению Крис должна была вернуться обратно, но этого не произошло. Вместо этого зеркала в первый момент поглотили волну, а затем начали выгибаться дугой и одно за другим лопаться мелкими осколками. В считанные секунды от лабиринта не осталось следа, но не успела она оглядеть окружающую пустоту, как в спину ее толкнула чужая сила, опрокинула на пол и потащила вперед прямо по зеркальному крошеву, обдирая руки, которыми успела прикрыть лицо. Наконец, все стихло, и, выждав для надежности несколько мгновений, Крис встала. Она оказалась на некой площадке с каменным полом, теряющимися в туманной дали стенами и зеркалом в вычурной раме. Рядом с зеркалом устроилась наполовину разрушенная колонна, которые чаще всего встречались в храмах, у подножья рамы были рассыпаны осколки цветного стекла из витража. — Мило, — криво усмехнулась Крис, разглядывая свое отражение. — Я должна в себе увидеть что-то еще, на это намек? Зеркало ее словно услышало, отражение мигнуло, и вместо ее окровавленного лица появилась фигура в белом. Женщина. Красивая. — Ага, ее я в храмах видела, статуи похоже делают, надо сказать, — хмыкнула Крис. — Но к чему мне эта святая? Посмертие, или что это, вроде мое, а богов не существует. — Существует, — неожиданно возразило зеркало тихим голосом. — С одним ты знакома лично. — Каждый день с ним обедаем, конечно, — насмешка прозвучала почти жалко — она не думала, что кто-то ей здесь ответит. — А еще мне являются посторонние мертвые люди. Прекрасно. — Ты не так уж не права. И не совсем посторонние, — женщина вздохнула и с той стороны зеркала села на пол, подогнув под себя ноги, как будто готовилась к долгому разговору. — Это сложно. — Не очень похоже, что я куда-то тороплюсь и у меня есть выбор, так что давай, рассказывай. Попробуем разобраться. — В общении между людьми выбор есть всегда, ты могла бы просто меня не слушать. — Могла бы, но без этого меня не отпустят, я подозреваю? Поэтому я слушаю. Что ты про бога говорила? — Ты задавалась вопросом, кто такой Рейстлин? Наверняка, потому что только слепец может вечно закрывать глаза на происходящее. — Ты так намекаешь на то, что весь наш мир был создан им? — недоверчиво спросила Крис. — Это… невероятно. В мире хватает одаренных, те же жрецы, и если кто-то умеет чуть больше, это не значит, что ему подвластно все! — Ты слишком хорошо думаешь о жрецах, они могут не так много и лишь то, что им позволено, — женщина закрыла глаза. — То, на что способна ты — это единственное исключение из бесконечного числа правил. — Человек может все. Любой, — отрезала Крис и подошла вплотную к зеркалу, глядя на нее сверху вниз. — Я думала об этом сколько — пять лет? Я смотрела на тех, кто приходил ко мне за помощью по ерундовым вещам. Человек всемогущ, пока не начинает лениться. Стоит ему один раз показать, что кто-то будет решать проблемы за него, и на этом все закончится. — У любого человека есть граница его способностей, и у большинства она намного ближе, чем ты хочешь думать, — женщина встала, открыла глаза и решительно ответила на взгляд. — Только Рейстлин их не имеет, обычный человек не сможет его даже убить, не то что сравняться в могуществе. Ты намного удачливее меня. Я слишком мало прожила после того, как мне открылась истина. — А я жива? По-твоему это все, — Крис обвела пустоту вокруг рукой, — это жизнь? И кто ты вообще такая? Если ненадолго забыть, что лицо всеблагой Крисании украшает каждый храм. Начинаю думать, что это все не меньшее шарлатанство, чем Создатель. — Не верь, но — жива, просто… в беспамятстве, вероятно. Будь ты менее способна, не смогла бы пережить произошедшего, — женщина — Крисания, кто бы подумал, а? — со своей стороны приложила ладонь к зеркалу. Резкости в словах собеседницы она словно не заметила. — И ты права, я никогда не мечтала о месте над алтарем, это… смущает, и это излишне. Но одно правда. Я — это ты. Не буквально, мы разные люди, но сущность одна. Ты не появилась бы в этом мире, если бы не погибла я, а я не исчезла во тьме, потому что появилась ты. Я устала быть неупокоенным призраком. — Это еще больший бред, чем я предполагала, — растерянно пробормотала Крис себе под нос. — Бред. И что, чтобы ты обрела покой, мне надо пойти и ритуально себя убить? — Нет, — Крисания едва заметно улыбнулась. — Я двадцать пять лет хранила знание, которое пора обрести и тебе. Ты и без того блуждаешь во мраке, творя то, что ставит мир под угрозу, так пусть оно поможет принести мир в твою душу. Крис собиралась ответить, но не смогла; тело парализовало, не давая шевельнуться, только правая рука, словно ей управлял кто-то другой, поднялась и коснулась зеркала там, где была прижата ладонь Крисании. Пальцы обожгло, а затем жар перекинулся на запястье, предплечье, взобрался на плечо и растекся по всему телу, заставляя колени подкоситься и вышибая из глаз слезы. Отражение в зеркале медленно таяло, сперва становясь неуловимой серой дымкой, а затем растворяясь в темноте, в которую погрузилось все вокруг. Крис выдохнула, попыталась пошевелиться и внезапно упала на пол, приложившись лопатками. Кажется, до этого лежала на каком-то возвышении… она невидяще пошарила рукой, но так и не смогла понять. Приземистая кровать или скамья, вероятно. — Глаза открой, — лениво посоветовал голос справа. — Сидишь, как слепой котенок, так неинтересно. Крис коснулась пальцами век, обнаружив, что они и правда сомкнуты, а ресницы слиплись, словно их чем-то облили. Кое-как разлепив глаза, она обернулась на голос и сразу зажмурилась. Голубоватый огонь, тонкой линией разделяющий не слишком просторную комнату, в которой из мебели были только две кровати у противоположных стен, слепил, не давая толком разглядеть собеседника. Собеседницу, судя по голосу. — Как себя чувствуешь? Хорошо выспалась? — с показным сочувствием спросила та, даже не пытаясь подняться с кровати и перестать смотреть куда-то кроме потолка. — Я почти понадеялась, что нахожусь в одном доме с хорошо протухшим трупом. — Не понимаю, — пробормотала Крис, щурясь. — Что непонятного? Прямым текстом говорю — лучше бы ты сдохла, этому миру жилось бы легче, — женщина рывком поднялась, подошла к разделяющей их черте, и Крис не без труда опознала в ней Хизу. Выглядела она еще более потрепанной, как будто все эти годы провела в битвах, а не… гм. — Я думала, ты стоишь камнем посреди площади. Хиза зарычала и кинулась вперед, но словно налетела грудью на невидимую стену, которая отбросила ее назад. Она только сжала кулаки и сквозь зубы бросила: — Проклятый колдун, чем-то ему твоя жизнь слишком дорога. Если бы не этот… барьер, давно бы придушила. Толку-то с тебя, только и делаешь, что все разрушаешь. Кто тебя просил хвататься за тот шар? Кто тебе позволил даже подумать, что ты способна с ним справиться? — Я хотела, как лучше. Моему дому угрожала опасность, что я должна была делать? Стоять в сторонке и ждать, пока не останется ничего? — Знаешь, куда выстлана дорога благими намерениями? — неожиданно спокойно и серьезно сказала Хиза и снова легла на кровать, закинув ноги на спинку. — Нет, ты не Рейстлин. Он многое натворил, но и многое планировал, просто ошибся. А у тебя только дурь в голове и ничего больше. Первым порывом Крис было возразить, объяснить — она же не собиралась никому причинять зла, не думала, что все может так закончиться — но Хиза как будто даже не собиралась ее слушать, с показательным интересом что-то разглядывая на потолке. А может, она не так уж и не права? Может, Крис и правда глупая девчонка, которую даже слушать не стоит? И считает ли так Рейстлин? От этих мыслей захотелось разрыдаться, как маленькой, забиться в угол и никого не слышать. Впрочем, весь этот дом и был одним сплошным безлюдным углом, не считая разве что Хизы, но та, кажется, всерьез вознамерилась притвориться элементом скудной обстановки. Бейся, дорогая, сколько тебе угодно головой о стены, рыдай в свое удовольствие, все равно до этого никому нет дела. Крис шмыгнула носом и легла на свою кровать, отвернувшись к стене и притянув к груди колени. На удивление, уснуть ей удалось почти сразу, на этот раз — без кошмаров. — Триста семнадцать человек, и это только… пропавшие, — Тейм запнулся и неловко перехватил лист бумаги, который пытался скрутиться обратно в свиток. Орудовать одной рукой ему было неудобно, но теперь придется привыкать: помочь ему никто не сможет, и левая рука, осыпавшаяся пылью, так навсегда и останется культей. Ему бы вообще стоило сказать спасибо, что выжил; он, впрочем, это понимал и все неудобства выдерживал поразительно стойко. Все бы так. — И я не могу говорить наверняка, но около полутора тысяч тех, кто получил травмы разной степени, от совсем пустяковых до… Я помог по мере сил, из них никто не умрет, но калеки будут, увы. Он смущенно улыбнулся. Справедливости ради, Тейм и без того проделал впечатляющую работу, обойдя за месяц почти весь город и пересчитав жителей без нытья и заламывания единственной руки. Всем бы жрецам поучиться у него бескорыстной любви к ближнему, для чего они еще нужны-то? А они только подсмеивались и воротили носы от его лечебницы, особенно сейчас, когда нынешний настоятель стал стараниями Крис кучкой пыли. Ждут теперь, когда центральный храм долины назначит нового. Вот им удивления будет. — Угу, — Рейстлин оторвался от своего свитка и отложил в сторону перо. Для себя ему фиксировать не было необходимости, но для местного жречества и лекарей в будущем пригодится. — Помогал только с ранами или заодно с дурными мыслями? — Как без этого, — Тейм пожал плечами. — Большинство жрецов сейчас заперлись в храме и никого не принимают, мол, разносят люди скверну… А людям хочется выговориться, найти утешение, особенно тем, кто потерял близких. — И ты помогаешь? — Конечно. — Не перегори. Сочувствие — это хорошо, но пределы есть у каждого, — заметил Рейстлин, встал и недовольно выглянул из рабочей каморки лечебницы в общий зал, привлеченный шумом. — Что они тут еще забыли? Тейм глянул на снующих по залу людей и недоуменно пожал плечами. Стражники в компании жреца опрашивали лежащих на койках людей, пока один из них не кивнул на приоткрытую дверь. — Кажется, они что-то хотят от нас, — хмыкнул Рейстлин и отошел в угол, давая возможность Тейму разобраться самому. Интересно, как он справится и что будет говорить эта… делегация. Мысли на этот счет, конечно, есть, но все же, все же. Один из стражников решительно распахнул дверь, вошел внутрь и замер чуть в стороне, пропуская жреца — плотного мужчину в рясе с доброжелательной, но крайне неприятной улыбочкой, Рейстлин бы такому не доверял. Судя по тому, что рассказывал Тейм, жители это мнение разделяли. — День добрый, господин лекарь, и да пребудет с тобой Создатель, — кротко поздоровался жрец, внимательно оглядываясь. — Что вас привело? — не слишком любезно ответил Тейм; присутствие посторонних, нервирующих пациентов, его явно злило, хотя он и старался держать эмоции под контролем. — Многим людям нужна помощь после той… заразы, которая прокатилась по городу. — Об этом я и пришел поговорить. Вы знаете, откуда эта болезнь взялась? — Вероятно, в город ее занес кто-то из путников, точно никак не сказать. В городе живет около пятнадцати тысяч человек, из них больше трехста пропали наверняка, но говорить точно я не могу, для этого бы пришлось пересчитать абсолютно каждого… Рейстлин заслуженно гордился придуманной им легендой. Как объяснить людям, что пять лет их жизни просто растаяли в вечности, тогда как другой мир продолжал жить? Более того, за это время город успел снискать славу дурного места, часть домов разрушилась, а жители кто погиб, кто остался калекой? Правду тут не скажешь. Бунт — отличный выход, который объяснил много. Маленькая междоусобная бойня, которая возникла из-за занесенной в город, пускай, чумы, из-за которой пришлось закрыться от всего остального мира. Одни болеют и умирают, другие недовольны и хотят кому-то перегрызть горло, а со временем берут вилы и… Получаем в итоге гору трупов, разрушенные дома и оторванные конечности. Сама по себе история, возможно, звучит тем еще бредом, особенно для трезво мыслящего человека, но так расчет был не на них. На горожан же Рейстлин потратил достаточно времени, чтобы создать в их головах нужные воспоминания — бог он, в конце концов, или проходимец? Вышло удачно, по крайней мере, для местных жителей, а если в других городах не верят, так это их проблемы. Им в любом случае только догадки и оставались, за пять лет в проклятый город никто не решался сунуться, а решился бы — не смог. — Какой неблагонадежный народ — эти путники, — с показным сочувствием сказал жрец и без разрешения развалился в кресле. — А до нас доходят слухи, что всему виной лечебница. Выращиваете у себя заразу, собираете в одном месте, а потом она выбирается наружу, и плохо становится всем. — Вы себя слышите?! — возмутился Тейм, бледнея. — Я не алхимик, вырастить что-то в пробирке не смогу, даже будь у меня на это желание. Но его нет и никогда не было, я жрец и точно так же служу Создателю, пытаюсь помогать людям… в отличие от вас! — С этим разбираться будет капитан стражи, виновен ты или нет, — со жреца мгновенно спало всякое благодушие, голос стал жестче. — Сказки будешь рассказывать ему. Я зашел, надеясь не привлекать внимания к твоему публичному аресту и рассчитывая на твою сознательность, но, видимо, зря. На этот случай он дал мне разрешение произвести арест. — Стоп, — вмешался Рейстлин, вставая между Теймом и визитерами. — Капитан хочет арестовать, пусть лично и приходит, найдем, что ему сказать. Никто из нас лечебницу не покинет. — Вы… кто бы вы ни был… нам и не интересны, — нетерпеливо бросил жрец, освобождая кресло. — Только мальчишка. — Он тоже никуда не пойдет. — Даю последний шанс одуматься, — он посмотрел на Тейма, на Рейстлина, а потом только головой покачал. — Как знаете. Не хотите по-хорошему, будем действовать силой. Сюда Рейстлин вернулся два месяца назад, когда смог оставить Крис и Хизу, которые с трудом приходили в себя. Хиза еще ладно, сама ее суть заставила бы рано или поздно оклематься, а вот с Крис было совсем плохо. Она не приходила в себя и то металась в бреду, то, затихая, лежала совсем уж безжизненным на первый взгляд телом. Обеих он запер в доме в одном из оазисов, и ради этого там пришлось остановить время, чтобы Крис не пострадала от физического изнурения. И только убедившись, что они находятся в безопасности, позволил себе заняться другими делами. В городе царило неприятное ощущение запустения. На улицах не было ни души, горожанам, очнувшимся там, хватило пары часов, чтобы разбежаться по домам и спрятаться за когда-то надежными дверьми. В воздухе отчетливо витало чувство страха, доносившееся из каждого дома. Заклятие-то было разрушено, но люди, для которых канули в небытие пять лет, подсознательно ощущали неправильность происходящего и боялись. Да и кто знает, что они помнили, что чувствовали, пока находились на грани исчезновения, и что испытывают сейчас — не столько духовно, сколько физически. Вряд ли те, кто не рассыпался пеплом, просто так пришел в себя и, насвистывая, пошел по улице. Мальчишку из храмовой лечебницы Рейстлин нашел почти у границы, которая все еще отчетливой серой полосой отделяла город от остального мира, пусть уже и без барьера. Растерянный жрец сидел на земле, прижав к себе руку, вместо кисти которой была словно черная головешка. В остальном он выглядел невредимым, по крайней мере, внешне. — Ты в порядке? — прямо спросил Рейстлин, садясь на корточки рядом с ним. — Не знаю, — он второй, целой рукой провел по лицу, словно стягивая налипшую паутину. Тейм, услужливо подкинула память имя, его звали Тейм. — Как будто долго спал, и из жизни выпал день. — Пять лет, — услужливо подсказал Рейстлин и на непонимающий взгляд пояснил. — У вас у всех выпало пять лет жизни. У тех, кто выжил, во всяком случае. — Пять лет? У тех, кто выжил? О чем вы?! Я не понимаю… — Страшное проклятье. Город был фактически мертвым из-за одной случайности. Потом стараниями Создателя вместе с помощницей это проклятие удалось разрушить. Если вкратце. — Я помню… Я помню Крис. Мы бежали, когда все началось, она вела за собой, но это нечто нас все равно настигло. Мне казалось, что ноги немеют, превращаются в камень, что сам становлюсь и вот-вот рассыплюсь… А когда очнулся — вот, рука, — Тейм зажмурился и сжал целые пальцы в кулак. — Где Крис? Она в порядке? И… и кто вы? Почему я должен вам верить? — Крис несколько нездоровится, но она определенно жива. Может быть, даже как-нибудь заглянет сюда, — Рейстлин попытался улыбнуться, но вышло как-то криво, на месте мальчишки он бы и сам не поверил. Слишком бурлила изнутри злость, и больше всего хотелось не упражняться в красноречии, а разобраться с местным капитаном и с его сообщниками. В том, что во всем этом был замешан градоправитель, он был уверен, в участии большей части местных жрецов не сомневался, а поэтому помощь чуть ли не самого вменяемого и наивного из них была очень кстати. — А меня не помнишь? Мое тело приносили в твою лечебницу, чтобы подтвердить смерть. Если не ошибаюсь, это было незадолго до всего этого. — Вы совсем не похожи, — слабо улыбнулся Тейм. — То есть… вы же живой. — В Создателя веришь? — Конечно, — еще больше растерялся он. — Иначе бы я не мог помогать людям хотя бы в той мере, в которой делаю… делал это раньше. — Создатель воскресил меня и направил в этот распроклятый город навести порядок, потому что кое-кто заигрался во власть, — жестко сказал Рейстлин. — Так что насчет того, верить ли мне, выбора у тебя нет. Придется. — Это вы о ком? — Градоправитель. Жрецы. Капитан стражи. Брось делать непонимающий вид. Капитан охотился на ни в чем не повинную девчонку, ты это своими глазами должен был видеть, жрецы ни на что не способны, и скрывать им это все удается только благодаря заботе главного человека в городе. — Что капитану от меня нужно? Если вы говорите, что он такое уж зло… — Вот сейчас и узнаем, — Рейстлин вернулся за стол и залез в стоявшую на нем шкатулку — открытую, но если бы кто посторонний решил сунуться, остался бы без пальцев. Тейм, на счастье, был достаточно умен, чтобы этого не делать. — Но хорошо, что он сюда придет. Разговаривать в публичном месте мне бы не хотелось, а здесь интересоваться не станут. Давно пора заканчивать этот цирк с капитаном, да и со жрецами тоже. Он выложил на стол опечатанный сургучом свиток из дорогой бумаги и кивнул на него Тейму. Тот недоуменно разломил печать с символом Создателя, пробежался взглядом по тексту и молча уставился на Рейстлина. — Что это? — Там все написано, — с напускным безразличием сказал Рейстлин, закладывая руки за голову. — Верховный жрец единого храма Реомо высочайшей волей передает благополучие и душевное состояние жителей города такого-то… На удивление, уговорить Реомо оказалось не так уж сложно, хватило всего пары вечеров и речи сомнительной проникновенности. Успеху и такому доверию Рейстлин удивлялся до сих пор; сам бы он ни за что не позволил решать такие вопросы проходимцу, который то лезет в храмовые дела, ничего не объясняя, то приползает на последнем издыхании, все так же не утруждая себя объяснениями. А может, в том и проблема, что он до сих пор считает единственно верным принцип: «Хочешь, чтобы было хорошо — сделай сам»? — Здесь не указано имя. — Мне позволено вписать нужное самостоятельно. Отдай, не надо светить перед чужими глазами, — он вырвал бумагу из рук жреца и снова убрал в шкатулку. — Копии у меня нет, и в случае чего придется снова тратить время на дорогу до центрального храма. В общей зале что-то загрохотало, раздались голоса: виноватый кого-то из пациентов и раздраженный — капитана. По всей видимости, он хотел пройти тихо, но не учел количество пострадавших, которым требовалось лечение, и снес какие-то склянки. А надо было больше интересоваться делами города, например, переполненностью лечебницы, и неловких ситуаций бы не возникало. — Когда он войдет, закрой дверь, лучше, если на засов. И сам помалкивай, будь другом. — Здесь нет засова, он никогда не был нужен. — Зря, — с сожалением цокнул языком Рейстлин и, подумав, переставил поближе к себе трость. Удобное положение — вошедшего видно сразу, можно не вертеться и не вставать, и трость прекрасно достанет, особенно если человек в двери заставит сделать вперед лишний шаг. У маленьких комнат было неоспоримое достоинство — возможность дотянуться до всего вытянутой рукой. — Тогда сам встань в проеме, чтобы он не смог сразу выйти. Ждать долго не пришлось: спустя несколько мгновений в комнату ворвался капитан и остановился в ее центре, сверля взглядом Тейма. Тот, съежившись от неожиданности, тем не менее не растерялся и обошел мужчину, загородив собой, насколько смог, выход. Резко хлопнула дверь. — Что, не хочется на всю богадельню о своих преступлениях рассказывать? — криво усмехнулся капитан, поворачиваясь к нему. Выглядел он откровенно больным: бледное с красными пятнами лицо, лихорадочно блестящие глаза и трясущиеся руки, которые он пытался спрятать в карманах куртки. — Я не знаю, о каких преступлениях речь, — едва слышно, но твердо ответил жрец. — Чума, мальчик, или что вы там за нее выдаете. Кто-то должен понести наказание за ее появление, а кто еще подходит лучше, чем невесть с кем якшающиеся целители? — Может, лучше подойдут настоящие виновники? — насмешливо предложил Рейстлин, подперев голову упертой в стол рукой и всей своей позой намекая на отсутствия интереса к серьезному разговору. Показательно удивленно приподнял брови, когда почти готовый вцепиться в горло Тейма капитан обернулся к нему. — Да ладно, а то ты не знаешь, кто это. Не давая ничего ответить, свободной рукой поднял трость и ткнул засветившимся навершием в спину. Капитан дернулся, попытался увернуться, но не удалось, в комнате совсем не было места для маневров; он скрючился, зашипел и упал на пол, руками пытаясь достать до спины. На куртке следов не осталось, но по его коже наверняка сейчас должен расползаться некрасивый, болезненный ожог. — Врать не слишком хорошо, как и спихивать на других свою вину, — Рейстлин поднялся из-за стола и опустился на корточки перед мужчиной. Брезгливо пальцами отвел в сторону ворот куртки, подцепил цепочку на мгновение показавшегося на свет медальона и с силой дернул, срывая с шеи. Стараясь не выдать своей злости, тихо сказал: — Но убивать — еще хуже. Ты ведь меня убил? И на девчонку напал. Что, так нужен был тот артефакт? Что же вам всем обещает Ничего, если уж ради него так расшибаете лоб? На твоем месте я бы поторопился с ответом, пока не стало еще больнее. Сиреневый аметист в серебре. Разумеется, как бы еще смог захваченный песком человек входить в защищенные Рейстлином храмы и производить на остальных впечатление абсолютно нормального? Да и разрушительная сила Ничего уничтожила бы его всего за пару месяцев без такой надежной защиты, которую Рейстлин создал собственными руками. Во всем этом есть и его вина, глупо отрицать. Зачаровал универсальный амулет, который защитит своего носителя почти от всего, и не поставил ограничений на того, кто может им быть. Идут года, сменяется обстановка, а он продолжает вляпываться с потрясающим упорством в старые ошибки. — Но даже это не самое худшее, что ты мог сделать. Как видишь, я жив, Крис жива, артефакт находится у меня. Но смерть Крисании двадцать пять лет назад тоже на твоих руках, и это простить я никак не могу. Зачем? — Камень, — прохрипел капитан, пытаясь выпрямиться, но судорога никак не отпускала. А что он хотел, лечебница защищена не хуже храма, стараниями Тейма в том числе. Не из-за этого ли вызверился на несчастного жреца, который просто честно делал свое дело? — Мне обещали большую силу… власть. Чтобы ее получить, нужно было достать это… и не снимать потом. — Кто обещал? — он промолчал, и Рейстлин грубо ткнул его навершием трости под подбородок, вызывая еще более сильный приступ боли. — Ну? — Мужчина. Не важно, он умер. Провел обряд, там и… остался, — капитан говорил отрывисто, с одышкой, с трудом выплевывая слова. На губах выступила кровавая слюна. — Дальше кто руководил? — Никто. Это все… в голове. Иногда слышу его голос. Чаще просто знаю, что делать. Или кто мешает. Остальное сам, — он закашлялся, ладонью ударяя себя по груди. Щеки стали совсем бледными, запали, на них проступили черные прожилки сосудов. — И что, стоит оно того? — почти ласково спросил Рейстлин. — Подумай, от твоего ответа зависит, насколько сильно ты будешь страдать дальше. — Да, — без сомнения почти блаженно прошептал капитан. — Да… — Значит, будет очень больно. Рейстлин пожал плечами и двумя пальцами коснулся его лба. Обнаружить песчинки Ничего не так сложно, если знаешь, что человек их в себя пустил; другое дело, что избавить от них можно по-разному. Проще всего, конечно, с теми, кто раскаялся почти сразу — они не успели срастись с этой силой, организм не перестроился, не привык жить по-новому. В этом случае все ограничится неприятными ощущениями и, возможно, обмороком, но таких за все время ему встречался едва ли десяток. Гораздо чаще Ничего приставало к честолюбивцам, которых легко можно было соблазнить мечтами о власти и безграничной силе. Они прикипали к этому мнимому могуществу всей душой, отдавали себя без остатка и быстро погибали. Или особые счастливчики могли жить годами, если удавалось найти уравновешивающий источник силы, который не давал ни телу, ни разуму разрушиться. Капитан был из их числа. Но даже в такой ситуации можно попытаться извлечь Ничего и спасти жизнь и сознание. Вероятность мала, ради нее придется постараться, но все же не нулевая. Стараться Рейстлин не собирался. Порой Ничего проще было уничтожить прямо в теле, не утруждая себя лишней работой. Например, когда человек совсем выжил из ума и едва ли мог понимать происходящее, но все еще мог представлять опасность, нося в себе это… проклятье. Или когда очень хочется превратить рядовое в общем-то дело в пытку. Рейстлин сам почти физически ощутил, как по телу капитана от его пальцев разливается жар, как смешивается с кровью и несется по сосудам, выжигая всю заразу, до которой может дотянуться. Мужчина заорал, не сдерживаясь, и, дергаясь, как в припадке, попытался завалиться на пол, но Рейстлин ему не дал. Ничего, еще немного, и все закончится… в первую очередь, для наблюдающего за происходящем Тейма, который и сам выглядел не лучше. — Если есть желание, можешь забрать в лечебницу и попытаться вернуть разум, — Рейстлин отпихнул от себя тело, поднялся и, кое-как поборов желание пнуть напоследок, отошел в угол. — Жить, наверное, будет, но не в своем уме. — Что… что вы сделали? — одними губами спросил жрец, дергаясь в сторону капитана. Его явно разрывали одновременно и жалость к несчастному человеку, и недостойное удовлетворение, что виновный в пропаже и муках Крис понес наказание. — Его разум давно был захвачен… назовем это злой сущностью, — Рейстлин потер лоб, не зная, как лучше всего будет объяснить. — Ее почти невозможно изгнать, особенно если она живет больше двух десятков лет, но уничтожить надо. На это способен далеко не каждый жрец. Я — могу. — Вы жрец? — Нет. — Кто же тогда? — с отчаянием спросил Тейм, все же склоняясь над телом и пытаясь нащупать у него пульс. — Вы появились из ниоткуда, рассказываете какие-то страшные вещи, но совершенно ничего о себе. Еще и эта бумага о назначении… — Поверь, пока тебе лучше не знать, если не хочешь рехнуться. Считай, что я имею отношение к верховному жрецу, — криво усмехнулся Рейстлин и подошел к двери. — Я буду на улице, как соберешься с мыслями — выходи. Нужен для еще одного дела. Как ни странно, много времени Тейму не понадобилось. Выглядел он все еще растерянным и не понимающим, что происходит, но, по крайней мере, делал то, что ему скажут, и не задавал лишних вопросов. Действительно, наверное, искренне верит и хочет помочь людям, какими бы они ни были. Хороший мальчик. — Что вы хотите сделать сейчас? Я не осуждаю, просто мне стоило бы знать, чтобы все не испортить, — вздохнул Тейм. Судя по его голосу, план Рейстлина ему заранее не нравился, но он честно старался держаться, понимая, что выбора нет. — Дай руку, — Рейстлин намотал на здоровое запястье порванную цепочку с аметистом. На шею уже не повесишь, замок вырван, но можно повязать как браслет. — Следи, чтобы камень соприкасался с кожей. — Так что вы хотите сделать? — Устроим маленькое светопреставление. Мы же должны представить тебя другим жрецам? Вот и… Дальше шли молча, думая о своем. Тейм отчетливо пытался разобраться в себе, а Рейстлин на ходу придумывал, чем можно удивить жрецов. Завалиться в храм, потрясая бумагой, будет мало, они начнут от всего отпираться и тем самым только потреплют нервы мальчишке, а с него пока хватит. Нет, конечно, в итоге разгонят всех, но это время, да и в народе могут пойти ненужные слухи… Здесь нужна скорость и эффектность, без этого никак. Рейстлин поднял голову и удивленно хмыкнул. Все складывалось как нельзя лучше — уже отсюда можно было различить толпу, собравшуюся вокруг храма. Люди пришли в поиске утешения, но сегодня, к их сожалению, для него неподходящий день, придется довольствоваться небольшим представлением вместо нудных проповедей безразличных к проблемам жрецов. — Останься на улице. Поговори с людьми, они явно расстроены пренебрежением со стороны храма, — Рейстлин жестом остановил Тейма и кивнул на толпу. — Твое участие им скоро понадобится. Протиснуться к двери оказалось не так просто: горожане стояли плотной стеной и недовольно оглядывались, когда приходилось их расталкивать. Жаловаться на их присутствие не приходилось, удачное совпадение, но что они здесь забыли, таких сборищ не случалось уже давно! Будь ситуация иной, можно было бы подумать, что боги вспомнили про свои обязанности и решили вмешаться, но это просто смешно. Сам мир решил помочь? Звучит не лучше, но в такое хотя бы можно поверить. Дверь, к его великому удивлению, оказалась закрыта, судя по всему, изнутри на засов. Забавно. В лечебнице в комнатке лекаря он, значит, не предусмотрен, хотя поводов запереться куда больше, а вот в главном городском храме, который должен быть открыт всегда, обнаружился. Чувствовать себя дураком и стучать в надежде, что ему откроют, Рейстлин не стал — и без того понятно, что посетителям здесь не рады, любым — вместо этого просто ткнул навершием трости в косяк. Раздался треск, внутри упало что-то тяжелое — по всей видимости, тот самый засов — и дверь распахнулась с такой силой, что впечаталась в стену. В зале было пусто, только величественные фигуры Создателя и Крисании возвышались над рядами скамеек. На их постаментах было на редкость пустынно, как будто здесь уже давно никого не было — ни свечей, ни свежих цветов, ни лент или тряпичных кукол, которые женщины повадились оставлять не то в знак скорби, не то в качестве подношения. Только пыль, кружащаяся в косых солнечных лучах, падающих через узкие окна, и звенящая тишина, режущая по ушам после гомона толпы и звуков города. — Что, местные обитатели о вас забыли? — хмыкнул Рейстлин и похлопал свою статую по ноге, на которой остался след от ладони. — Ничего, сейчас напомним… эй, я знаю, что вы здесь! Все равно же вас найду, не прячьтесь по углам. Ответом ему стало только эхо, разлетевшееся по залу и ударившееся о стены. Рейстлин пошел вдоль стены и наконец обнаружил неприметную дверь, завешенную гобеленом с изображением одухотворенно совершающего подвиги Создателя и, конечно, запертую. Вариантов было немного: вежливо постучать, выбить или развернуться и уйти — и ни один из них не нравился. Едва ли ему откроют, уходить тем более глупо, а учинять беспорядок в храме, значит, выставить их жертвами. Впрочем, что-то остроумное придумать можно всегда. Он вернулся к постаментам и какое-то время задумчиво разглядывал Создателя, склонив голову на бок, потом хмыкнул и навершием трости коснулся каменного колена. От места соприкосновения побежали золотистые искры, сливающиеся в нити и оплетающие статую, словно кровеносные сосуды. Полностью окутанный золотой паутиной Создатель дрогнул, переступил с ноги на ногу и неуклюже шагнул прямо на пол, заставив храм содрогнуться. Вниз полетела мелкая мраморная крошка. Статуя успела сделать несколько шагов, пока заклинание окончательно не уселось и не придало естественности и плавности движениям; и как раз в этот момент в зал выбежали недовольные и взволнованные жрецы, все четверо, так и замершие с глупыми выражениями лиц, у одного даже рот открылся. Создатель обернулся на них, полыхнув глазами, и в величественном обличающем жесте протянул к ним руку. Один тут же упал на колени, остальные оказались более стойкими, хотя кое-кто явно с трудом сохранял самообладание. Однажды сработавший трюк с божественным явлением оказался на редкость действенным, и уж точно впечатляющим для особо трепетных. Иногда люди не способны услышать друг друга, и помочь может только глас свыше. — Можно было бы сказать, что вы бросили свой народ в час, когда в вас нуждались больше всего, — Рейстлин вышел из тени статуи и небрежно прислонился к одной из колонн; сейчас прятаться за иллюзией хотелось меньше всего. — Но это ненужный пафос для нашего дружеского разговора. — Ты был в комнате мальчишки, — после некоторого молчания сказал жрец, заглядывавший к Тейму и явно самый смелый из всех. — Что тебе здесь нужно? Вы с ним рассадники… — Брось, — поморщился Рейстлин. — Каждый из вас знает, что в бедах города виноват капитан стражи и та сила, которой он соблазнился. И вы до кучи, раз согласились с ним сотрудничать… Ради чего, кстати? Безопасность обещал или деньги? Так ничего этого уже не будет, от меня не защитит никто. — Кто ты вообще такой, чтобы нам угрожать?! За нами все горожане, они будут слушать нас, а не какого-то оборванца! — Слушать они будут его. Эффектно, правда? — он махнул тростью в сторону статуи, и та наклонилась к жрецам, как будто разглядывала жуков под ногами. — А я — ваша кара за предательство. Простить можно все и искупить — тоже, кроме одного. Кстати, думаю, вам пора выйти к людям, они скучали. Создатель положил огромную ладонь на спину смелому жрецу и грубо подтолкнул к двери; двое других оказались на удивление понятливыми и пошли сами, а вот последнему пришлось помочь встать и дружески поддержать под руку — ноги откровенно подкашивались. Жрецов толпа встретила мгновенно опустившейся тишиной, ставшей совсем гробовой после появления на пороге светящейся статуи. Она толкнула замешкавшихся мужчин, и те, не сумев устоять, упали к ногам первого ряда тут же отшатнувшихся людей. — Многие из вас пришли в этот храм, чтобы найти утешение после всего пережитого, но встретили лишь стену отчуждения, возведенную теми, кто должен был заботиться о каждом из вас, — все в том же молчании взгляд сотни глаз устремился на жрецов, даже не пытавшихся ни подняться, ни отползти. — Значит, им не место в моем храме. Значит, занять его должен достойный. Предусмотрительно не выходивший на улицу Рейстлин выглянул из-за дверного косяка, оценивая обстановку и отыскивая Тейма, как и многие другие застывшего в благоговении, и Создатель сразу направился к нему — медленно, степенно, давая трепещущим людям разойтись. Наконец, на небольшом свободном пятачке остались только они, и по площади прокатились шепотки — воодушевленные, боязливые и недоверчивые. — Лекарь и верный жрец Тейм — кто, как не он, доказал свою преданность мне, но в первую очередь вам? — Создатель, помедлив, неторопливо опустился на одно колено, став пусть не одного роста с парнем, но хотя бы перестав над ним возвышаться. — Ему я могу доверить мой храм и каждого из вас. Рейстлин сполз по стенке на пол и рукавом вытер лоб. Оживить камень и заставить его двигаться не подобно марионетке стоило больших усилий, а контроль за перемещением среди людей (чтобы еще и не затоптал никого!) вымотал окончательно. Еще и речь эту на ходу пришлось придумывать, и вышла она слишком патетичной… с другой стороны, а чего еще люди ждут от бога, непосредственности парня из соседнего дома? От одной мысли, что придется заставить статую проделать обратный путь и вернуться на пьедестал, становилось дурно, и Рейстлин смалодушничал, позволив Создателю дойти до середины площади и вскинуть руки вверх. Золотые нити замерцали и полыхнули огнем, ослепив собравшихся, а когда они проморгались, перед ними стояла самая обычная мраморная фигура.