Бог - старый забрак

— Хочешь немного музыки? — перекрикивая звук ревущего двигателя, предложил Армитаж.       Они летели сквозь поле бесконечно долго. Пейзаж вокруг не менялся, синий Звездный Разрушитель висел четкой тенью на недостижимом горизонте. — Нет, спасибо, — ответил Трасс, но Армитаж музыку все равно включил.       Она слилась с гудящими двигателями, пронизала звуковыми волнами встречный ветер и осела пылью на примятую днищем спидера траву. Она так некстати заставила вспомнить о ком-то очень важном. О ком-то, кто тоже ее любил.       Он мчался вперед на бешеной скорости, стараясь не думать о том, что осталось позади. Он чувствовал спиной иллюзию жара горящей деревни. Ощущал сотни взглядов, направленных, как дула бластеров, в его затылок. И стремился убежать от них. Говорят, что убежать нельзя от самого себя. Глупости говорят, конечно можно! Нужно только поднажать посильнее. Пока встречный ветер не выжмет из глаз, казалось бы, высохших, слезы. «Ты медлителен и туп!» — говорил отец. «Ты у меня самый быстрый!» — говорила мама.       Если бы можно было дать людям право уйти — он сделал бы именно это. Он дал бы каждому из своего войска право выбирать, куда идти. Вот только те, кто вырос, как сорная трава, пробившись через обломки Империи, выбирать не умеют. Они умеют следовать приказам — это проще, когда ответственность за твои поступки возложена на старшего по званию. Армитаж дал бы возможность убегать, потому что знал, что они все равно не смогут выбрать, куда именно. Однако, стоило ему задуматься о том, куда бежит он сам — тут же находилось великое множество вариантов. Вперед, потому что должен догнать горизонт. Вперед, потому что-то, что осталось позади, он уже видел. Вперед, потому что идти назад все равно что идти в задницу. Вперед, потому что… там, кажется, что-то очень большое и дохлое.       Армитаж пролетает огромную смердящую гору и, круто разворачивая спидер, описывает полукруг по полю. Останавливается и рассматривает огромную тушу мертвого существа. — Что это? — Огромная смерть. — Труп, будет правильно говорить «труп», — поправляет Трасс.       Армитаж ссаживается со спидера и подходит ближе. Оглядывается на город, на висящий Звездный Разрушитель над ним и вздыхает. — У меня появилась идея. И я ее думаю.       Он нагнулся, собирая рукой горсть пестрых полевых цветов. Сжимает пальцы, стебли выделяют сок… он собирает букет для мамы, раз за разом нагибаясь и обходя огромную раздувшуюся тушу. Он не знает, что это за создание перед ним. Как именно его постигла смерть. Знает только, что трава уже совсем скоро пронзит натянутую, как на барабане, мертвую кожу. Смерть даст жизнь. — Только не вздумай подходить ближе… мне кажется, он вот-вот взорвется. Армитаж сделал вид, что не понимает сай-бисти. Трасс сделал вид, будто все взорвалось. — Это не труп. Это — идея. Идея, замершая во времени. Посмотри, сколько жизни вокруг. Чем гениальнее идея — тем дальше разносится ее влияние, тем больше привлекает она к себе.       Над трупом кружились насекомые, тихий трепет сотен крыльев сливался с ветром, гуляющим по полю. — Смотри — они готовы взрастить на этой идее своих детей-личинок. Они помещают их прямо в нее. Дети пожирают идею, они питаются ей и пропитываются ей. Совсем скоро сюда придут падальщики, они вопьются зубами, они растащат ее на кусочки. Каждый в свое логово. Они будут сыты настолько долго, насколько больший ошметок плоти смогут себе урвать. А потом за дело примется трава. Все, что не пожрано и не растащено — просочится в землю, разбившись на питательные элементы. Корни жадно вберут в себя все, и стебли потянутся вверх, надежно скрытые от ветра и солнца лабиринтами вымытых дождями добела костей. Момент рождения идеи — это смерть чудовища… человека… системы… империи… Армитаж повернулся к Трассу, заметил, как тот поджимает тонкие губы, словно пытаясь сдержаться от какого-то ехидного комментария. — Я на общегале это сказал, да? — Да. Армитаж подошел ближе к спидеру, закрепил цветы рядом с панелью управления и оглянулся еще раз. — Я хочу пострелять в эту штуковину. — Не стоит. Она может взорваться. Армитаж сощурился. — То есть… тебе никогда не хотелось потыкать палкой во что-то мертвое, чтобы посмотреть, что там внутри? Трасс скривился, как будто заданный вопрос нанес ему глубочайшее личное оскорбление. Армитаж расценил это выражение лица, как подавленное желание следовать воспитанию, а не инстинктам. — И никогда не хотел выдавить огромный прыщ на лице знакомого? Или отковырять корочку с раны и посмотреть, что там под ней? Трасс выглядел так, будто подобные, откровенные и мерзкие вопросы, наносят оскорбление уже не только ему, но и всей его семье. И всей его расе. — Кажется, сейчас я много нового узнал о чиссах, — пробормотал Армитаж, доставая из небольшого багажника спидера бластер, которым он был укомплектован. — Оно может взорваться из-за выделения газов и разности давлений… — Я уверен, что это безопасно. Армитаж прицелился. — Послушай, ты же разумный человек и должен вести себя… — Да брось, это же весело! Палец медленно опустился на рычаг предохранителя, переводя бластер в боевой режим. — Я, Синдик Восьмой Правящей Семьи… — Я уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения самостоятельно. — Я пытаюсь удержать тебя и минимизировать последствия твоих суици… — Ты такой зануда. Указательный палец нашел спусковой крючок.       Вспышка на краткое мгновение осветила темную зелень примятой травы. Крохотная обожжённая дыра в натянутой до предела серой шкуре за мгновение разрослась до необъятных размеров. Разодранная оболочка исторгла из себя плоть и зловоние. Идея с оглушительным грохотом рассыпалась по полю. Ошметки перегнивших кишков звонко хлестнули по лицу, словно сама смерть дала жизни пощечину за надругательство. Армитаж рухнул в траву, зажмурившись и выпустив из рук бластер.       Некоторое время он лежал неподвижно, не дыша. Он чувствовал, как по щеке его сползает что-то мерзкое и осклизлое. Будто сама смерть, в наиболее отвратительном своем воплощении, нежно гладит по лицу еще живого. Дует зловонием на место хлесткого удара, запутывается в волосах неживой лаской куска протухшего мяса. «Ты мерзкий и воняешь!» — сказал бы отец. «Ты мой маленький чумазик!» — сказала бы мама.       Армитаж, оглушенный и растерянный, так и остался лежать в траве, облитый перегнившими внутренностями животного. В ушах его глухо звенело, но даже сквозь звон он отчетливо слышал переливчивый мурлыкающий смех. — Может… ты проявишь хоть немного сочувствия? Армитаж снял с волос налипший кусок разодранной кожи взорвавшегося трупа. Его стошнило бы от невыносимого запаха, не будь он таким голодным. — Да… разумеется, — отозвался Трасс, — но сначала пируэт народного танца «я же говорил». Он воздел руки к небу и провернулся, скользнув ногами по раскиданным в траве ошметкам внутренностей. — У тебя просто нет сердца. — Ну… — Трасс повел плечом, — значит, у кого-то их два.       Армитаж задумался на мгновение о том, как это — когда сердца два? Имеет ли это все отношение к величайшей любви или к банальной ксенобиологии? Два сердца могут вместить в себя вдвое больше чувств или вдвое больше крови? — А если два сердца — он любит в два раза сильнее или любит двух разных личностей? Трасс пожал плечами. — Разве любят сердцем? — А чиссы для этого другие органы используют? Армитаж прищурился. На мгновение ему показалось, что кожа Трасса чуть поменяла цвет в сторону более лилового оттенка. Будто кто-то смешал синий и алый на его щеках. — Нам пора идти.       Армитаж был абсолютно согласен. Он достиг нужного результата, полежал в траве, принюхался к смраду и зловонью, и решил продолжать свой путь.       Спидер был липким, но собранный букет цветов почти не пострадал. Армитаж легко вскочил на сидение и, обтерев ладони о штаны, нажал кнопку старта двигателей. Только вперед.       Туда, где уже совсем близко виднеется город, сокрытый огромной треугольной тенью. Он не знал, что ждет его в городе, думал только о том, какое бесчисленное количество кухонь предстоит обойти. От этих мыслей болело сердце. Армитаж снова и снова возвращался в недалекое прошлое. Прокручивал в голове моменты, в которых он допустил ошибки. Деревня позади давно сгорела, но впереди вспыхнул закат. Солнце втиснулось между невысокими крышами, проползло лучами под кромку края Звездного Разрушителя и раскрасило все в невероятные цвета. Все оттенки карамельного, оранжевого и алого трепетали на квадратных стеклах домов. Словно город был объят еще большим пожаром, нежели деревня, оставленная позади. Спидер притормаживает у блокпоста. Армитаж не видит лица штурмовиков, но уверен, что они искривились так же, как лицо младшего офицера с ними. «Они — основа и стержень благополучия Империи!» — говорил отец. «Какие чистенькие, аккуратные…» — говорила мама. — Белые кости черных живых, — шепчет Трасс. Армитаж набирает побольше воздуха и проговаривает заранее придуманную фразу: — Я младший техник службы утилизации отходов. Устранял эпидемиологическую угрозу городу по приказу высшего командования. Он изящным жестом достает что-то из кармана, но офицер не решается брать из замаранных рук зловонное нечто. — Ваш спидер не имеет кодов идентификации. Стоит сдать транспортное средство на проверку. Сердце сжимается от страха. — Возможно, он был поврежден во время плановых работ, — невозмутимо отвечает он, стараясь выглядеть как можно более спокойным. Офицер скептически щурится и этот момент Армитаж использовал, чтобы ткнуть ему под нос что-то мерзко-пахнущее в своей руке. — Проезжайте… — отшатывается он, — желательно не по центральным улицам. — А что? — Бластеры от запаха ржавеют, — серьезно ответил офицер, открывая заслон и пропуская спидер.       Армитаж въехал в город, все еще держа в руках то, что протягивал офицерам. Это не было документами, но было несомненной причиной, по которой он приехал. Инфокарты с голосом матери.       Он сворачивал с центральной улицы, летел проходными дворами и бесконечно поворачивающими узкими переулками. Он искал взглядом волосы цвета пылающего заката, встречался взглядами с… разными существами. Не все из них были людьми, названия некоторых рас он даже не знал. Спустя тысячи часов в человеческих компаниях, он вдруг оказался посреди пестрого мира, преисполненного разнообразием форм жизни. Все строения были разными: и высокие здания, обшитые дюрасталью, и покосившиеся странные глинянные домики, присутствовало даже что-то деревянное. Крохотные хижины соседствовали с островерхими дворцами. Однако… улицы были расчерчены ровно, нумерация домов, продублированная на неизвестных наречиях и торговых языках, была упорядоченной. Будто кто-то собрал в одном месте осколки сотен различных культур и позволил им существовать в такой опасной близости друг от друга.       Он вывернул из крутого переулка на широкую площадь с фонтаном. Стены расступились полукругом, дома отбрасывали длинные тени на брусчатке. По всему периметру стояли яркие лотки с навесами, торговцы спешно убирали товар, стремясь побыстрее уйти домой. Армитаж оставил спидер на въезде, надеясь, что никому он, покрытый перегнившими внутренностями и трупным ядом, не приглянется. Он проследовал к фонтану и, присев на край, тут же зачерпнул в ладони воду, чтобы умыться. — Свобода! — жарко произнес он. — Ну и что теперь с этой свободой делать? — отозвался Трасс.       Почему-то Армитаж понимал, что он смотрит куда-то в сторону. Подумал о том, что его, должно быть, влечет разглядывать пеструю толпу экзотов, рассматривать товар с лотков. — Со свободой-то? Как обычно — потратить ее на что-то странное и бесполезное. Он разворачивается на краю фонтана, спускает ноги вниз и болтает в чистой воде до тех пор, пока она не помутнеет от налипшей на сапоги грязной массы. — Например, на купание в фонтане? — Да, например, на купание в фонтане.       Армитаж ждет, пока бурление воды не разнесет грязь по фонтану, чтобы зачерпнуть еще пригорошню руками и вылить себе на волосы. Он пытался помыть голову, отчаянно тер себе темя и приговаривал что-то злобное сквозь зубы. — Ты будто бы ненавидишь их, — прокомментировал Трасс. — Кого? — Свои волосы. Ты дерешь их и мучаешь, ты стараешься все время куда-то спрятать их. С ними что-то не так?       Армитаж задумался. Он, наверное, мог бы придумать какой-то развернутый ответ на этот вопрос. Но глядя на это безмятежное синее существо, похожее на других синих существ, он думал лишь о корректности донесения информации. — Они рыжие. — И что? — Рыжие они. Это неправильно. Нельзя иметь рыжие волосы. — Почему? — Это некрасиво. Трасс моргнул. Как будто то, что сказал Армитаж, было сказано на незнакомом языке. — Рыжий — бесстыжий. Рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку за бакту. Я уродливый ребенок на этом празднике жизни, понимаешь? Трасс, наверное, не понимал. Весь такой из себя идеальный со своей этой укладкой, со своими этими глазищами. Куда ему до проблем маленьких кривых человеческих детей? — Знаешь, если бы я был единственным созданием, отличающимся от прочих по какому-либо внешнему признаку, я дал бы всем понять, что я отличаюсь в лучшую сторону. Чтобы то, что могли бы поставить мне в укор, стало бы моей особенностью, выделяющей меня из толпы. Попробуй нести это не как ношу, а как знамя… Будь сильнее, умнее, лучше… Не важно ведь, какого цвета у тебя голова, если она думает. Заставь их видеть в тебе не твою прическу или одежду, а то, что ты несешь внутри себя. — Кишки свои что ли? — рассеянно ответил Армитаж. Как будто и не слушал вовсе. Как будто его занимало что-то еще. Он фиксирует упорядоченность в хаотичном движении толп существ по площади. То и дело видит прошивающие насквозь всю площадь чужие взгляды. Армитаж точно знает, как жадно смотрят глаза ищущих, какие тонкие морщинки залегают меж бровей, когда мысли сопоставляют увиденное с желаемым. Люди ищут не его. Взгляды равнодушно скользят мимо и снова впиваются в пеструю толпу. Трасс звонко хлопает себя ладонью по лбу. — Ты видишь разницу между внутренностями и внутренним миром? — Да… и нет. — Все люди такие или только ты? Армитаж закусил губу, воззрившись на Трасса. Ох, как сильно он не хотел говорить эти вещи представителю другой расы, но, видимо, придется раскрыть ему главный секрет человечества. — Люди — ticsen’uvuet. Как будто ему вдруг стало мучительно больно являться частью множества, которому он сейчас отвесил хлесткую словесную пощечину. — Насколько? — Мы воюем друг с другом. — Друг с другом не воюют. Воюют враг с врагом.       Армитаж зачерпывает воду из фонтана, льет на свою куртку из горсти, пытаясь очистится от смрада и грязи. Он смотрит на прозрачную гладь, думая о том, что хочет спрыгнуть с узкого парапета и встать во весь рост. Он думает об Орсоне Креннике, который ходил по воде. Был ли он одним из ticsen’uvuet? Чтобы он сделал, если бы проснулся утром с рыжими, как огонь, волосами? Смог бы он так же ходить по воде? Построил бы Звезду Смерти? Армитаж отвернулся, оглядываясь на свой спидер. Изящной тенью проскользнула по переулку гибкая фигура. Длинные пальцы нереального цвета ухватились за ручки штурвала. Закат выгорает до серого пепла сумерек, оставаясь призрачным отблеском медового отчаяния в желтых фасеточных глазах. Он видел эти глаза в толпе. Видел миллионы отчаяний. Миллионы решимостей. Спидер взревел, сжатый между чужих острых коленей. Отброшенные встречным ветром длинные волосы черным флагом взметнулись вверх. Выброшенный прочь букетик полевых цветов разлетелся по утонувшей в сумраке площади. Армитаж сделал вдох, чтобы рассмеяться. Над городом взвыли небесные крайты, толкнув пласты воздуха звуковой волной сирены тревоги. — Какое прекрасное создание, — пролепетал он, вслушиваясь в еще отдаленный, но приближающийся гул истребителей. — Какой-то жукоглазый гад угнал твой спидер. Армитаж моргнул, поворачиваясь к Трассу. — И сейчас он летит, весь красивый. Щеки переливаются, волосы назад уууух! Летит прямо к тем, от кого я все пытаюсь убежать. К тем, кто позволил мне уйти без погони, к тем, кто убил то, что представляло для меня угрозу, к тем, кто спалил деревню, обнаружив в ней быстро размножающихся насекомых. Он не угнал спидер. Он взял ровно то, что я оставил для него. Трасс молчал. Что-то такое странное читалось в его лице. Будто знакомы они дольше, чем Армитаж вообще живет. Будто ему напомнило что-то о ком-то. Будто он хочет сказать что-то кому-то, кого здесь нет. Истребители заходят на позицию для нанесения удара. Первая атака приходится на соседнюю улицу, одну из тех, что лучами расходятся от круглой площади. — А теперь надо спрятаться, пока я не продемонстрировал свой внутренний мир местным пилотам. — Внутренности, — занудно поправил Трасс.