Совершенно (не)зависимые

— Давай пойдем от обратного. — Рейнхарт задумчиво мнет губы, от безнадежности за малым не сжевывая остатки бледно-розовой с перламутровым оттенком помады, выдыхая куда-то в низкий потолок трейлера, отведенного для личной гримёрной Коула, едва слышные причитания. — Лили, вынужден тебя огорчить, но эволюция уже давно запущена и её не обратить, — с мягкого бежевого дивана, заваленного личными вещами и костюмами для будущих сцен, с ленивой неторопливостью декларирует Коул, устроившись почти у самого незанятого края с расслабленно вытянутыми вперед ногами, силясь сдержать улыбку и не выдать себя окончательно; пока вроде как не заметила или процент её терпения не достиг критической точки и всё ещё дозволено ловить момент. — А чтобы продолжить человеческий род и спасти Человечество от вымирания, мужчине и женщине нужно… — Спроус задумчиво осекся, отрывая взгляд от мелькающих перед глазами сообщений, что Дилан штамповал чуть ли не пачками, выдерживая темп ровно в пятнадцать минут, и многозначительно вскинул брови, посмотрев на заалевшие щеки подруги с победно ликующей усмешкой; смущается или злится — неважно, — главное — есть цепная реакция, а без неё ни один химический процесс не проходит. С людьми так же, правда вот с Лили всегда было непредсказуемо по-разному. Она то по-дружески встраивалась в его компанию, идеально гармонируя шутками и забавным кривляньем на камеру с ним заодно, то невзначай заявляла, что будь она его фанаткой, непременно бы попросила оставить автографы на всех частях своего тела исключительно поцелуями, а потом — вдогонку — добавляла, что ей всё равно и её сердце с детства отдано исключительно Ди Каприо; то вообще становилась какой-то слишком во всех смыслах, и их шутки принимали совсем иной тон с рейтингом восемнадцать плюс и с собственным истерически-нервным смешком, когда вдруг в голову вбивалось, что в любой иронии правды больше, чем в политических заверениях, новостными лентами мелькающих в просторах интернет-сети. — Либо мы репетируем, либо позоримся — решать тебе. — Девушка развела руками, со скоростью звука теряя последние остатки терпения, а затем, кое-как отодвинув в сторону наваленную гору вещей, примостилась на освободившееся место, да так, что бедрами в его вжалась, а солнечные локоны от её резкого приземления рядом за малым не оказались во рту; в нос втянуло пряной вишней с брызгами чего-то цветочного и кондиционером для волос. — Ну, соберись, пожалуйста. Собраться? Ага, конечно, тут эта серьезность момента в воздухе витает головокружительным ароматом её духов и бьется соскочившим с нормы, видимо, впавшим в беспробудную горячку пульсом под кожей, когда в очередной раз решительно пододвигается ближе и пальчиками, тонкими, изящными, в его плечи вцепляется так, будто тонет; задыхаясь между попытками прекратить глазами очерчивать тонкий контур его сложенных в привычной беззаботно-теплой улыбке губ, и пытками убеждений, что всё игра и в роль вжилась натурально, почти кожей приросла в образ школьницы с её скачущими до температуры кипения гормонами. Коулу же эти рассуждения до чертиков не интересны, и что там у Лили в голове гадать не приходится, когда она поддается вперед уже в раз пятнадцатый, не утаивая неровного, сбитого теми самыми мыслями дыхания и закрывает глаза. Рейнхарт уверена, что в этот раз будет финал с фанфарами и желанным перерывом; Коул, что у них эти поцелуи на повторе перевалят за пятьдесят; уж он особенно постарается (не)стараться: в последний момент как бы случайно прикусит её нижнюю, чуть припухшую податливую губу, по-собственнически потянув на себя. — Ты можешь меня хотя бы раз просто чмокнуть без всех этих экзотических штучек? Лили возмущенно фыркает, уже перестав находить в собственном здравом рассудке, почему позволяет себе его так близко, почему хочется, чтобы глубже, чтобы не по-дружески, а так вот всего себе; и закатывает глаза — в предстоящий эпизод шестой серии, втиснутый — одному сценаристу известно почему — совершенно неожиданно в их независимое дружеское расследование поцелуй совсем не должен был по всем её прогнозам вот так зайти туда, откуда пути назад нет с зависимостью, равной звоном в ушах от сердца, что в рай каждый раз, стоит позволить себе хоть чуть-чуть затеряться в мятной бесконечности выразительных глаз; поставив их обоих не то чтобы в неловкое положение, а скорее в слишком уж удобное без обязательств и объяснений, отчего отрываться друг от друга желания не предвидится в ближайшие часы с дележом кислорода между очередными (не)удавшимися попытками отыграть сцену и собственной (не)зависимостью друг от друга, что жаром в животе искрами взрывается от каждого обжигающего прикосновения. — Не знаю, не знаю. — Коул в напускной задумчивости наматывает на указательный палец мягкий длинный локон, отливающий в приглушенном свете люминесцентных ламп красивым карамельным оттенком, между тем уголками губ почти до ушей сияя торжествующей улыбкой с лукавым огоньком, затаившимся в заискивающей, мягко дымящейся полынной зелени глаз. — Может, с сотого раза получится? Лили неуверенно кивает, понимая, что ведется на его очередную игру, мысленно ловя себя на том, что возможно Спроуса всего лишь надоумило сочинить для себя очередное развлечение, и он просто отлынивает от настоящей репетиции. От таких размышлений резко пропадает всё настроение, а в груди сердце щемяще сжимается в клетке ребер, ввергая девушку в опустошающее чувство подавленности. Коул же, замечая, как в её глазах меркнет живой и такой родной огонек, а уголки губ ползут вниз, неловко высвобождает пальцы из медово-солнечных прядей и ворчливо-наиграно тянет, что с него на сегодня довольно и чтоб Лили не расслаблялась, так как завтра они непременно дойдут до ста, и она ему ещё спасибо скажет за такой неоценимый опыт. И мысленно, почти кричаще с шершавым комом, вставшим поперёк горла: «Лили, я ведь по тебе с ума схожу, неужели ты совсем-совсем не чувствуешь то же самое?»