In the Casket of Eternity

Когда пространственные вихри затихают, успокаиваясь в беспристрастной холодной черноте, я делаю шаг вперёд. Стук каблука разносится по пустоте, точно выстрел – и мальчишка, стоящий посреди доски, оборачивается. Похож. Бездна, как похож! Да нет, не просто похож – одно лицо. Только помоложе. Сколько ему должно быть сейчас, двадцать пять? Если бы он повзрослел… - Оз Безариус, - он смотрит без малейшего испуга – лишь возмутительно-чистые зелёные глаза ширятся в удивлении, когда мои пальцы тянутся к пряжке. Алый плащ опадает на пол с мягким бархатным шелестом. – Рада встрече. - Значит, ты тоже Баскервиль? – его голос взволнован, но твёрд. - Джейн Баскервиль, - раскланиваюсь, одной рукой невзначай касаясь рукоятей мечей, крест-накрест покоящихся в ножнах за спиной. – К вашим услугам. - Где я? - Это – мир моей Цепи, - обвожу рукой гигантскую шахматную доску, обрывающуюся в абсолютную черноту: сверху, снизу, сбоку – лишь бескрайнее море бесстрастной тьмы, а белые поля светятся жутким, потусторонним светом. – Чёрной Королевы. Как видишь, она создаёт собственное измерение, куда и увлекает противников. Ты любишь шахматы, Оз Безариус? - Не слишком. Простой и честный ответ. И спокойный. Хм, я начинаю его уважать. - Но я полагаю, что ты знаешь – в шахматах трудно сжульничать, - я знаю, что он смотрит на коронованную тень за моей спиной: повисшую там, где нет пространства, наблюдающую за доской, почти сливающуюся с окружающим мраком… если бы не глаза. – В этом мире ты не можешь призвать свою Цепь и не можешь воспользоваться её силами. Я, впрочем, тоже: Королева никогда не вмешивается в бой, - отступаю к краю доски. – Этот мир очень мал. Отсюда не убежишь. Здесь не спрячешься. Когда я падаю спиной назад, театрально раскинув руки, он кричит «стой». Краем глаза успеваю заметить, как он кидается ко мне. Мальчишка! Беспокоится? За меня? Уж о ком ему стоило бы волноваться в последнюю очередь… Краткий полёт прерывается, и когда каблуки вновь стукнули о доску, Оз Безариус, застывший у края черноты, оборачивается – глядя, как я выпрямляюсь уже на другой стороне доски. - Если упадёшь вниз, вернёшься сверху. Если пойдёшь вправо, придёшь слева. Маленький, очень маленький и замкнутый мирок, - небрежно откидываю волосы за спину. – Исход поединка решит чистое умение. - Поединка? Оба клинка выскользнули из ножен со сладким, почти музыкальным присвистом. Он молча, удивлённо наблюдал, как один из них подкатывается к его ногам. - Выбраться отсюда можно лишь тогда, когда я тебя выпущу. А выпущу я тебя лишь в том случае, если сможешь меня победить, - перебрасываю клинок из руки в руку, ощущая холодную сосредоточенность, подкатывающую к кончиками пальцев. – Ты хорошо владеешь мечом, Оз Безариус? - Я не буду сражаться с тобой. - Будешь. - Что тебе нужно? – его взгляд твёрд; в окружающей тьме его глаза почти светятся лучистым ярко-зелёным светом. – Скажи. Я помогу. - Поможешь? – мой короткий смешок разбивается во тьме. – Что ж… Когда меч подрубает ему ноги, он падает с коротким вскриком – скорее изумления, чем боли. - Ты хочешь знать, что мне нужно, Оз Безариус? – кончиком лезвия откидываю прядь волос с огромных глаз. Солнечно-светлые пряди… Такие светлые… Интересно, смог бы он за десять лет отрастить такую же косу? Похож, как же похож… Так, пожалуй, будет гораздо легче сделать то, что нужно будет сделать. – Я хочу, чтобы ты сражался. Я хочу, чтобы ты победил меня. Или попытался победить. Потому что, если ты этого не сделаешь, то я буду держать тебе в моём маленьком мирке, пока мне не надоест, - он жмурится, когда лезвие меча прорезает щёку тонкой алой полосой – от скулы до губы. – Но когда мне надоест… - второй порез восстановил симметрию красивого, ещё мальчишеского лица, - то твои друзья вряд ли узнают тебя в том, во что ты превратишься. Он вдыхает, когда меч щекочет его тоненькую, почти девичью шейку. Он выдыхает, когда мыс туфли пинает его в бок, заставив прокатиться по полу – с белого поля на чёрное. Он не кричит, он не плачет. Он просто смотрит – этими большими, чистыми, невинными глазами, в которых заключалась вся наивность и жертвенность мира. Это раздражает. - За что? – спрашивает он еле слышно. - Видишь ли, Оз Безариус, без своей цепи ты вряд ли сможешь со мной справиться, - я неспешно вожу кончиком лезвия по каменному полу, рождая тягучий противный скрежет. – А вот кое-кто, пробуждающийся в тебе время от времени… Когда-то он, в конце концов, одолел господина Глена. А господин Глен, поверь, очень, очень хорошо владел мечом, - я царапаю клинком пол – от мыска туфли до каблука, потом обратно. Снова туда. Снова обратно. – Ещё мы склонны верить, что он не даст тебе погибнуть. А, значит, если я захочу тебя убить… - я вскидываю меч, - он вынужден будет вмешаться. Тогда-то я и смогу перекинуться с ним парой слов. - Зачем тебе Джек? - Нужен кое для чего, - я улыбаюсь – милейшей из улыбок. – Так что, Оз Безариус, ты будешь сражаться? Он смотрит на клинок рядом с собой. Поднимает взгляд. Улыбается окровавленными губами. Смыкает тонкие, почти детские пальцы на рукояти клинка и встаёт. - Отлично, - насмешливо салютую ему лезвием, сверкающим белыми отблесками. – Тогда… начали? От первого удара он просто уклоняется. И отступает. Второй удар он парирует – неплохо, но всё же недостаточно хорошо. И отступает. Третий удар он блокирует – но, не рассчитав силу, пошатывается и отступает назад. Конечно, откуда бы ему догадываться, что скрывается за хрупким девичьи тельцем? Без всяких усилий загнав его к краю доски, лёгким уколом в плечо заставляю его пошатнуться и упасть вниз, в тёмную бездну. Жаль, что не настоящую. Спокойно подхожу к противоположному краю как раз в тот момент, когда он падает сверху, ударяясь спиной о камень, судорожно выдыхая от боли. - Разминка окончена, - с улыбкой дожидаюсь, пока он встанет на ноги, глядя на красное пятно, расползающееся по белой ткани его рубашки. – Вот теперь начинается настоящий бой. От первого удара он просто уклоняется. И отступает. Второй удар он парирует – неплохо, но всё же недостаточно хорошо. И отступает. Третий удар он наносит сам; и когда я, блокировав удар, всматриваюсь в яркую зелень глаз над белым лезвием, моя улыбка гаснет – чтобы расцвести на его губах. Мы одновременно отступаем на шаг назад, и я всматриваюсь в бледное, улыбчивое мальчишеское лицо, вдруг разом повзрослевшее на десять лет. - Джек Безариус, - говорю тихо. – Давно не виделись. - Джейн, - он улыбается своей обычной улыбкой: широкой, искренней улыбкой, от которой мороз бежит по коже. – Я понимаю, что ты соскучилась, но можно было выбрать другие методы, чтобы добиться свидания! От первого удара я просто уклоняюсь. И отступаю. Второй удар парирую – неплохо, но всё же недостаточно хорошо. И отступаю. На третьем ударе наконец беру себя в руки, блокирую – и не отстраняюсь, усиливая нажим. - Что же тебе нужно, Джейн? – спрашивает он, когда мы стоим со скрещёнными клинками, глядя мне в глаза – и демоны в изумрудной бездне этих глаз хохочут в такт его улыбке. – Ради чего ты захотела рискнуть жизнью? Ради чего согласилась сразиться с тем, кто – ты знаешь – сильнее тебя? Толчком рукояти вынуждаю его отшатнуться – и отскакиваю, тяжело дыша: - Мне нужна правда. - Правда? – он весело, по-кошачьи щуриться, небрежно-изящным жестом откидывая волосы со лба. – Что за правда, Джейн? Что я, призрак, могу рассказать тебе такого, что ты не знаешь? Ты, бывшая в тот день в Сабрие? Ты, кому Глен рассказал перед концом, для чего он освободил все пять цепей? - Правда. О том, что случилось в тот день. Потому что я видела, какая личная бездна открылась в его душе, когда он отдал тот приказ. Потому что мы знаем, что это не было жертвоприношением. Потому что всё это время мы пытались понять, кто мог разрушить оковы, удерживавшие этот мир от падения в Бездну, - стискиваю рукоять меча, почти видя, как белеют костяшки пальцев под перчатками. – И я думаю, что лишь один человек из ныне живущих может ответить мне на эти вопросы… даже если он не совсем живёт.