Без Бога

Милош приезжает на съёмочную площадку под Петербургом, не ожидая ничего нового для себя. Небольшой проект с прелестным сценарием удачно заполнил собой простой в графике, не более того… - Добрый день, - непринуждённо здоровается с группой девушка, усаживаясь на диванчик прямо напротив, закидывая ногу на ногу. «Красивая», автоматически отмечает он. В домике, снятом для группы, людей хватает, но он выделяет её. Она улыбается ему, когда видит, что он на неё смотрит. «Какой… нездешний. Как будто не наш». Она оказывается права – серба Милоша Биковича она раньше никогда не видела и не узнала при встрече, но, когда их представляют друг другу, не удивляется тому, что интуиция её снова не подвела. - Моё любимое женское имя, - Милош наклоняется вперёд, чтобы легко пожать тонкие пальцы. Анна на секунду замирает, но вовремя успевает прийти в себя. Акцент, какого она раньше никогда не слышала, не то южный, не то немецкий, задерживает бег крови в сосудах. «Потрясающе. Скажи ещё что-нибудь». Милош и сам такой – комбинированный. Высокий, стройный, но выверенные черты лица выдают силу, большую внутреннюю жизнь, упорство, и девушка прищуривается, чтобы не выдать своего интереса. Она таких раньше не видела. Даже само это слово «серб» отдаёт прохладным югом, волей, горделивой свободой, уверенной посадкой головы. Не безрассудным жаром казацких степей, не североевропейской чопорностью… что-то посредине. «Однажды он сыграет в кино Христа», думает Анна. Милош знает много русских девушек. Но Анна, возможно, потому и оказалась здесь, что тоже «не такая». Совсем не похожа на русскую. Слишком улыбчива, слишком уверена, слишком независима, слишком открыта и слишком не считает нужным это скрывать. Длинные, густые чёрные волосы, яркие зелёные глаза, а кожа не просто светлая – контрастно-полупрозрачная, позволяющая увидеть веснушки на вздёрнутом носике, проследить изящные линии ног от аккуратных кед до кромки джинсовых шорт. Ему становится интересно. На читке сценария она садится с ним рядом, но спустя пару минут ненавидит себя за это. Акцент пригвождает её к креслу, твёрдые звуки вместо мягких жгут с правой стороны – оттуда, где доносится звучный мужской голос. То ли убегать отсюда, то ли не держать себя. Подойти, попробовать – что за мир такой. И когда Милош говорит что-то вслух, ей приходится напоминать себе слушать смысл слов, а не музыку речи. *** Большой дом стоит на берегу реки. После сложного съёмочного дня Милош только выходит к воде, как видит, что Анна уже там – медленно идёт по каменному ограждению, пряча запястья в рукава свитера, но ему холодно за её голые ноги в балетках. Она замечает его. Он старается сделать вид, что не хочет ей мешать, но, когда понимает, что это бесполезно, спокойно идёт навстречу. Анна останавливается, ожидая его. Сердце у неё начинает колотиться так, что, боится она, он услышит. Ни о чём не спрашивая, он запрыгивает на ограждение, и девушка, улыбаясь, продолжает свой путь. Милош следует за ней шаг в шаг. Они идут молча. - Ты совсем озябла, - наконец нерешительно говорит он, не отводя взгляда от окончательно побелевших ног. Нерешительно потому, что не уверен – правильно ли он употребляет сложное русское слово. Она улыбается. «Озябла» - кто так сейчас говорит? - Нет. Я же из Сибири, там такая температура обычно всю весну и осень стоит. Намёрзлась. - Я никогда не был в Сибири. - А я в Сербии. Они тихо смеются – то ли созвучию двух своих родин, то ли своей незначительной разнице. - А как переводится «Милош»? Именно так, как я думаю? – не останавливаясь, она поворачивает голову, и он видит Анну в профиль. Она и не думает смотреть на него, она смотрит на воду. - Да, - кивает он, - примерно так. - А сокращённо можно тебя как-то называть? - О, нет. Здесь я категорически против. Только Милош. - Милош, - послушно повторяет она, улыбаясь. Молодого человека завораживает, как ветер перебирает распущенные волосы его спутницы, и как звучит его имя, произнесённое ей. - Но это только кажется, что сербский язык очень похож на русский, - спешит добавить он. - Сложно было учить? - В общем, довольно сложно. Ей хочется задавать ему вопросы, чтобы он говорил ещё. И в то же время – чтобы прекратил, потому что нельзя же так, у неё плечи замирают, когда он говорит что-то вслух. - У меня сильный акцент, да, - то ли спрашивает, то ли утверждает. Она думает, как же ему ответить. - Твой акцент – это что-то изумительное. Он необычный. Очень красивый. И очень тебе идёт. Предзакатное солнце окружает их алым потоком. Фотоны, отражаясь от гальки, устремляются прямо к ним. Так кажется Милошу. И становится тяжело вообразить, что где-то позади них сейчас ужинает съёмочная группа. - Почему не идёшь в дом? - Там шумно, не хочу. Я люблю тишину. А ты? Милош размышляет над ответом и не находит его. По-русски он всё равно не сможет высказать, почему его потянуло сюда. - Белград стоит на месте сочетания двух рек, Дуная и Савы. Моя квартира недалеко от воды. - Слияния, - негромко поправляет Анна. - Что? Девушка останавливается, поворачивается, чтобы он смог видеть её лицо, но Милош делает ещё шаг и почти натыкается на неё, и её глаза оказываются где-то у его подбородка, а в груди будто камень – тяжело становится дышать. Она отводит взгляд. - Сли-я-ни-я. Про реки правильнее будет сказать «слияния». Это значит… значит, что две реки сливаются в одну. Милош кивает. Он понимает. Она смотрит ему в глаза, успевает заметить, что на свету они у него переливаются с карего в зелёный, и снова отдают карим… Ей очень нужно сделать шаг в сторону – от него подальше. Притяжение, банальное, но в этот раз почему-то намного сильнее, закрепощает и разносит вдребезги мысли. Она с усилием отрывает себя от него, следуя дальше: - Тебе тяжело? - О чём именно ты говоришь? – он двигается с места одновременно с ней. Да, сейчас ему точно непросто. Только отчего, он и сам не понимает. От того ли, что должен идти за почти незнакомой девушкой, идёт и не может не идти. - Постоянно говорить не на своём языке. Это ведь утомительно. - Ну, в общем, да. – Он удивлён; до этого его никто о таком не спрашивал. Никто, должно быть, даже не думал о том, что ему может быть тяжело, но она угадала точно. - Если хочешь, можешь переходить на английский. Это должно быть полегче. Он удивлён ещё больше. В ней столько свободы, наверно, раз она так легко позволяет её другим. - Кроме английского, ты знаешь ещё какие-нибудь языки? – он упрямо продолжает по-русски, заставляя дрогнуть уголок её губ. И она удивляет его в третий и в четвёртый раз, когда говорит: - Да. Французский и немного испанский. Хочу выучить греческий. - Почему греческий? - Не знаю. Нравится, - она пожимает плечами. – Но теперь, как я понимаю, мне придётся учить сербский? - Что? Почему? - Ну, как, - она насторожена, но она позволяет себе усмехнуться, обернувшись, - ты же выучил русский. Ты понимаешь, что это вызов? Она выжидает две секунды, пока от его глаз не разбегаются улыбчивые лучи. Милош ей нравится. Ей нравится странная, болезненная смесь звериного умения выживать и античного изящества. Ей нравится беззащитность, которая в нём только угадывается – наверно, так выглядит каждый, кому не с кем поговорить на родном языке. Ей нравится, как за этой беззащитностью сквозит негромкое «Если будет нужно, я достану с неба луну, но не здесь, а на моей Родине». Он напоминает ей оставленную хозяином собаку, которой некуда пойти, которая только учится принимать свою покинутость и мечтает о возвращении домой. - Анна – правда твоё любимое женское имя, или ты из вежливости так сказал? - Правда, конечно. Это самое интернациональное имя. И потом, так звали мать Богородицы. Девушка улыбается тому, как забавно он произносит слово «интернациональное». - Аня, - говорит она. – Пожалуйста, зови меня Аня. - Аня… - медленно проговаривает он. Зря она его попросила. Мягкие звуки он произносит ещё внимательнее, соблазнительно скользя по ним, выстраивая с ними свои отношения и приглашая в эту игру того, кто рядом. В данном случае – её. - Скажи что-нибудь по-сербски, - просит Аня. Ограждение заканчивается, и девушка хочет было повернуть назад, но Милош спрыгивает вниз и протягивает ей руки. Она прыгает, согнув колени, и, как только выпрямляется и оказывается ещё ближе, чем раньше, он быстро и с наслаждением говорит, глядя ей в лицо: - Ја чак из друге земље, а изгледа да се са друге планете*. Удар под дых вынуждает Аню несколько мгновений молчать; пытаться спрятать от молодого человека, что хватает ртом воздух. И только через паузу она говорит: - Обалдеть. Ни слова не поняла. Милош улыбается. Не выпустив руки девушки, только перехватив её крепче, он ведёт её к линии воды. Так странно, что они всего лишь неделю знакомы, а по ощущениям… Аня чувствует, что она с ним. Милош ведёт её так, словно она это позволила ему. - Скажи что-нибудь по-французски, - просит он. Аня опускает глаза. - Je suis heureux que mon Dieu m'a amené ici. J'aime que je suis ici tout à l'heure avec toi. - Забавно, - говорит Милош. – Я привык, что это меня не понимают. А сейчас я и сам ни слова не понял. - Необязательно говорить на другом языке, чтобы тебя не понимали, - тихо говорит Аня, вглядываясь в линию горизонта. - Тут я с тобой согласен… - Милошу хочется встать позади неё и обнять за плечи, но вместе с тем совсем не хочется опошлять момент. – А можешь, пожалуйста, перевести, что ты сказала? Аня переводит глаза на спутника. Смотрит на острые скулы и на то, как его тянет взглянуть на неё, но он упрямо сдерживается. - Я сказала, что благодарна Богу за то, что привёл меня сюда. И что мне очень нравится… - она даже смутилась, - быть здесь сейчас с тобой. Она чувствует, как он сжал её руку. Просто говорит: - Мне тоже. Шёпот растворяется в шуме текущей воды. - И… мне очень нравятся люди, которые могут не только просить у Бога, стоя на коленях в храме, но и просто быть ему благодарными… каждый момент своей жизни. Я долго в себе это воспитывал… и воспитал благодаря таким людям, как ты. - Я никогда не стояла на коленях. Даже в храме. - Почему? Это… какой-то принцип? - Нет. Совсем нет. Милош хмурится: - Не понимаю. - Посмотри, как красиво… - улыбнувшись, шепчет Аня, показывая на скрывающееся за горизонтом солнце. – Какого же ещё Бога тебе нужно? - О чём ты говоришь? – сам не зная почему, он тоже начал шептать, и Аня не успела дать себе отчёт в том, что чуть сильнее стиснула рукав его куртки. - О том, что религии придуманы людьми. Чтобы разделять друг друга. Как в одной пьесе: «Какого рожна у них джихад есть, а у нас нет? Бог, что, у всех разный, что ли»? Поднималась я на Олимп. Нет там никакого пантеона. - Нет, не разный, просто… - Милошу не хочется говорить об этом сейчас. Он накрывает ладонью её пальцы, он чувствует себя спокойно и хорошо, но продолжает, потому что ему это кажется ужасно важным, - подходы к Нему разные. - Вот именно. А не всё ли Ему равно, какие к Нему подходы? В каком храме Ему молиться, и какими словами… Надо просто больше радоваться и любить. Жить по заповедям, если угодно. И для этого не нужна церковь и обряды. Она говорит, по сути, вещи кощунственные. Но Милош согласен, и его это путает и пугает. - А что ты делала на Олимпе? Искала Бога? - Да, - кивает Аня. - И не нашла. - В том-то и дело, что нашла. Здесь, – она поворачивается к нему лицом и кладёт руку туда, где у неё по-прежнему отчаянно колотится сердце. – И… здесь. Солнце скрывается за горизонтом. Аня опускает ладонь ему на грудь. Милош понимает всё, что она хочет сказать, он берёт её руку и подносит к своим губам, прикасается несмело, но невыносимо чувственно. Она отводит глаза и щурится от холодного ветра, пахнущего водой. - У тебя пальцы совсем ледяные. – Милош снимает с себя куртку и набрасывает девушке на плечи, прося Его, чтобы момент не ускользнул от них в никуда. Ему этого сейчас совсем не хочется. - Идём в дом, - шепчет он. – Выпьем кофе. Хотя вы тут, в России, больше любите чай. Им обоим кажется – кажется ли? – что они напротив засыпающего мира остались совсем вдвоём. - Нет, - улыбается Аня неожиданно смело, - кофе отлично подойдёт.