Не она

      Маринетт хохочет.       Она хохочет громко, заливисто, немножко сумасшедше, распускает хвостики и мотает головой, рассыпая волосы по плечам. Она не верит собственным мыслям, прижимает руки к полыхающим щекам, пытаясь остудить их и унять глупейшую улыбку, от которой сводило скулы. Она глубоко вдыхает, вроде бы успокоившись, но спустя мгновение снова смеётся — негромко, мелодично, спокойно. Счастливо.       Потому что Маринетт признала очевидным то, что было невозможным и невероятным ещё пару месяцев назад.       Она влюбилась в Нуара.       От этой мысли Маринетт снова расхохоталась — как, ну ка-а-ак это могло вообще произойти? Когда глупые шутки Кота стали такими смешными, что она могла вдруг захихикать в середине урока, вспомнив что-то, что ляпнул шебутной прохвост? Когда его каламбуры стали казаться такими уместными? Каждую встречу с напарником улыбка не сходила с лица Ледибаг, а мысли рассыпались, стоило Нуару улыбнуться такой родной солнечной улыбкой.       Маринетт покружилась по комнате, раскинув руки. Господи, как же хорошо! Какой же дурой она была, пока отрицала свои чувства! Стоило только признаться себе в этом, как мир заиграл новыми красками. Удивительно, насколько влюблённость в Кота оказалась ярче всепоглощающей любви к Адриану. И насколько реальнее была надежда на взаимность.       Она улыбнулась. Вот уже почти два месяца Нуар приходит к ней почти каждый вечер. И когда это он стал не надоедливым беспризорником, как Маринетт сначала его окрестила, а самым желанным гостем? Ни на один из вертевшихся в её голове вопросов ответа не было. Просто как-то так случилось, что один глупый Котёнок стал нужнее всех.       Как только над головой раздавался элегантный слоновий топот, все проблемы отходили на второй план — спустя минуту в люк сваливался Кот, и вечер тут же становился прекрасным. Солнце, дождь, снег, ветер — неважно. Главное, что рядом Нуар, у которого во всём и всегда найдутся плюсы. А у Маринетт найдётся пара чашек горячего шоколада, вкусные булочки и тёплый плед.       Их посиделки на балконе стали нежной традицией. Кот оказался на удивление интересным собеседником и вообще разносторонним человеком, с ним никогда не бывало скучно. Нуар разбирался в истории, литературе, точных науках и много ещё в чём. Маринетт часами могла слушать его рассказы о других странах, в которых он побывал, о присущих разным народам традициях, а могла сама часами рассказывать ему о чём-нибудь — тогда внимательно слушал Кот, и никогда не перебивал. Разве что переспрашивал да уточнял что-то.       А ещё они могли молчать, но молчание это никогда не было тягостным или неловким. Вот так просто они сидели рядом, прижавшись друг к другу, и тишину таких вечеров нарушал лишь едва слышный перезвон бубенчика Кота, с которым игралась Маринетт, пока Нуар накручивал на палец прядь её волос. И не было в мире места уютнее и спокойнее, чем тут, на балконе, рядом с верным другом, не было занятия приятнее, чем слушать размеренное дыхание и гулкое биение сердца удивительного милого Котёнка, скрывавшегося под бравадой позёра и шута.       Маринетт обеспокоенно взглянула на часы — время к одиннадцати, а Кот до сих пор не пришёл. Он, конечно, всегда задерживался по воскресеньям, объясняя это особенной загруженностью дня, но до десяти обычно уже падал в люк. А сегодня что-то Нуар совсем задерживался — уже и какао остыло, и Тикки всё печенье приготовленное съела…       Над головой раздался грохот, такой долгожданный, что Маринетт и не вздрогнула даже, а только улыбнулась и хихикнула, вскакивая с кровати. Люк был заблаговременно открыт, но Кот ухитрился мимо него промахнуться, и когда он, наконец, свесился из него, то нос к носу столкнулся с Маринетт, от нетерпения взлетевшей по лестнице в одно мгновение.       — Привет, Котик, — улыбнулась она, почесав друга за ухом.       — Добрый вечер, Принцесса, — мурлыкнул в ответ Нуар, подставляя для ласки второе ушко. — Посидим на свежем воздухе? Вечер нынче прекрасный.       Маринетт согласно кивнула, не переставая улыбаться, и поспешила подогреть какао и взять с кухни новые сладости. Кот, пока Принцесса возилась внизу, расстелил плед и разложил подушки поудобнее — ночь сегодня будет тихая, тёмная, можно даже из города на созвездия полюбоваться.       — Котёнок, помоги мне, — послышалось из люка, и Нуар поспешил на зов. — Боюсь расплескать, — объяснила Маринетт, протягивая две кружки дымящегося ароматного напитка, и нырнула обратно за миской с макарунами.       — Все красные и зелёные — мои! — воскликнул Кот, увидев лакомство.       — И тебя не смущает, что тут только красные и зелёные?       — Ни капельки, Мурцесса, вообще ни капельки.       Маринетт рассмеялась, думая, что готова каждый божий день вставать рано утром, чтобы успеть наготовить целую гору разных вкусностей для своего Котёнка. Глядя на то, как Нуар с урчанием лопает пирожные, она чувствовала разлетающихся по телу бабочек и, казалось, сама вот-вот могла взлететь. Кот, слопав всю миску и выпив своё какао (вместе с половиной кружки замечтавшейся Принцессы), поднялся на ноги, чтобы немного размяться, а потом протянул руку и Маринетт, приглашая встать рядом.       — Смотри, Мяури, — негромко сказал он, поставив её перед собой и приобняв немного, — сегодня звёзды особенно хорошо видны. Вот это созвездие Лебедя, — Нуар поднял вверх свободную руку и показал очертания. — А вот Большая Медведица, которая на самом деле совсем не ковш, а гораздо больше.       Маринетт, следя за плавными движениями руки Кота, откинула голову на его плечо, думая о том, как же тепло и уютно рядом с ним. И никакой Адриан уже не был нужен, когда есть Нуар, её Котёнок.       — Принцесса? О чём ты задумалась?       — Мне надо тебе кое-что сказать, — вдруг выпалила Маринетт, поражаясь тому, как легко эти слова сорвались с языка. Она за полтора года не смогла признаться Адриану, а тут её будто прорвало, и слова полились рекой.       И все эти слова Нуар никогда не хотел бы от неё слышать.       Кот стоял, будто громом поражённый, а Маринетт всё говорила и говорила — так нежно, так искренне, что у него едва не остановилось сердце. Она не бормотала, не мялась, речь была чистой и ровной, и Коту даже показалось на секунду, что это кто-то пустил запись, что всё в порядке, что это не слова его Принцессы, его самой близкой подруги. Нуар был бы бесконечно рад, если бы Маринетт смогла стать для него кем-то бо́льшим.       Но Ледибаг навеки была для него всем.       — Я люблю тебя, Кот, — от тихих нежных слов у Нуара заискрило в глазах, будто он получил по голове чем-то тяжёлым. — Что бы ты мне сейчас ни ответил, я хочу, чтобы ты просто это знал.       Она смотрела прямо на него, и в её взгляде не было заискивающей надежды на ответ о взаимных чувствах, не было страха услышать отказ. В её взгляде было одно лишь спокойствие и твёрдая уверенность в каждом сказанном слове.       Кот, вздрогнув, взял руки её в свои и поднёс их к губам, оставляя на тыльной стороне ладошек по мягкому поцелую. В голове его была вата, мысли выветрились, и он не мог подобрать ответа.       — Маринетт, — выдохнул Нуар, прикрыв глаза и чуть сжав её пальчики, — Принцесса, — он зажмурился ещё сильнее, до последнего не желая видеть, сколько боли причинит своими словами. — Ты замечательная девушка, добрая, заботливая, моя самая близкая подруга. Прости меня, умоляю, — Кот сжал губы и сглотнул, — но ты — не она.       Маринетт подумала, что это просто замечательно, что глухой звон разбитого сердца слышен только ей, а его осколки ранят только её душу. Где-то глубоко она догадывалась, что ответ Кота может быть именно таким, ведь это она в него влюбилась, а Нуар ни на минуту не переходил границы дружбы в своей заботе.       Но всё-таки ей было мучительно больно.       — Ты не виноват, — Маринетт улыбнулась мягко и спокойно, высвобождая ладошки из рук в когтистых перчатках.       — Но…       — Всё в порядке, эй, я говорю правду, — она поднялась на носочки и, откинув непослушную чёлку, поцеловала друга в лоб. — Мы ведь друзья, Кот Нуар?       — Конечно, Принцесса, — улыбнулся он в ответ, — самые замур-рчательные друзья.       И Маринетт едва не закричала от боли сквозь тихий искренний смех.