Вирус одиночества

      Боб проспал двенадцать часов. Проснулся. Подошёл к зеркалу и слегка улыбнулся. — Какой же я неряха, — мешки под глазами, ссадины на теле и грязные волосы украшали его тело.       Позавтракав, он вышел из дома и продолжил свой путь.       На улице было ужасно жарко. Безоблачное небо. Солнце, стоявшее в зените, напекало голову. Асфальт из-за пекла становился вязким. Так что к кедам прилипал гудрон. Растения, если они и попадались на глаза, уже давно завяли. Птицы, напоминавшие птеродактилей, парили над мальчиком, издавая свои жуткие, непонятные вопли. Вероятно, они думали, что на завтрак у них будет свежая человечина. — Дид-а-чик? — вопрошали чудовища своим жалобным голоском, что по-человечески звучало бы примерно так: «Почему ты не хочешь помочь нам? Ты разве не видишь, что мы в отчаянии?» А после — снова повторяли: — Дод-а-чок?       Стараясь не обращать на них внимания, Боб шёл не спеша, опустив голову вниз. Капельки пота стекали с его лба, а футболку покрыли мокрые пятна. Он напоминал измученного путника в пустыне. На секунду Боб приподнял голову и посмотрел вдаль. Что-то мерцало. Это что-то переливалось всеми цветами радуги и привлекло внимание мальца. Он решил, что не устроит привал, пока не дойдёт до этого огонька.       Спустя полчаса, под внимательным надзором птиц-птеродактилей, Боб всё-таки добрался до таинственного места. Эта была старая больница. На удивление, она сохранилась достаточно хорошо, особенно по сравнению с другими зданиями. Перед ним возвышались железные, слегка ржавые, ворота. В середине красовалась змея с чашей (знак всех медиков, клятва Гиппократа и т. д. и т. п.), хотя один клык успел отвалиться, и теперь в пасти зияла небольшая дыра. Боб попытался отворить ворота руками, что у него, хоть и с небольшим трудом, но получилось.       Стены здания были облицованы серебряной краской, которая потихоньку выцветала. Чуть левее находился склеп. На полу лежала табличка с надписью «Добро пожаловать. Приходите, и мы вас вылечим». От этой надписи у Боба по коже пробежали мурашки. Но тут чей-то силуэт мелькнул в окне. Мальчику показалось, что это был живой человек. — Постой, — прокричал Боб. Он наконец-то нашёл выжившего.       Путник вошёл в здание. Темно. Боб замешкался, поискал выключатель и включил свет. Через секунду коридор осветил свет двадцати новых светильников. Запахло специфичным для больницы запахом формалина. — Странно, я нахожусь в этом городе уже три года и впервые вижу, чтобы где-то исправно работали светильники.       Мальчик пошёл дальше по коридору. Его взглядом сопровождали суровые, невозмутимые лица врачей, увековеченные на полотне картин. — Ненавижу больницы, — тяжело вздохнул Боб и побрёл дальше.       Он уже обошёл всё здание, но найти никого не сумел. Единственное, что ему периодически приходило в голову, так это мысль про Франкенштейна. Боб решил, что кто-то прячется в подвале. Боится выходить наружу. Наверное, до смерти напуганный ребёнок.       Путник спустился в подвал. Лестницу освещали мерцающие огни факелов. Всё это напоминало ему сцену из фильма «Индиана Джонс». Он прихватил с собой один из факелов и открыл дверь, ведущую в неизвестность.       Боб очутился в чуждой для себя комнате. Она чем-то напоминала одиночную камеру в жёлтом доме. Только здесь, помимо коек, так же стояли шкаф, операционный стол, разбитый компьютер и множество различных пузырьков. — Чёрт возьми! — крикнул Боб. Далее последовал приглушенный вскрик: он случайно укусил язык зубами. На глазах выступили слёзы.       Свет от огня падал на маленькое мёртвое тело младенца. Пошарив по стене, он нашёл выключатель и включил свет. Боб заметил десятки трупов детей, лежавших на койках. В другом углу, за компанию, комнату украшали тела мёртвых мужчин и женщин в халатах.       Тут по коже Боба побежали мурашки. Мальчик смотрел на дальнюю полку. В его глазах был ужас. Ужас и тьма. Уголки его рта нервно вздрогнули. Пульсирующая боль в костяшках вновь дала о себе знать. Что-то забурчало в животе, и его вырвало прямо на пол. На этой полке стояли банки, в которых находились эмбрионы детей.       Полагаю, что младенцы — это неудачные эксперименты.       Боже, если бы он смог сделать хоть один шаг, то немедленно бы убежал из этого ада, издавая различные вопли. Вдруг ему показалось, что кто-то дышит ему в шею. Резко обернувшись, он увидел лишь слабую презрительную ухмылку. Так улыбаются только мертвецы, подумал он, как кто-то ударил его по голове лопатой. И Боб снова вырубился.