Passage III
11 апреля 2017 г. в 23:10
…держи кисть, будто в руке мячик. Да, вот так. Слышишь, какой теперь стал звук?
- Он… более певучий?
- Да. Именно, - клавиши скользят из-под кончиков пальцев – кость, сухая и тёплая, ласкает кожу. – Звук – это голос. Он поёт, просто без слов. Но если играть так, как надо – все поймут, что ты хочешь сказать, без того, чтобы ты произносила это вслух. Они поймут эмоции и мысли, напрямую донесённые их душам. Многие думают, что музыку слушают ушами – но слушают её сердцем.
Пальцы мои замирают: я останавливаюсь, не снимая рук с клавиатуры.
- Хочешь что-то спросить?
- Да, - я поворачиваю голову, глядя в фиалковые глаза своего учителя. – Почему я, мастер Глен?
Он вскидывает бровь с лёгким удивлением:
- В смысле?
- Почему вы занимаетесь со мной? Шарлотту или Лилли… Их вы не учите музыке.
- У тебя есть слух и потенциал. У них – нет.
- А фехтованию Шарлотту или Лилли вы не учите тоже из-за отсутствия потенциала?
- Как я уже говорил, у них боевые Цепи, которые способны их защитить. Твоя Цепь таким, к сожалению, похвастаться не может. Значит, ты должна будешь защищаться собственными силами.
Я складываю руки на колени, сцепив ладони в замок.
- А то, что они видят золотой свет… это про них вы тоже узнали при беглом взгляде?
- Я Хранитель Бездны, в конце концов. Мне положено чувствовать такие вещи.
То же, что и всегда: беспристрастная забота, вежливые ответы. И грусть, окутывающая его вуалью. Тень горя неотступно следовала за ним, а в глазах всегда светилось странное чувство обречённости. Я не знала его сестру, но мне рассказывали о ней; и мне оставалось только мечтать о таком брате и такой любви. Я не была дитём несчастий, но меня дома никто и никогда особо не ждал. А вот мастер Глен… За становление им Освальд Баскервиль заплатил слишком дорогую цену. И я откуда-то знала, что он не задержится на этом свете дольше, чем требует от него долг. О, нет, свой долг он исполнит до самого конца, исполнит безукоризненно – он же человек чести, рыцарь, каких стоит поискать. Но вот потом…
Наверное, именно эта грусть, тенью скользившая за ним, заставила меня обернуться тогда, на людной улице, когда он просто прошёл мимо и мой взгляд случайно скользнул по его лицу. Когда я повернула голову, ещё на ходу, то увидела – этот странный человек в чёрном с серебром остановился и тоже обернулся, и теперь смотрит мне в спину; а потом он протянул ко мне руку, в жесте ни то молящем, ни то повелевающем – и я тоже остановилась, сама толком не зная, почему.
Я всё ещё думала, что же не даёт мне отвернуться и продолжить свой путь домой, когда он приблизился, неотрывно вглядываясь в моё лицо своими фиалкового цвета глазами. Такие редко встретишь. В лицо? Нет, он смотрел глубже, гораздо глубже – казалось, эти глаза заглядывают в твою душу и видят её, всю её, до самого дна, до желаний и страхов, в которых ты и сама себе не признаёшься.
- Я – Глен Баскервиль, - сказал он. – Не пугайтесь, прошу.
- Я и не боюсь, - спокойно ответила я. Я действительно не боялась: он внушал какие угодно чувства, но только не страх.
- Мне необходимо с вами поговорить.
И поговорил, когда я – абсолютно неразумно и безропотно – последовала за ним на тихую безлюдную аллею парка, усыпанного умирающими листьями, шепчущимися под каблуками. Он говорил о Цепях, о контракторах, о Бездне и о Баскервилях, её посланниках; а я слушала и наконец понимала то, что пугало меня все эти годы в самой себе.
Сколько себя помню, я видела то, чего не видели окружающие, слышала то, что не могли слышать они: искры одной мне видимого золотого света, мягкого, потустороннего, и голоса, слышимые только мне, преследовали меня по моей невесёлой жизни. С тех самых пор, как я выяснила это, у меня хватало ума не сообщать о своих видениях окружающим. Да только от осознания «ты – неправильная» это не спасало. Но теперь…
«Я не сумасшедшая», - билась в висках счастливая мысль.
А потом он предложил мне стать членом его семьи, и я согласилась почти без колебаний. Шанс обрести семью (настоящую семью, от которой не надо будет скрывать свои мысли, чувства и… особенности) представлялся мне в мечтах, но никогда не казался даже теоретически существующим; а когда тебе предлагают твои мечты, не запрашивая за это ничего, что бы тебе претило, не стоит упускать возможность долгими размышлениями.
К тому же я никогда не любила, когда возможности остаются только возможностями.
А дальше был разговор с дядей и с братом, которые тоже без долгих раздумий отпустили меня на все четыре стороны: благоговение перед сопровождающей меня персоной не оставило им особых сил на раздумья. Я собрала вещи, попрощалась с домом, который отныне не был моим – и, не дожидаясь ночи, последовала за человеком, который одним фиалковым взглядом и единственным движением руки перевернул мою жизнь.
Путешествие в другой город заняло два дня в тряском дилижансе: тогда меня удивило, что глава дома Баскервиль путешествует без личного экипажа. Сейчас уже не удивляет. Тогда я просто ещё не знала, что он за человек. Глен. Глен Баскервиль. Мастер Глен. Да, я мечтала обрести семью, но на деле моей семьёй стал он. Я всех Баскервилей при знакомстве сочла замечательными людьми, просто со странностями (но как будто я была без них), однако в сердце, не привыкшем привязываться к кому-то, нашлось место только для одного человека. Для него – и его грустной обречённой тени, которую так хотелось сделать чуточку светлее.
Светлее. Пфф. Что можешь сделать для него ты, диковатая девочка из церковного хора, поймавшая далеко не самую сильную Цепь – ведь не боевую, а только нейтрализующую… Спеть песенку? Провести душеспасительную беседу? Накормить истинами на ужин? Все Баскервили благоговеют перед мастером, ты не одна такая; твоё счастье, что по каким-то причинам на тебя вообще обратили внимание тогда, на улице, и решили подучить тебя кое-чему, что поможет тебе выжить в схватке.
Так я думала тогда.
Я долго так думала.
- Скажите мне правду. Пожалуйста, - я сижу, глядя на клавиатуру, и голос мой звучит тихо, как засурдиненная струна. – Со мной что-то не так? За мной надо присматривать… как за господином Джеком?
Он человек чести, думаю я, слушая мягкую зимнюю тишину. Он может отвечать уклончиво, сколько сможет, но лгать он не станет.
Может, когда-нибудь из ледяных осколков полуправды я сложу единственное верное слово.
- Ты мне напоминаешь кое-кого, кого я знал очень давно, - он помолчал. – Не в этой жизни, - и мягко опустил крышку. – На сегодня урок окончен. Ты свободна, Джейн.
И тогда я встаю, склоняю голову и выхожу из комнаты – без возражений.
Потому что и так услышала, возможно, больше, чем хотела.
Из дневника Джейн Баскервиль