«Эдельвейс»

Перед большим театральным зеркалом в гримерной Полина размышляла о князе Репнине. Надо было что-то решать — их отношения должны были стать или более близкими, или сойти на нет. Все прошедшие месяцы, он охотно посещал ее скромные вечера, с оттенком легкого флирта беседовал, но, к сожалению, стать кем-то более близким не торопился, поэтому сейчас Полина должна была понять — либо продолжать игру с Репниным, либо заняться Писаревым. Шишкин получил отставку еще три недели назад ради общения с князем. Теперь девушку, благодаря Михаилу Александровичу, опекал сам Оболенский, разглядевший в ней искру таланта и решивший заниматься с красавицей лично. Полину забавляли его милые старческие восклицания, наивные, восторженные речи об искусстве и его абсолютная уверенность в бескорыстии своей протеже. Сергей Степанович наконец-то в лице Полины нашел идеальный образ прекрасной актрисы без остатка преданной бессмертному театральному искусству, и подобно ювелиру мечтал отточить грани ее таланта, а девушку и забавляло такое отношение и удивляло; оказывается, князь действительно полагал, что барышня ее положения может по-настоящему жить только театром, не заботясь ни о чем больше. Но жизнь научила Полину другому, пока богатые и знатные болтали о искусстве, она заботилась о насущном. Роль наивной дурочки, выслушивающей восторженные речи, была выучена ею еще в поместье при старом бароне, и теперь Полине оставалось только быть осторожной; не принимать подарков от малознакомых поклонников и не соглашаться на личные встречи с подозрительными кавалерами. Разумеется, князь Михаил Александрович не входил в число тех, связь с которыми могла считаться предосудительной. Утром прислали записку, и Владимиру пришлось спешно уехать. Анна, проводив его, осталась одна, делать ничего не хотелось и, взяв первую попавшуюся книгу с тумбочки, она подсела к окну. Книга, которую взяла женщина, оказалась той, которую читал Владимир накануне, это была биография Александра царя Македонского. Ничего особенного в ней не было кроме заложенного между страницами листка розовой бумаги. Нахмурившись, Анна повертела в руках сложенное письмо, которое благоухало сладковато-приторными духами, и пыталась вспомнить, когда доставили это ароматное послание. Письмо было явно женское, но от кого? И о чем могла писать неизвестная ей дама мужу? Анна недоуменно рассматривала бумагу несколько минут, но, одернув себя, захлопнула книгу. Однако неприятный запах чужих духов пропитал всю библиотеку, и Анна, рассердившись, вышла на балкон. — Все это глупости! Наверняка это какая-нибудь престарелая матрона спрашивает его совета по поводу продажи мельницы, — успокаивала себя Анна, всматриваясь в высокое майское небо. Разговор с Репниным оказался на редкость удачным, и хотя не принес ожидаемых результатов — князь и не думал делать Полину своей постоянной содержанкой, все же оказался чрезвычайно полезен. От него девушка узнала некоторые особенности жизни своего прежнего хозяина, барона Корфа. С Владимиром она не виделась уже давно, и хотя ни на секунду не забывала об этом мужчине, все же в меру сил старалась устроить свою жизнь с максимальным комфортом. Полина старалась достичь определенных высот в театре и стать поистине известной актрисой, настоящей примой императорского театра, ведь, в конечном счете, именно так она сможет достичь своей цели — Владимира, поэтому всякие вести о том, как живет и чем занимается барон, очень интересовали ее. — Вы сегодня были у Долгоруких? — переспросила она, когда Михаил, попивая предложенный чай, рассказал ей о своем утреннем визите. — Да, мой дядя посчитал, что мы обязаны навестить княжну Лизавету Петровну, раз уж оказались причастны к тому происшествию. — Лизавета Петровна всегда была очень добра ко мне, — Полина склонила голову и мило улыбнулась, вспоминая свое детство, — как впрочем, и ее сестра, однажды они даже рисовали с меня. — Да, Софья Петровна очень необычная барышня, — спокойно заметил Репнин. — Чем же? — Полина удивленно вскинула на него внимательные глаза. — Ну… — замялся князь, — Она делает странные выводы. К тому же ее замечания так откровенны, что я честное слово, даже растерялся от такой прямоты. Хотя… не могу сказать, что все ее выводы столь беспочвенны. — Чем же, смею спросить, так поразила вас Софья Петровна? — вежливо поинтересовалась Полина, еще не зная, что услышит. Вести о несчастной жизни баронессы Корф необыкновенно увлекли Полину. Кстати, Михаил оказался так простодушен, что поведал ей не только давешний разговор с младшей княжной, но и под направленной заинтересованностью актрисы, случай, произошедший на именинах княгини. А ее участие и открытая заинтересованность его делами так тронули Михаила Александровича, что он рассказал и о том, как боится Анна своего мужа, ведь в тот вечер в парке, он был свидетелем тому, как испугавшаяся баронесса пыталась увести мужа подальше от той злосчастной беседки. Признаться, судьба Анны Петровны мало занимала актрису императорского театра, но то, что между супругами нет доверия, и то, что молодая чета не находит взаимопонимания определенно заняло девушку. Как бы было сложно ей, Полине исполнить то, что она наметила, найдись у Кофров хоть толика доверия. Дальнейший разговор с Репниным свелся к тому, чтобы убедить князя, как нужна ему будет спутница все предстоящее лето, ведь визиты в деревню, так утомительны, что без приятного общества и очаровательной подруги выдержать все поездки просто невозможно. Заказав блины, Карл Модестович приготовился к долгому ожиданию, но его предчувствия не оправдались, Полина появилась почти в назначенное время. Стряхнув капельки дождя, она стянула щегольские перчатки со своих рук и, взглянув на управляющего, улыбнулась. — Приятно видеть тебя в добром здравии, Карл Модестович, — издалека начала она, расправляя складки на своей юбке. — И ты, я вижу, цветешь, — не остался в долгу осторожный Шуллер. Девушка молчала, пристально разглядывая мужчину. — Ну? Так что ты хотела? Чего записку прислала? — наконец не выдержал он. — Больно скорый ты, — ухмыльнулась Полина, — а скажи, хорошо тебе живется при новой барыне? — Да уж не жалуюсь, — неопределенно ответил управляющий, — ты решила облегчить мою жизнь? — Не облегчить, Карл Модестович, помощь мне твоя нужна, — вдруг серьезно призналась Полина. — Какая же тебе помощь понадобилась? — опешил управляющий, — Ты вон вся как сыр в масле… С чего это вдруг на поклон ко мне пожаловала? Полина молчала, рассматривая свои кольца и аккуратные прозрачные ноготки, и Шуллеру показалось, что она вообще ничего не скажет, так и промолчит, насмехаясь, а потом встанет, шутливо улыбнется и, легко клюнув свои пальчики, пошлет ему поцелуй. Но она, видимо что-то взвесив в своей голове и приняв решение, повернула лицо и твердо посмотрела в глаза Карлу Модестовичу. — Барин наш на Ивана-Купалу праздник опять затеет в память по батюшке своему, — вдруг негромко проговорила она, — Так ты проследи, чтоб как раньше все было, и гости и стол и девки из деревни с хороводами. — А тебе зачем? — растеряно заморгал мужчина. — Ты молчи, да запоминай. Коли сделаешь, как я говорю, к концу лета в Курляндии домик себе купишь. Князь Репнин… — Не думаю, что Владимир Иванович станет людей разных приглашать, наверняка обойдется только родственниками. Не любитель он больших приемов. — Не твоя беда… Репнин — не последний жених, а тестю вашему Петру Михайловичу женихи-то сейчас ох! как нужны. Ну, а там где князь, там и я буду, — самодовольно улыбнулась Полина. — Не пойму я, куда ты клонишь… — А тебе понимать не надо… тебе только как я велю, сделать надобно. — Полина холодно посмотрела в глаза управляющему, — Ты как увидишь, что мы с Репниным на луг отправились, ты баронессу свою задержи где-нибудь, а Владимира Ивановича к стогам направь… Да гляди, не замешкайся. Шуллер смотрел на то, как она доставала ассигнации, как совала в его руку скрученные бумажки, как, обдав его замораживающим взглядом, величественно поднялась, и молчал, осмысливая ее слова. Девка уже скрылась за дверью, а Карл Модестович, уронив голову, все сидел за столом. Потребовав водки, он еще долго не покидал гостеприимного трактира, между бутылками приговаривая: — Что ж ты, Полька, делаешь? Аль, не видишь совсем, — тут он замолкал и, наполнив очередную рюмку, опрокидывал ее, занюхивая своим рукавом. Анна всегда любила лето в деревне; раннее солнце, капли росы в прохладе трав, звонкие трели птиц. Теперь же прибавились еще и руки, добрые руки, которые обнимали ее, и серые глаза в которых она без труда читала все тайны. Раньше никогда бы не догадалась Анна о том, что другой человек может заполнить собой все ее время, все пространство, и не оставить ни капли свободы, и что эта самая свобода без него станет ей совсем не нужной. Даже когда его не было рядом, мысли о нем не оставляли ее, и со страхом Анна начинала понимать, что без мужа, она совсем не мыслит своей жизни. Иногда ей становилось страшно, иногда тревожно, но приходил Владимир, обнимал, и все страхи таяли, как мартовский снег под лучами радостного апрельского солнца. Вот и теперь, лежа в траве, она задумалась о Владимире, который, блаженно закрыв глаза, раскинулся рядом. Прищурившись, она заглянула в самую синь неба, там, в высоте лазури плыли облака, и девушке показалось, что это на самом деле легкие, быстроногие кони, на которых они с Владимиром катались утром. С самого детства Анна всегда думала, что если запрокинуть голову и заглянуть в самое небо, а потом, обняв весь мир, упасть спиной в травы, то там, у самой земли, ее подхватят, уберегут от боли ушибов и горя разочарований. Теперь она знала — это не мечта и не фантазия, это реальность. Владимир всегда удержит ее и всегда защитит, и эта уверенность придавала какой-то особенный вкус каждому ее утру. — О чем ты думаешь? — сонно спросил Владимир, не раскрывая глаз. — О тебе… — так же тихо ответила Анна. — И что ты думаешь? — в негромком голосе послышалась заинтересованность, но глаз мужчина не открыл и не пошевелился. — Я думаю, что ты тиран и деспот… — улыбнулась Анна, счастливо вздыхая, — Я совсем перестала принадлежать себе… Ты забрал все. — Это плохо? — Не знаю, — честно призналась она и посмотрела на мужчину, — Порой мне кажется, что это не плохо, но иногда, мне становится страшно… — Почему? — Владимир приподнялся и, оперевшись на локоть, заглянул в глаза жене, — Если любишь, зависеть от любимого совсем не страшно. Разве нет? — Не знаю, — задумчиво ответила Анна и в ее голосе ему послышалась обреченность. — Может быть просто … — Владимир пристально вглядывался в ее лицо, пытаясь найти ответ, и все медлил задать свой вопрос, — Ты… не любишь меня? — сказал он. Анна замерла на секунду и вдруг весело улыбнулась, — С чего это вы, господин барон, вздумали вопросы задавать? Она быстро поцеловала его в щеку и звонко рассмеялась, а, поднявшись и раскинув руки, закружилась, развевая по ветру свой легкий шарф. — Господи! Ты посмотри вокруг, — с восторгом рассматривая цветущее поле, смеялась она, — Красота-то какая! В последнее время князь Михаил Александрович чувствовал себя отменным кабаном, загнанным для охоты; с одной стороны семейство Долгоруких и Мария Алексеевна, которая мастерски опутывала его своими льстивыми речами под одобрительное покашливание его собственного дядюшки, с другой — Полина, которая умелыми ласками и вкрадчивым голосом выуживала из него все, что ей было нужно, так что он и опомниться не мог. Теперь вот ей вздумалось свести его с Лизой… Зачем? Нельзя сказать, что Лизавета Петровна Долгорукая была ему неприятна, просто Михаил никогда раньше не задумывался над тем, какая на самом деле эта девушка, ведь раньше подле нее всегда была сестра, более красивая и утонченная. Лизавета же пока не успела пленить его ни своей юностью, ни нравом, который по слухам был горяч, ни какими-то удивительными рассуждениями. Что и говорить, пышная свадьба, породнившая бы два княжеских семейства, могла стать очень выгодна и ей и ему; Лизе не пришлось бы заботиться о своих новых нарядах, а Репнину пошло бы на пользу родство с одной из древнейших фамилий России, да и связи, что имел князь Петр Михайлович были далеко не лишними, но какой интерес могла питать такая женщина, как Полина к выгоде его женитьбы? Он не успел ответить еще на этот вопрос, как нежная рука скользнула по его волосам и у самых губ появилась спелая гроздь винограда. — Нет, нет, — томно дразня его, протянула красотка, — Вы непременно должны быть сегодня там. — Зачем? — Миша поймал губами ягоду, и улыбнулся, поглаживая бархат нежного бедра, освобождая его от шелковой затейливой детали. — А затем, мой дорогой, чтобы князь Петр Михайлович считал вас почти сыном и… — женщина тихо выдохнула, когда ее ножка оказалась на мужском бедре, — И еще потому, что я так хочу. — Зачем это мне? — снова спросил Михаил, не останавливаясь на своей занятии, — вслед за чулками полетел белый кружевной корсет. — Нет, нет, нет, — пропела Полина, положив пальчик на смелые мужские губы, — Только если обещаете сделать так, как хочу я. — Я не понимаю, — не выдержал Михаил и приподнялся, — Для чего эти игры? Я вовсе не собираюсь сейчас жениться! Тем более на княжне. — Но побыть чуточку ее кавалером все-таки надо, — нежно возразила Полина, и облизала розовым язычком янтарную ягодку винограда. Михаил проследил за ее ротиком и отвернулся. — Я не вижу смысла заигрывать с этим семейством, — твердо ответил он, — Кроме того, я не понимаю вашей заинтересованности. — А я вижу, — лениво потянулась Полина, проигнорировав вопрос, и батистовая рубашка, вовремя съехав на плечо, открыла безупречную грудь с розовым заострившимся соском. — Разве это не весело? — соблазнительно спросила она, протягивая руку к Мише, — Разве не забавно? Ее пальцы переплелись с его и подчиняясь женской воле Михаил уже позволил увлечь себя на подушку. — Разве не премило мы развлечемся, если будем иметь возможность, бывать у них, так часто, как мы сами захотим? — шептали розовые губки у самого его уха, дразня горячим дыханием, — И разве вы, мой дорогой, сами не желаете посмотреть на то, что делается в доме у барона Корфа? — острые ноготки быстро пробежали по мужской груди, а язычок уже рисовал дорожки на обнаженном животе. — Разве вы… — Довольно, — остановил ее Репнин, перехватив руки, — Почему я должен рисковать своей свободой ради вашей прихоти? Мои частые визиты скомпрометируют княжну, вы что, не понимаете? Полина медленно подняла голову и ему вдруг стало страшно под ее яростным взглядом. Секунду она молчала, а потом негромко произнесла, — Потому что Владимир Корф отнял у меня все. — Что это значит? — переспросил Репнин, отодвигаясь от женщины. — Я выросла у него в доме, — совсем тихо начала она, — Я была воспитанницей его отца. Барон Иван Иванович любил меня как дочь, а он! — Что он? — Он обесчестил меня. Размеренную жизнь в деревне никак нельзя было назвать скучной и монотонной. Они просыпались совсем рано, почти на заре. Подолгу гуляли по тропинкам парка, встречали купавшееся солнце в реке, и забирались в лес, в самую прохладу темного ельника, где робкие лучи света все еще не могли прогнать задержавшуюся ночь. После таких увлекательных прогулок Владимир особенно любил домашние блины, которые Варвара мастерски укладывала в высокие, стройные блинницы. После завтрака наступал «час управляющего», как весело называла Анна эти часы вынужденного одиночества. Иногда, она устраивалась в кабинете мужа с книгой и, делая сосредоточенный вид, тихонько наблюдала за Владимиром, а иногда отправлялась бродить по дому, постепенно учась обязанностям хозяйки. Теперь она уже знала, где хранится столовое серебро, и какие портьеры и чехлы надо было отдать прачкам. Она заходила в девичью и, проверяя работу, рассматривала белоснежные кружева. Иногда Анна забредала в библиотеку и, разбирая книги, вспоминала то письмо, что нашла еще в городе. Она никогда не спрашивала мужа об этом. Почему? Анна и сама не могла точно сказать, почему не решалась задать такой простой на первый взгляд вопрос. Почему ее всю точно сковывал ледяной страх, как только она вспоминала о том письме? Чего она боялась? Что мешало ей? Но боль в сердце, которую причиняло одно только воспоминание о нем, становилась с каждым днем острее. «Владимир еще спал, когда в его комнату тихо проскользнула скромная фигурка почтительно одетая в белый фартук горничной: серебреный поднос бесшумно был поставлен на столик, и юная девушка засмотрелась на спящего хозяина. Ничего подобного она раньше не видела — смуглая кожа и удивительно красивые черты лица. Этот мальчик стал просто потрясающе красивым мужчиной. Бронзовый загар от южного кавказского солнца только подчеркивал изящные линии скул и бровей, а длинные черные ресницы бросали тени на гладкость юношеских щек. Он спал, закинув руку за голову и разомкнув губы, не подозревая о том, что его смело разглядывает бесстыдная крепостная девка» — Это случилось когда мне еще не исполнилось и семнадцати лет, — глядя в пустоту, начала Полина закутавшись в шаль, — Барин наш Иван Иванович тогда «Отелло» решил поставить. Он любил английские пьесы и задумал меня языкам выучить, вот я в библиотеке и сидела. «Спектакль был назначен на вечер, и Полина задержалась в костюмерной, примеряя готовое платье. Карл Модестович подошел почти неслышно. — Слышал я, что ты нынче Дездемону играешь? — спросил он, подходя вплотную к ней. — А вам-то что? Играю… — недружелюбно ответила Полина и снова отвернулась к зеркалу. — Ну играй, играй, — неопределенно пробормотал мужчина и наклонился к ее уху, — Да не заиграйся. Я тебе добра желаю. — Знаю я ваше добро, Карл Модестович, — Полина повернулась к нему, — Только и думаете как подол задрать. — Дура, — Шулер не обиделся, — Неужто мне баб мало?... — пожав плечом, сказал он и наклонился еще ближе — Если б я хотел, то давно бы уж тебя... — тут он замолчал и, отвернувшись, строго сказал, — Замуж тебе пора. — Замуж? — Полина рассмеялась, а Карл Модестович, схватив ее за плечи, резко встряхнул, — Да пойми ж ты! — Что здесь происходит? — голос Владимира прервал его. Полина отшатнулась и прикрываясь прозрачной косынкой, испуганно посмотрела на стоявшего в дверях хозяина. — Ничего, — резко сказал управляющий, — Прошу прощения. Он отступил на шаг и, поклонившись, быстро вышел, прикрыв дверь. Владимир проводил его глазами и подошел к Полине, которая все еще дрожала под невесомой шалью. — Что здесь произошло? — нахмурив брови, спросил он. — О! — только и смогла вымолвить бедняжка и, словно ища спасения, бросилась на грудь молодого человека.» — Я задержалась после ужина, книгу искала. Барин мне роль выучить велел к утру, вот я и... — Полина дрожала и Михаил подвинувшись ближе, прижал ее к себе. — Я сначала не поняла ничего. Потом плакать стала, потом... — женщина сглотнула искусственные слезы и спрятала лицо в ладонях. — Ты не позвала никого? — грустно спросил Репнин. — Там никого и не было. «Потом Владимир так и не смог вспомнить, когда все изменилось. Когда в его руках оказалась не заплаканная испуганная девушка, которую он знал с детства и по-своему жалел, а молодая, привлекательная женщина, соблазнительно тянувшаяся к его губам. Она была неопытна, и он понял это, но как только попытался высвободиться, она, припав к его сюртуку жарко зашептала: — Нет, только не оставляйте меня. Прошу. И, смущаясь, пролепетала, — Вы же понимаете, меня все равно не оставят,а я не хочу так! Не хочу, чтоб кто-то глумился надо мной. Я решила, если уж суждено мне не как всем, с мужем, — она стыдливо замолчала, но потом переборов себя, взглянула на него, — Так пусть хоть с тем кто мне люб. — Полина... — отказываясь, отступил на шаг Владимир. — Барин! Владимир Иванович!... — актриса отвернулась и горько, навзрыд, расплакалась. — Я... Ты сама пожалеешь, — он уже был почти у двери. — Никогда! Слышите? Никогда. Вы не представляете, что значит каждый день жить в страхе, — она повернулась к нему и тихо, словно прося о помощи произнесла, — Я никогда ни в чем не упрекну вас. Они молчали, глядя друг на друга и, вдруг она безнадежно спросила, — Я совсем-совсем не нравлюсь вам?»