Вирус одиночества

      Боб зашёл в пустой дом. Если приглядеться, то можно заметить, что он совсем новый. Убранный. — Наверно, здесь жили богатые люди, — уголки его рта дрогнули, по щеке покатилась слеза.       Он вспомнил свою семью. Они не были богачами. Отец — пьяница. Все семейные заботы легли на плечи матери. Ежедневно она пропадала на трёх, а то и на четырёх работах.       Жизнь — чертовски несправедливая штука, приятель. У кого-то есть всё, а кому-то приходится «рвать задницу» за дополнительный доллар…       Но вернёмся к Бобу.       В доме было пять комнат. Стены каждой украшали обои цвета морской волны. Создавалось впечатление, что сидишь на берегу океана и наблюдаешь прилив. В зале висела большая люстра, отражающая солнечные лучи. Она была похожа на огромный диско-шар. На полу валялись иконы с Иисусом Христом, по которым бегали солнечные зайчики. Иронично, не правда ли? — А где же ты был, когда все замертво ложились на дорогах, в офисных кабинетах, везде, по всему городу?       И Боб громко заржал. Это был истерический смех. Он смеялся над Богом, над судьбой, над погибшими людьми. Но главное — он смеялся над собой!       От смеха у него заболел живот. И на минуту он забыл, зачем пришёл в эту «святую святых». — Так, мне срочно нужно поесть. — внутри что-то забурчало. — Где тут у нас еда? Наверняка эти толстосумы прячут что-то вкусненькое.        Боб зашёл в кухню. В самом углу стоял большой белый холодильник. — Алчные ублюдки. Небось, дрались между собой за кусок хлеба.       Лицо его побагровело. Он сжал кулаки. А на шее вздулись вены.       Открыв дверцу холодильника, мальчик достал пачку сникерсов и стеклянную коллекционную баночку с пепси. Наклонившись, Боб почувствовал боль в спине. Поэтому он решил прилечь, а завтра продолжить свой путь.       Спальня находилась на втором этаже. С трудом — три раза запнувшись об свои же ноги, — он всё-таки дошёл до комнаты. Снял портфель и уже полез за сникерсом. Как что-то бросилось ему в глаза и заставило разжать фаланги пальцев. Баночка с пепси упала на пол и разбилась (жаль, как никак коллекционная; можно было обменять её на мягкую игрушку).       Он уставился на портрет, висящий над кроватью. На нём красовались его отец и какая-то женщина в красивом голубом платье, облегающем талию и грудь. Одной рукой она держала подол, а другой вцепилась ему в задницу. — Какого… — Боб не мог договорить. Рвота подступила к горлу. Мальчик собрался было бежать в уборную, но ноги не повиновались ему. Он закрыл рот ладонями. Вроде, отпустило.       Боб догадывался о похождениях отца. Но отказывался верить в это. Он всегда надеялся помирить их с матерью. — Мерзкий ублюдок. Жалкий сукин сын, — провизжал он. Глаза заслезились и покраснели. С уголков рта свисала слюна. Нижняя губа задёргалась, руки снова сжались в кулаки. Ноги сразу же ожили.       Боб забрался на кровать, снял картину и бросил её в окно. Затем принялся бить руками стену. Он бил её до тех пор, пока не ощутил, что злоба постепенно сходит на нет. Разбив кулаки в кровь, он посмотрел на костяшки пальцев. Места, где содрана кожа, сильно пульсировали. Пот покрыл лицо, и из-за этого волосы прилипли ко лбу. Потом посмотрел на место, где пять минут назад висела картина с фотографией шлюхи с его отцом. Голова сильно болела. Боб качнулся и, потеряв сознание, упал на кровать…       Снилась ему его мать. Она обнимает его и целует в щёки, постоянно показывая свои белоснежные зубы. Он отдал бы всё, что у него есть (а было у него совсем ничего), чтобы ещё раз почувствовать запах её волос, прижаться к ней всем телом, положить голову на плечо и забыть. Забыть все обиды. Ведь как можно оставаться обиженным, находясь рядом с этим ангелом?       Что бы с ним стало, не будь её рядом?       Обычно Боб храпит. Но сегодня он вымотался. Ему надо набраться сил. Ведь завтра он продолжит свой путь в поисках выживших.