***
В начале весны Круглов ждал Рогозину в небольшой чайной рядом с монастырем. Поздоровавшись, он спросил: — Как у тебя дела с монастырем и с опекой? — Я переговорила с матерью-настоятельницей и она меня благословила вернуться, — ответила Галина, не спеша, отпивая чай. — А с опекой неважно. Моя кандидатура не очень подходит для роли опекуна: своего жилья нет, работы нет, сбитого ребенка мне припомнили, тот запой... — Галя, ты знаешь, как это можно исправить. Рогозина промолчала. Круглов ждал ответа. Наконец она произнесла, вставая из-за столика: — Я не могу принять твое предложение, Коля. Майор схватил ее за руки и усадил обратно. — Галя, ты ведь любишь девочку, — сказал он. — Поэтому я хочу помочь тебе забрать её. Я не хочу никаких душеспасительных бесед и разговоров на тему "Зачем тебе это нужно?". Просто в меру своих сил попытаюсь тебе поспособствовать. На этом пока и остановимся. Если ты согласишься то хоть завтра у нас с тобой будет регистрация брака. А потом оформим опекунство, вдвоем нам его точно дадут. Вы с ребенком станете жить со мной. Когда устроишься на работу и обзаведешься своей квартирой — переедите. А до тех пор будем жить, как в пионерском лагере. Девочки направо, мальчики налево. Согласна? Галина задумалась: фиктивный брак в ее положении будет, пожалуй, лучшим выходом. Перебираться в спальню к Николаю она была совсем не готова. Ну а что касается любви… Девочка на законном основании станет ее дочерью, а что еще нужно для материнского счастья? Но... Рогозина так задумалась, что официанту пришлось дважды окликать ее прежде чем Галина сообразила, что ей подают счет. — Коля, я должна подумать, — тихо произнесла она. — Пожалуйста, пойми меня правильно... — Понимаю и не тороплю, — серьезно ответил он. — Я подожду столько, сколько нужно... Но сама понимаешь чем быстрее забрать ребенка из детского дома... — Я дам свой ответ завтра, — ответила она. — Не тревожься, я сама заплачу за чай. Положив деньги на стол, Рогозина удалилась.***
Теплым летним вечером, накормив мужа с приемной дочкой ужином и уложив ребенка спать, Галина взялась наводить блеск в кухне, и без того чистой. Из монастыря она вышла почти другим человеком. Изменилась даже внешне: перестала носить украшения, пользоваться макияжем. Некоторое время даже ходила в монастырской одежде - черной юбке, черной кофте и черном платке. Не желая привлекать к себе внимание, постепенно вернулась к мирской одежде, но желание приукрашивать себя совсем пропало. Зато стремление к чистоте усилилось. Когда наконец с работой было покончено, была уже почти ночь. Она тихо вышла на балкон, прикрыла за собой дверь и достала тщательно припрятанную от мужа и ребенка свою заветную бутылочку с коньяком. С бутылкой и рюмкой она устроилась на балконе в старом раскладном кресле и укрылась лежавшем в нем пледом. В доме напротив светились некоторые окна, в это время большинство соседей уже спали. Поднеся бутылочку к свету, Галина обнаружила что она была наполовину пуста. Не могла же она выпить так много со вчерашнего вечера! Она плеснула щедрую порцию в свою рюмку и одним духом осушила её. Коньяк приятно обжег внутренности, но не помог отделаться от мыслей. Сама заварила какую-то чудовищную кашу и уже жалела об этом. На работу устроилась, съемная квартира была найдена, скоро они с девочкой туда переедут. Одна она не останется. С ней просто не будет Круглова. Его не будет в ее жизни, только и всего. Как не было год назад. Она прекрасно обходилась без него. И дальше обойдется. Но ей будет недоставать долгих разговоров с Николаем, его редких объятий... Подумав, налила себе еще. Ничего страшного, если она сейчас немножко захмелеет, - она ведь скоро ляжет. "Хорошо бы напиться до бесчувствия" - при этой мысли она сделала еще глоток и вздрогнула - так сильно коньяк обжег ей горло. Теперь ей стало совсем тепло. Как жаль что их с Николаем отношения сводятся к отношениям брата и сестры. И зачем ему была нужна такая жертва? "Даже если ты и твоя постель все еще представляете для него интерес, он все равно никогда не переступит порог твоей спальни. Это было твое обязательное условие. - ехидно напомнил ей внутренний голос. - Что ж, спи одна в своей девственной постели. Будь святошей. Ты этого хотела." Услышав звук отворяемой двери она поспешно спрятала рюмку и бутылку. В проеме появился Круглов с рюмкой в руке. — Пришел составить тебе компанию, Галя, — сказал он. — Почему бы нам вместе не выпить на сон грядущий. Нальешь мне? — Коля, я не… — Я знаю, что ты украдкой пьешь, и знаю сколько, - произнес он, ставя свою рюмку на подоконник. — Если даже и так, ну и что? Разве это тебя касается? — Сама знаешь что после того запоя тебе не желательно пить. Об этом могут случайно узнать, дойдет до органов опеки, проверят и опекунству - конец. Разве для этого ты его оформляла? А потом - вообще плохо пить одной. В чем все-таки дело, Галя? — он присел на подлокотник ее кресла и обнял за плечи. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил он. — Я же тебя знаю, просто так ты выпивать не станешь. Расскажи что у тебя случилось. Может я смогу тебе чем-то помочь. Я же все-таки твой муж... Произнесенное им слово "муж" доконало ее окончательно, и она просто не выдержала. Алкоголь ударил ей в голову - перед глазами поплыли круги и все стало нипочем. Галина вздохнула, достала коньяк, еще раз выпила для храбрости и приступила...***
Когда голос отказался повиноваться ей окончательно, она просто разревелась, спрятав лицо в ладони. — Ну, вот так бы и давно, — сказал Николай. — Поплачь, как следует, от души... Он взял у нее бутылку и плеснул в обе рюмки коньяку, так что перелилось через край. — Держи, — произнес он, всовывая ей рюмку в руку. — Выпьем, тебя всю трясет... Они подняли рюмки и одновременно резким движением руки, опрокинули содержимое себе в рот. — Подвинься чуть-чуть, — предложил он. — Кресло широкое, мы с тобой вдвоем в нем отлично уместимся. Галина послушно подвинулась, а потом, уткнувшись в него, разревелась еще сильнее. Николай терпеливо дождался, пока она притихнет. — Прости меня, дурака, — неожиданно сказал он. — Я должен был сделать это сразу, но не мог собраться с духом. Может быть, теперь уже поздно, но все же я должен это сказать. Прости мне мою нерешительность, мой дремучий эгоизм и мое предложение, сделанное в такой форме. Прости мою трусость... Прости за то что никак не мог признаться что влюблен в собственную жену. И влюблен давно, уже многие годы... — Да что ты! — воскликнула она. — Да зачем же ты... Какая же я идиотка, что не понимала этого раньше... Больше она ничего не смогла сказать, потому что Николай заключил ее в объятия, и им обоим сразу стало тяжело даже дышать, как будто на балконе как-то резко закончился воздух. Им обоим было так хорошо, что господь сжалился и позволил им ни о чем не думать до самого утра.