Бог - старый забрак

      Он потерял время. Секунды. Минуты. Часы. Он отчаянно пытался открыть глаза, но видел лишь сверкающие огоньки и блестящие манипуляторы медицинских дроидов. Он пытался сделать вдох, но нос заполнялся мерзким запахом, рот — отвратительным привкусом. Бакта. Он пытался сопротивляться, зная, что его могли схватить. Его четко выверенный план дал сбой в самый ответственный момент. Поймали.       Это болью отзывалось в воспаленном мозгу. Пролетали перед глазами картины физических наказаний. Тело напряглось, приготовившись к боли. Сознание знало, что единственный способ избавиться от нее — выпить до конца. Захлебываясь, глотая по многу раз одно и тоже, как плохое лекарство. Но продолжать пить, пока не опустеет поднесенная к губам горькая чаша. Поймали. Парсеки забытия. Куда движется этот корабль?       Он снова стал ребенком, измученным собственными страхами. Он снова нашел несколько точек на стене и пытается склеить из них собеседника. Но мир, как разбитое зеркало, не дает точного отражения, как ни пытайся собрать все осколки.        «Поймали.» — оказалось не таким уж страшным. Физическая боль перестала пугать. Армитаж готов был выпить эту чашу до дна, только бы изломанные линии проводов снова сплелись в причудливый серо-алый костюм. Только бы две точки на стене снова вспыхнули красными глазами. Свет зажегся ярче. Армитаж жмурится. — Сэр, гранд-адмирал ожидает вас в своей каюте.       Армитаж жмурится еще сильнее. Он знает, какой гранд-адмирал может ждать его. Он боится ее осуждающего взгляда сильнее, чем крепкой руки отца.       «Прими достойно то, что заслуживаешь.» — вот то, что отличает взрослых от детей. Ответственность. Он вытащил цилиндр доступа. Он угнал спидер, он самовольно покинул часть. Ему следовало бы ответить по всей строгости за каждый из своих поступков. И, чем дольше ждет гранд-адмирал — тем строже будет ее укоряющий взгляд, тем сильнее комната пропитается осуждающим молчанием.       Поэтому он спешит так, как только может спешить. Оглядывается на вошедшего офицера, тот кивает на край кровати, где лежит его одежда. Чистая, отглаженная. Такая, в которой и положено являться перед гранд-адмиралами. Армитаж одевается. Уговаривает свои собственные руки не трястись. Убеждает свой разум в том, что страх лишь иллюзия незнания.       Вдох и выдох. Шаг вперед. Пневмодвери схлопываются за спиной, отрезая все то, что он мог бы нести за собой. Волочить, как мертвое огромное животное, по коридорам Звездного Разрушителя.       Армитаж не оглядывается назад, словно боится увидеть липкий красный след от тех чувств, что он пожелал оставить в палате медицинского отсека. Он уверенно следует за офицером, но чувствует тяжесть.       Он знает, что тащит за собой огромную мертвую тушу своей собственной идеи. Затаскивает в турболифт и воздух наполняется иллюзорным запахом разложения. Его едва не тошнит, когда кабина делает рывок вверх. Он смотрит на офицера, силясь понять — чувствует ли он запах? Видит ли он мертвое нечто у своих ног?       Спустя пару длинных коридоров Армитаж заволакивает то, что нес с собой, в комнату для переговоров и… бросает на пол.       Гранд-адмирал оказывается мужчиной. Армитаж видит спину, белый китель, черные волосы. Он видит, что его фигура гораздо выше, чем у той, кого он ожидал увидеть здесь. И фигура кажется смутно-знакомой. Где-то далеко, в другой реальности, хлопнули пневмодвери, отрезая комнату от внешнего мира. Гранд-адмирал медленно повернулся. Армитаж забыл, как дышать. Метафизический мертвый зверь рассыпался прахом за его спиной. — Здравствуй, Армитаж. Армитаж кивнул. Ему склеило губы и язык прилепился к нёбу. Пестрые паззлы начали складываться в картину. Синий гранд-адмирал с синего Звездного Разрушителя. — Ты находишься на «Предостерегающем». Я гранд-адмирал Траун. Барон Сунтир Фел спас тебя в городе и доставил сюда. Детский корпус, оказавший нам неоценимую поддержку в зачистке города, был размещен в мобильном центре расположения войск. Армитаж снова кивнул. Еще один паззл встал на место. «Кто-то забыл выключить утюг.» — Твой отец приедет за тобой к стандартному вечеру. Эта фраза была сказана ровным холодным тоном, но Армитаж почувствовал легкий оттенок пренебрежения в тоне гранд-адмирала. Он прекрасно понимал, почему. — А теперь присядь. Ты, наверное, голоден. Армитаж сел за стол. Он старался не смотреть на гранд-адмирала, он разглядывал свои руки. Как будто был в чем-то виноват. Он не понимал, почему на него тратит столько времени важное лицо в государстве. Почему на него тратят ресурсы, еду, слова и медикаменты. — Гранд-адмирал, я благодарен вам за… — Сначала поешь.       Вносят еду, и желудок делает голодное сальто. Армитаж все же очень голоден и заглатывает пищу, почти не жуя. Наплевав на какие-либо приличия, сметает с тарелок весь предложенный завтрак. Он не обращает внимания на гранд-адмирала, краем глаза подмечая, что тот включает и настраивает голопроектор посередине стола. — А теперь расскажи, что привело тебя сюда.       Гранд-адмирал Траун кивает. Позволяет Армитажу сказать все то, что он хочет сказать. Голопроектор помогает расчертить зоны, обозначить все цифрами, сделать выводы и начертить маршрут. Он выходит до обидного коротким, однако гранд-адмирал не осуждает план и не смеется над странным решением искать кухарку на кухне. — Это весьма непродуманное решение, — изрекает он, — тебе стоило бы обратиться не только к своим знаниям и расчетам, но и к базе данных. Технические средства позволили бы тебе сократить время поисков… примерно до двух минут. Армитаж молчит, наклонившись над столом. — Я знаю правду, — сухо отвечает он, — я знаю, что мои поиски, в том или ином виде привели бы к закономерному результату. Однако, я сознательно отказался от использования баз данных, потому что… потому что…       Армитаж делает резкий вдох. Это то, в чем он боялся себе признаться. То, о чем все вокруг молчат очень громко. Непреложная истина. Факт, от которого он пытался сбежать, но все это время тащил его за собой через криффовы тернии. А звезд все нет и нет. Гранд-адмирал встает из кресла. Армитаж судорожно пытается обрести дыхание. Гранд-адмирал обходит стол. Армитаж запрокидывает голову, чтобы слезы затекли обратно в глаза. Гранд-адмирал касается пальцами голопроектора и все расчеты тают в воздухе синеватой блестящей пылью. Армитаж ловит ртом необходимый для окончания речи воздух. — …потому что она везде. Она во взвеси отработанного топлива в космическом вакууме. Она растворена в лужах под ногами в залитом дождем ангаре. Она стала пылью на обшивке спидера, отфильтровалась системами жизнеобеспечения тысячи кораблей, она стала песком на Джакку, дождем на Арканисе, морем на Скарифе. Она стала тем, что я только что съел. Она стала тем, что едят другие. Она стала воздухом, который я вдыхаю… шерстью вуки, мочой вомп-крыс, кровью банты… Тело — это просто набор клеток. Набор атомов. Когда мы умираем — мы становимся всем и сразу, мы летаем повсюду и… дышим друг другом… Армитаж хотел бы рассыпаться пылью. Он страшился признать, страшился произнести. Он изыскал выход и обозначил «ничто» как «нечто». Армитаж задохнулся собственными словами. Он вцепился в стол, замерев в наивысшей точке напряжения. — Нет, — тихо ответил гранд-адмирал, — она жива. Пламя вспыхнуло в сердце и горячей волной разошлось по телу.       Армитаж посмотрел на гранд-адмирала. На то, как сильно он пытался «не сказать», но уже наполнял легкие воздухом, чтобы превратить их в звук.Как будто это далось гранд-адмиралу Трауну с величайшим трудом. Как будто он тоже притащил в эту комнату разлагающийся труп долгих дискуссий и морального выбора между людскими ценностями и чисской честностью. — После блокады Арканиса она переехала на Хосниан-Прайм. Нам удалось связаться с ней, и она лично сообщила нам, что больше не хочет иметь никакого отношения ко всему, что связано с тобой или Брендолом Хаксом. Руки сжимаются на белом кителе. Лицо утыкается в грубую ткань. «Ты — жалок и бесполезен» — сказал бы отец. «Ты — мое солнышко» — соврала бы мать. Гранд-адмирал молчал. Армитаж спрятал лицо в белом кителе и вокруг была звенящая темнота. Он шумно тянул носом воздух, но кто-то выкачал из помещения весть кислород. Недостаточно просто вдыхать. Недостаточно просто выдыхать.       Он хотел бы оплакать мертвую, но вместо этого оплакивал живого себя. Брошенного. Обманутого. Ничто не ранит сильнее, чем ласка. Ничто не душит так, как правда. Мы всегда сильнее всего ищем встречи с теми, кому мы не нужны. Больнее всего переживаем за тех, кому на нас плевать. И сильнее всего любим тех, кто нас обманывает.       Армитаж оплакивал себя. Он больше не пытался бороться с этим. Не пытался анализировать. Не пытался отрицать. Где-то очень глубоко внутри себя он знал и эту правду. Прятал ее, отметал как заведомо болезненный вариант. Она гнила внутри него и гранд-адмирал Траун вскрыл ее точно и уверенно.       Резкая боль, проносясь по сознанию, скручивала все тугим жгутом. Она была правильной. Она была необходимой. Она была не бесконечной. — Спасибо, гранд-адмирал Траун. — Ты стал сильнее сегодня. Равно как и я. У меня ушло около двух минут на то, чтобы разыскать данные. И больше двух часов на то, чтобы решиться сказать именно то, что я сказал. Бесконечно лгать невозможно, поскольку ложь во спасение похожа на снежный ком, спускающийся с большой горы. Рано или поздно она задавит всех тех, кто пытался использовать ее во благо. И обратит тех, кому лгали, против них. Гранд-адмирал Траун смотрит вниз. Опускает голову и приподнимает лицо Армитажа за подбородок. — Империи нужны дети. А детям не нужно лгать. Армитаж опускает голову. Боль стихает, медленно, но уверенно. Выжженная дыра в груди зарастает — детский разум справляется с фактами, глотает их и переваривает гораздо быстрее, чем взрослые. — У меня угнали спидер. Тот, который угнал я. Ассасины шли за мной по координатам, я настроил доступ к местоположению, они знают пароль. Тот, кто угнал его… мужчина с фасеточными глазами — он скрылся из города до начала нападения, потому что знал, что вы нападете. Гранд-адмирал Траун складывает руки за спиной. — Вы ведь тоже ищете того, кому вы не нужны… Может, в этом и смысл? Может быть, старый забрак в пустыне тоже искал того, кому был не нужен? — Какой забрак? — Старый.