Сердце бури

      Когда Бен впервые увидел клинику — ту самую клинику, где он должен был позволить врачам вскрыть себе голову и вставить туда электронную дрянь, — он потом около часа не покидал свою каюту. Гневные крики и пугающие звуки разрушения нет-нет, да раздавалась за закрытыми дверями.       В этот раз Рей — единственная, кто умел хоть как-то сдерживать эту бурю, — и та не могла его успокоить. Ничего удивительного, ведь она и сама была на взводе. Она яростно расхаживала из угла в угол, кусая губы до крови, и с выражением ледяной решимости твердила что-то себе под нос — наверняка на все лады сулила разные беды и Чеду Астиксу, и Горга Хатту, и всем, кто тут замешан, если с Беном случится какая-то беда.       Что и говорить, клиника эта и вправду оказалась дырой, иначе сказать нельзя. По одному ее виду можно было сделать исчерпывающий вывод, насколько хатты ценят здоровье и жизнь представителей иных рас.       Персонал, среди которого были от силы один-два врача человеческого происхождения, глядел на Бена совсем не так, как принято глядеть на тех, кто нуждается в медицинской помощи. Скорее, как на неодушевленный предмет. Как на раба, бездушный источник дохода. Их тон, их манера обращения как бы говорили: «Хочешь вылечиться — терпи, а нет, так иди вон».       Они, конечно, сообразили, в чем дело. Медики, дроиды-ассистенты, другие работники клиники — все они знали, что к ним приходят, в основном, те, кому больше некуда идти, и поэтому допускали такую крайнюю наглость. При первом же осмотре врач-нейрохирург (из расы тви’леков) приметил у молодого человека характерную метку на шее — Бен отчетливо запомнил его взгляд и гнусную улыбку на тонких губах. Как будто эта инопланетная тварь в один миг разгадала все его самые потаенные секреты и теперь была уверена, что он полностью у нее в руках. Разумеется, тви’лек знал о происхождении этой метки — вероятно, ему и прежде доводилось видеть следы укусов личинок таозинов. Об остальном догадаться было не трудно.       Каким же унизительным казалось столь небрежное обращение для темного принца, привыкшего к благоговейному страху в глазах окружающих — и медиков в том числе, — которые не смели возразить ему ни в чем! Бен чувствовал себя оплеванным. Щемящая тоска и ощущение гадливости не давали ему покоя, требуя выхода, — и юноша по привычке выплескивал злость на подвернувшиеся под руку предметы, пока терпение Лэндо наконец не лопнуло, и тот не отрезвил «малолетнего паразита» простыми, но действенными словами.       — Напомню, если ты вдруг забыл, что никто тебя не тащит в эту богадельню на аркане. Но уж прости, лучшего в этих краях тебе предложить не могут. Я и так готов выложить кучу денег, лишь бы выполнить твою прихоть. По крайней мере, — мрачно пошутил Калриссиан, — у этого Чеда Астикса чистые полы и оборудование относительно новое.       Последнее замечание окончательно выбило Бена из колеи. Уже не находя в себе сил злиться или крушить все кругом, юноша опустился в кресло и, прикрыв лицо ладонями, горько рассмеялся. Воистину, ниже падать уже некуда. Он на самом дне.       Но разве это остановит его? Разве боль и унижение, которые он испытал, недостаточно его закалили? Нет, теперь он не отступится, ведь с одной стороны мать и ее судьба, с другой — Рей и их будущее счастье. Он не должен сомневаться.       Медицинское сканирование и томограмма. Забор крови. Постоянные переходы из кабинета в кабинет. Казенное репульсорное кресло, которое ему предложили местные санитары. И лица, лица, огромное количество чужих лиц, от одного вида которых Бену, чьи нервы все это время были на пределе, становилось тошно. Ему казалось, что каждое из этих лиц отражает какое-то уродливое торжество, что все эти существа с медицинскими повязками радуются его увечью — и почему бы им не радоваться? Ведь не случись с ним этого несчастья, он не явился бы сюда.       Марафон, называемый обследованием, занял два дня. На третий, когда Бен в сопровождении Калриссиана явился на прием к лечащему врачу, тот вынес вердикт:       — Учитывая нынешнее состояние молодого человека, есть надежда, что двигательные функции восстановятся на консервативной терапии: лекарствах, стимуляции электрическими импульсами и постоянных тренировках (разумеется, под бдительным контролем медиков).       — Тренировках? — словно во сне, оторопело переспросил Бен.       Тви’лек поглядел на пациента, не скрывая веселья. Кого бы не посмешил этот откровенно недоумевающий, глуповатый вид?       — Конечно. Уже сейчас видна атрофия мышечной ткани, если вовремя не вмешаться, мышцы ног совсем «отомрут». Решать, конечно, тебе, — добавил он, обнажив в оскале остро заточенные зубы. — Но я бы на твоем месте не торопил события. К тому же, выяснилось, что у тебя не так давно была серьезная травма головы (о чем тебе не следовало бы умалчивать).       Бен не поверил тому, что услышал. Невероятно! Ведь он уже поставил на себе крест, уже убедил себя, что другого выхода нет. А сейчас... сейчас он почувствовал себя человеком, которого приговорили к смерти и вдруг в последнее мгновение объявили о помиловании       — Пойми, — сухо сказал врач, — основная проблема не в ногах, а в твоей спине.       — Почему в спине? — еще больше изумился юноша.       Собеседник вновь окинул его насмешливым взглядом.       — Видно, ты не много смыслишь в медицине, Бен.       Тот гневно стиснул зубы и опустил голову, чтобы ни сам доктор, ни Лэндо, сидевший поодаль, не успели прочесть на его лице дикого желания немедленно размазать по стенке эту тви’лекскую погань, которая осмеливается говорить с ним, словно с двоечником.       Впрочем, Лэндо, кажется, заметил перемену в его настроении — иначе как истолковать легкий толчок, который Бен ощутил чуть ниже лопатки?       Тви’лек усмехнулся и продолжил:       — Главная причина твоего... кхм... нынешнего состояния — патология спинного мозга, вызванная сильной интоксикацией. — Он взглянул на Бена чуть пристальнее. — Давай-ка начистоту, приятель. Сам ведь должен понимать, врач для тебя сейчас все равно что священник. По счастью нервная система обладает определенной способностью к самовосстановлению. От нас требуется лишь помогать ей всеми доступными средствами, что я тебе и рекомендую. Однако времени на раздумья у тебя не так много. Чем быстрее начать лечение, тем лучше.       — Что это значит? — процедил Бен, подрагивая от нетерпения. Ему казалось, с каждым словом он чувствовал себя все глупее.       — Центральная нервная система — это довольно сложный механизм. Давай-ка я попробую объяснить. В работе опорно-двигательного аппарата принимают участие, в основном, три элемента: головной мозг, спинной мозг и собственно мышцы тела. Когда ты или, к примеру, я хотим совершить любое простейшее движение, двигательная зона коры головного мозга посылает сигнал в спинной мозг, а от него уже электрический импульс идет к мышцам. Тело совершает движение, и наши органы чувств «сообщают» об этом мозгу. Двигательные отделы головного мозга у тебя не повреждены, иначе все обстояло бы куда сложнее. Однако со временем, не получая ответной реакции, головной мозг прекращает подавать сигнал. Такова природа, мальчик. Природа экономит на всем. Даже слабые электроразряды в нашей голове — это тоже энергия, а энергия не должна тратиться впустую. Но пока эта стадия у тебя не наступила, оттого я и говорю, что тебя еще можно «починить» безо всякой электроники.       — И сколько времени это займет? — единственный вопрос, который теперь, после всего услышанного, еще занимал разум Бена, вызывая слабые сомнения.       Тви’лек сделал какой-то неопределенный жест. Его правое лекку слегка шевельнулось.       — При достаточно интенсивной терапии и постоянной нагрузке, полагаю, около двух-трех лет.       Трудно описать лицо Бена в тот миг, когда он услышал эти слова, эту жестокую насмешку судьбы! Надежда зародилась — и тотчас угасла. И на сердце стало в миллион раз хуже, чем если бы надежды не было вовсе. Удача страшно обманула его и, поиздевавшись, скрылась в кустах. Два-три года, подумать только! Отчего не двадцать, не тридцать лет?       Такого кошмарного разочарования юноша и не думал испытать. Да, он уже настроился на самое худшее. Но крифф, как же горько было услышать, что его ноги, настоящие ноги еще можно спасти, можно добиться, чтобы он стал полноценным человеком, безо всяких имплантантов в голове! Требуются годы усилий, но упорства ему не занимать. При других обстоятельствах Бен, не задумываясь, пошел бы этим путем.       — А если я все-таки захочу настоять на операции, как долго продлится восстановительный период? — глухо осведомился он.       — Мальчик куда-то спешит? — усмехнулся тви’лек. Однако единственный взгляд в глаза Бена заставил его убрать с лица паршивую улыбочку. — Зависит от индивидуальных особенностей организма. И от качества имплантанта, разумеется. Взгляни, — он активировал голопроектор. В искрящихся лучах отразилась схема небольшого прибора, показанного с разных ракурсов. — Тебе в голову будет поставлена небольшая микросхема — передатчик сигнала...       — Если проблема в спинном мозге, для чего мне вставлять что-то в голову?       — Так нужно, чтобы помочь твоей нервной системе наладить прежний ритм работы. И сократить восстановительный период, в конце концов. Преобразователь в твоей голове временно — слышишь, Бен, временно, до окончания реабилитации — возьмет на себя функции первичной моторной коры головного мозга. Он будет посылать электрические импульсы на контроллер, который тебе установят на позвоночнике. А дальше все просто: электроды контроллера обхватывают поврежденную область спинного мозга и отправляют сигнал дальше, к мышцам.       Рассказ дополняли постоянно меняющиеся кадры на проекторе, некоторые из которых Бен, откровенно говоря, предпочел бы не видеть. Не знать в таких уродливых подробностях, как все это будет происходить.       — А если коротко, — голос юноши был холоден и спокоен. Так же спокоен, как небо перед грозой. — Скажите наконец, сколько мне потребуется времени, чтобы двигаться, как раньше?       — В среднем, около недели. Быть может, двух недель.       На миг Бен прикрыл глаза. Его лицо выражало обреченность, но одновременно и какое-то подобие облегчения — по крайней мере, не нужно больше сомневаться. Две недели против двух-трех лет. Выбор очевиден.       Лэндо угадал, о чем он думает.       — Надеюсь, ты понимаешь, что нам нужен качественный имплантант, — вмешался пожилой сокоррианец, сурово глядя на тви’лека. — За деньгами дело не станет, я заплачу, сколько нужно.       — Конечно, — кивнул доктор по-прежнему с долей ехидства, — все, что господа пожелают. Современные модели контроллеров оснащены функцией памяти. Со временем устройство запоминает команды и отзывается все лучше. Индивидуальные рефлексы, походка — все это постепенно вернется. Может быть, какие-то изменения останутся, но незначительные. И еще. Я уже говорил об атрофии. Если мальчик спешит, возможно, ему лучше будет заменить ноги на биомеханические протезы. Иначе на реабилитацию все равно уйдут месяцы…       В воздухе повисло немое изумление.       — Что ты несешь? — выпалил Калриссиан, уже не особо стесняясь в выражениях.       Бен усталым взглядом прервал поток его возмущения.       Мысль и вправду казалась дикой, однако юноша ведь уже положил себе не пасовать перед неожиданностями и не удивляться ударам судьбы. К тому же, уж этот-то удар можно было предвидеть. Стало быть, в работе опорно-двигательного аппарата принимают участие три элемента. И для того, чтобы восполнить утраченное, ему нужно заменить каждый из этих элементов, во всяком случае, в той мере, которую предполагает его нарушение. Что ж, все правильно. Все до омерзения логично.       — Я согласен.       Он не желал больше спорить и, честно говоря, уже не имел сил вообще обсуждать что-либо. Последнее, что он спросил прежде, чем они с Лэндо покинули кабинет, это когда будет готовы имплантанты и, следовательно, когда состоится операция. В начале следующей недели. Ответ его устроил.       Биопротезы. У его деда были такие же, и Бен Соло не был бы Беном Соло, если бы не вспомнил об этом сейчас. Но Вейдеру, по крайней мере, не вживляли электронный чип ни в голову, ни в позвоночник; руки, ноги, искусственная вентиляция легких — да, но не мозг. Не та уникальная система анализа, которая делает человека человеком.       Что ж, хоть в чем-то Кайло Рен пошел дальше, чем дед.

***

      Последующие несколько дней протекли в какой-то угнетающей, гробовой тишине. Лэндо частенько отлучался и пропадал до поздней ночи. Иной раз он возвращался пьяным и веселым, как тогда, в их первый день на Нар-Шаддаа, но чаще всего бывал трезвым, усталым и раздраженным. Лишь однажды он обмолвился, что затеял какую-то крупную финансовую операцию, и, похоже, у него наклевывается неплохая сделка. Но больше ничего раскрывать не стал, шутливо отговариваясь, что, де, не хочет спугнуть удачу.       Для Рей и Бена, у которых и без того хватало тревог, его таинственные дела были примечательны разве что тем, что именно они заставили Калриссиана в эти последние несколько дней перед операцией возвратиться из Бильбоузы* назад, на Луну контрабандистов.       Молодые супруги говорили друг с другом редко, в основном обмениваясь короткими бытовыми фразами, ничего не значащими и не стоящими. Рей как будто опасалась, что, стоит ей открыть рот, как она не выдержит и все же попытается отговорить Бена от его затеи. Даже зная наперед, что у нее ничего не выйдет, и что она вообще-то не имеет морального права оспаривать его решение и не должна вносить еще большую сумятицу в его душу. Одна мысль о предстоящей операции приводила Рей в такое отчаяние, что в пору выть в голос. Превратить себя в киборга, в полуробота, чтобы избавиться от паралича ног — как все это нелепо и беспощадно! Ситуация горчила каким-то трагикомедийным фарсом, словно в мыльной опере с плохим сценарием. Глупо, глупо, бесконечно глупо! Так не должно быть, нет! Обязательно должен найтись другой способ. Наверняка Сила только и ждет, когда же они оба отыщут его…       И все же, сколько бы Рей ни ломала себе голову, она не могла предложить ни одной стоящей альтернативы, поэтому все, что ей оставалось — это помалкивать. Ее тяжелое молчание было для Бена свидетельством, что жена по крайней мере уважает его выбор. Его силу духа и безоглядную жертвенность, самоотверженную готовность помочь матери и исполнить долг, возложенный Силой на его плечи, пусть даже Рей пока не находила в себе сил смириться с происходящим.       Впрочем, она понимала — да разве Бен и сам не говорил этого? — что он идет на эту очередную жертву не только ради матери, хотя и пытался убедить себя самого в обратном. Пленение генерала Леи, по сути, послужило лишь спусковым крючком, однако, не случись этого, разве Бен согласился бы покориться судьбе и уйти в тень? Разве он смог бы жить простой неприметной жизнью, которая уготована калеке? Нет, его гордость и его деятельная натура не допустили бы этого.       Иногда даже отстраненность служит своего рода поддержкой. Когда нечего сказать, самое разумное — держать язык за зубами. И так ли нужно вообще говорить что-либо? Почему-то Рей полагала, даже была уверена, что любые слова поддержки Бен сейчас сочтет фальшивыми, вымученными — да такими они, по сути, и были бы. А то, что лежало у нее на сердце в действительности — порывистое, всеобъемлющее желание отговорить, не пустить... в конце концов наверняка, Бен и сам не раз прокручивал в голове все мыслимые аргументы против того, что он собирался сделать.       Главное — она была с ним. По-прежнему с ним, как неотступный страж. Как родитель для больного ребенка. В любой момент готовая поставить плечо, обнять и успокоить, хотя Бен об этом и не просил. Все как когда-то на «Сабле», с одной только разницей: тогда у них была надежда. Они бессознательно искали надежду друг в друге, и находили. Именно надежда помогла им, бывшим врагам, растопить лед враждебности, проникнуться друг к другу симпатией и пониманием. Теперь же над ними властвовала безнадежность, жестокая и вязкая, словно какая-то зловонная жижа. Мешающая дышать полной грудью.       Когда подошел срок операции, Рей держалась из последних сил. Каждую секунду ей хотелось кричать. Кричать, что есть мочи. Кричать так, чтобы ее услышали даже в самых отдаленных районах этой проклятой луны. Все чаще она уходила куда-нибудь, чтобы никто не видел ее сумасшедшего отчаяния, и, закусив собственный кулак, насильно давила в себе этот чудовищный крик.       О Сила, ведь Бен — единственный близкий для нее человек; ее муж, которого она любит. Ее жизнь теперь в нем.       Утро минуло, как обычно, разве что Лэндо со вчерашнего вечера был в необычайно бодром, приподнятом настроении. Бильбоузский космопорт встретил их, как всегда, неприветливым сумраком. Робко накрапывал дождь. Капли отливали на свету кислотно-зеленым.       Когда-то Нал-Хатта была цветущим тропическим миром, как Ач-То или Такодана. Здесь так же ярко светило солнце, а поверхность планеты утопала в бесконечной зелени. Но все изменилось, когда сюда нагрянули хатты с их извечной жадностью, с их любовью к комфорту и красивым вещам, с их поражающей способностью отравлять все вокруг своим смрадом. Когда дело касается этих гигантских жирных слизней, граница между урбанизацией и настоящим варварством чаще всего стирается полностью. Они не привыкли отказывать себе ни в чем. Соревнуясь друг с другом в роскоши и размахе, они вырубали здешние леса, чтобы возвести свои города — промышленные центры, которые регулярно выбрасывали в атмосферу ядовитые вещества. И вот результат: цветение сменилось гнилью и запустением. На месте зеленых лесов зловонные топи и поднимающиеся над ними удушливые зеленоватые испарения, давно затмившие солнечный свет. А приезжим боязно подставить руку под дождь.       Это даже не суровая бесплодная пустыня Джакку. Если Джакку напоминает истощенную, иссушенную жизнью старуху, то Нал-Хатта — разлагающийся труп.       Кого-то, быть может, трагическая история этой планеты и оставила бы равнодушным, однако Рей — та самая глупая нищая мусорщица-идеалистка, которая когда-то вырастила цветок в своем наполовину закопанном в песок скелете имперского броневика; та самая смешная девчонка, которая плакала от счастья при виде джунглей Такоданы и Ач-То, — что она могла почувствовать? Она испытала жалость к этому несчастному миру, как будто видела тело казненного преступника, выставленное всем на обозрение. И еще — резкое отвращение к тем, кто сотворил такое.       Лэндо с самого начала был решительно против того, чтобы Рей сопровождала их с Беном в этих поездках в клинику. Во-первых, ей было ни к чему видеть и слышать все то, что видели и слышали они, а во-вторых, Калриссиан не раз напоминал ей, что из всей их тройки пока только ее разыскивают охотники за головами. И все же, Рей неизменно настаивала на своем праве находиться рядом с мужем — и ей, в конце концов, удавалось настоять если не во всех, то, по крайней мере, в большинстве случаев. Сейчас был один из них. Лэндо лишь посоветовал ей закрыть голову и лицо получше. И еще желательно не высовываться попусту, не открывать рот без нужды. На эти условия Рей согласилась без раздумий. Как правило, она особо не задумывалась о том, во что одета. А молчание и вовсе стало для нее и для Бена привычным делом. Пугающе привычным.       Дождавшись, когда с неба перестанет капать, Лэндо и Рей помогли Бену забраться в арендованный лэндспидер. Водитель — один из тех предприимчивых и хватких молодых резвачей, которые ловят клиентов прямо на платформах и потом буквально не дают им прохода — услужливо открыл двери пошире, чтобы калеке было удобно забраться на заднее сидение, где комфортнее и просторнее. Рей села рядом с ним, по привычке молчаливо стиснув руку Бена в обеих своих руках. Тот не противился, однако и не ответил на ее ласку. Он смотрел в окно. Изучал унылый здешний пейзаж отвлеченным взглядом, как человек, который ищет спасения от страха, стараясь удержать внимание на мелочах.       Лэндо занял место впереди, рядом с водителем, и вскоре спидер плавно оторвался от земли.       Ехали прямой дорогой через городской центр, и потому водитель старался не гнать, соблюдая правила движения в густонаселенном районе. Бен и Рей сидели молча, отвернувшись друг от друга и разглядывали одинаково пустыми, словно под гипнозом, взглядами жизнь хаттской столицы, которая сейчас была видна им, словно на ладони. Их руки по-прежнему оставались крепко сцепленными, и все же, между супругами ясно ощущался холодок. Они были похожи на двух собак, скованных одной цепью — казалось, только эта невидимая глазу цепь и мешает им разбежаться в разные стороны.       Бильбоуза, как и Нар-Шаддаа, была сплошь усеяна огнями. Повсюду, куда ни кинь взгляд, полыхали рекламные вывески, голографические проекции, софиты. И лишь приглядевшись, можно было заметить, как из-за плотной завесы смога виднеются редкие солнечные лучи.       Внизу чернели фигуры пешеходов — большинство прикрывали головы накидками из плотной водонепроницаемой ткани, чтобы уберечься от кислотного дождя. Те, кто дышит воздухом, иногда носили тканевые повязки. Рей хорошо знала, для чего они нужны, она и сама не раз закрывала лицо в пустыне, чтобы уберечь дыхательные пути от песка — а тут повязки требовались, чтобы защитить легкие от смрадных болотных испарений.       Подавляющая часть зданий имели неказистый вид — смазанные очертания, неровные края. Они казались неловко слепленными комками грязи, настолько странными и уродливыми, настолько убогими, что в этом, пожалуй, даже был некий шарм. Как бы то ни было, эти строения, эти комки грязи неплохо вписывались в общую картину гнили и мерзости. Только некоторые из них выгодно отличались аккуратным видом и правильными архитектурными формами. Например, Палаты Великого совета, в народе называемые просто «Дворцом хаттов» — высокое монументальное здание в центре столицы, шпили которого — вот они, проступают сквозь плотные облака, словно призраки.       Когда до клиники оставалось не больше пары минут езды, пальцы Бена вдруг ожили и сомкнулись чуть сильнее. Рей вздрогнула от неожиданности и обернулась к нему.       «Где ты хранишь меч Скайуокера?»       Его мягкое, какое-то виноватое прикосновение к ее сознанию удивило Рей едва ли не больше, чем сам вопрос. Это были первые слова, которые она услышала от него за сегодня и, кажется, вчера тоже.       Удивление было столь велико, что Рей не сразу нашлась, что ответить.       «Меч он… у меня».       Она слабо улыбнулась, как бы пытаясь заполнить пустоту от своего бессодержательного ответа.       Рей не простила бы себе, если бы оставила на Такодане меч своего наставника, попавший к ней в руки после кончины Люка. Как-никак, это еще одно сокровище прославленного семейства Скайуокеров. Тот самый сейбер, который поверг Дарта Вейдера. Она взяла этот меч с собой, надежно спрятав среди своих немногочисленных вещей.       Бену она побаивалась сказать об этом. Что-то подсказывало Рей, что его реакция на упоминание об этом мече, как и о самом Скайуокере, все еще может быть непредсказуемой. Но Бен, выходит, сам догадался.       «Скоро он мне понадобится, — заявил юноша, предваряя ее вопросы. — Если операция пройдет хорошо, мне будет нужен новый меч для тренировок. Я и так слишком долго не упражнялся в фехтовании. Придется плотно заниматься, чтобы наверстать упущенное».       Пару раз Рей непонимающе моргнула. Неужто она не ослышалась? Он уже говорит о тренировках? Что ты замыслил, подбитая пташка? Еще не отрастив новых крыльев, ты мечтаешь опять парить в небесах? Вот оно, свидетельство его непоседливой натуры!       «Ты говоришь, как прилежный школьник, который был вынужден пропустить занятия из-за болезни».       Бен хмыкнул с едва различимым смущением.       «Те, кто изучает пути Силы, всегда остаются учениками. Они обязаны поддерживать и развивать свои умения день ото дня всю жизнь».       Джедаи утверждали, что это ситхи всегда стремятся к большему, не гнушаясь никакими средствами и никогда не останавливаются на достигнутом. Но это не так. А вернее, не совсем так. Правда в том, что джедаи и сами были не менее алчными и властолюбивыми, чем их заклятые враги. Они так же искали все новые пути постижения Силы. Так же стремились к контролю над нею — а контроль это и есть власть.       «К тому же, я еще помню, что обещал заняться и твоим обучением», — добавил он.       «И ты согласен взять себе меч твоего дяди?»       «Другого под рукой все равно нет, а на сборку нового уйдет слишком много времени».       Бен говорил так, словно речь шла о чем-то простом, само собой разумеющемся, хотя в глубине души — Рей готова была поклясться — сам поражался своему спокойствию.       Тот самый меч, который Люк Скайуокер собственноручно собрал еще в молодости. Меч, само рождение которого знаменовало начало новой эры джедаев. Меч, который мог бы стать самым драгоценным трофеем Кайло Рена. Юный Бен Соло столько раз видел этот меч танцующим в руках дяди, и ложью было бы сказать, что он не мечтал с самого начала разжиться таким великолепным оружием. Лишь много позднее он понял, что сейбер для джедая — это далеко не просто орудие убийства, и уж точно не красивая и причудливая вещица. Это — сердце воина Силы, а сердце всегда у каждого свое.       И все же, в былые годы он был убежден, что со смертью учителя его меч, как и само наследие Новой академии, перейдет к нему. В этом и не могло быть сомнений. Но сейчас… сейчас после всего произошедшего меч Скайуокера вызывал слишком противоречивые чувства.       Слишком...

***

      Первым, кто встретил их в клинике, был, как и всегда, дроид-администратор. Лэндо тут же заговорил с ним, выспрашивая, сколько продлится операция и когда они смогут забрать «своего парня» назад. Молодые люди в это время находились в стороне, бледные и угрюмые. Все так же скованные безмолвием и каким-то необъяснимым оцепенением. Дроиды-санитары уже устроили Бена в его обычное кресло, и теперь Рей стояла позади, вцепившись в спинку этого кресла до бели в костяшках пальцев.       Неожиданно ей в голову пришла мысль, что она держит его, его кресло в такой же отчаянной хватке, с которой привыкла держать свое добытое в пустыне добро, чтобы его не растащила местная шпана.       Именно сейчас, в эти последние несколько минут перед расставанием, молчание между ними достигло высшего напряжения. Рей казалось, что любые слова попросту застрянут у нее в горле.       Вскоре один из санитаров отстранил Рей, пропищав что-то. Та, хотя и знала бинарный язык дроидов, однако даже не пыталась разобрать смысл сказанного. Она и так поняла, что пациенту пришло время пройти в палату.       Пришло время.       От одной этой мысли Рей вся затрепетала так, словно речь шла о жизни и смерти. Простое, вроде бы действие обозначило в ее воображении какой-то страшный рубеж, какую-то точку невозврата, которую Бен вот-вот минует. Ей казалось, что, если его увезут — если заберут у нее, — пути назад не будет.       Дроид опять что-то просигналил. Механическая кисть коснулась крудреватой пряди на голове Бена, чуть ниже уха. И опять все стало понятно без дополнительных пояснений: «Придется состричь».       Бен слегка вздохнул.       — Знаю.       Однажды он уже проходил через нечто подобное и не удивлялся ничему. Однако Рей почувствовала, как ее мужа, хотя он и не подал виду, с готовы до ног окатило горячей волной паники. Какой болью, какой непереносимой злобой откликнулись в его сердце слова дроида, а вернее, не столько они, сколько скрытые в них небрежность и безразличие — все те же небрежность и безразличие, которыми тут веяло от каждого!       Забавно, как много зависит от восприятия! Если бы Бен в этот момент был чуть спокойнее, он, вероятно, сказал бы себе: «Известное дело, чего еще ожидать от робота? Тем более, что эта железяка работает здесь не первый день и наверняка повидала, немало всевозможных ранений и увечий».       Юноша покорно коснулся рычага управления репульсорным двигателем на ручке своего кресла. Кресло начало медленно подниматься в воздух. Бен обернулся и в последний раз взглянул на Рей. На свою маленькую женушку, которая с любовью и терпением сносит все его выкрутасы — и этот в том числе. На его лице показалось вялое подобие улыбки.       Внезапно в душе у Рей дрогнула некая пружина. Та самая пружина, которая все последние дни была натянута до предела, не позволяя освободиться ни страху, ни слезам, ни больной, безнадежной мольбе. Но вот, пружина ослабла, и внутренний механизм уже не мог скрыть бездны отчаяния.       Во взгляде Бена были легкость с оттенком хитрецы, но там, за ними, на самом дне бархатных глаз таилось что-то еще — некое не поддающееся определению бешеное чувство, которое — на удивление — как нельзя лучше отражало то, что происходило сейчас и с самой Рей. Казалось, этим взглядом Бен как бы тайком сам от себя истошно просил ее: «Ну же, отговори меня. Заставь меня отказаться…»       — Нет, постойте...       Санитар вдруг заметил, к своему изумлению, что репульсорное кресло, которое еще мгновение назад балансировало в нескольких сантиметрах над полом, вдруг опустилось на прежнее место, причем необычайно резко, как будто сломался механизм. Или будто невидимый магнит притянул его обратно. Пациента тряхнуло — не сильно, но довольно ощутимо.       Дроид тут же принялся верещать какие-то извинения, однако ни юноша, ни девушка уже его не слышали. Им было не до того.       С сумасшедшей силой Рей обняла шею Бена, вцепилась в его плечи, сжимая кулаки. Разум подсказывал ей, что она понапрасну тратит слова. Так или иначе, Бен уже не свернет с выбранного пути. И осознание собственного бессилия доводило ее едва ли не до ярости. Ярости, полыхающей белым пламенем, неистовой и всеобъемлющей.       «Не надо, не ходи туда».       Не нужно больше жертв. Ни к чему ломать себя ради некой высшей цели. Она долго держалась, чтобы не сказать этого, но сейчас сломалась. И Бен, кажется, был только рад тому, что она сломалась.       Он жадно припал губами к ее шее, не замечая никого и ничего вокруг. Теперь он понимал, что не позволил бы себе покинуть жену, не получив еще хотя бы толики ее тепла. Тепла, которое безвозвратно прогнало бы налет недавнего отчуждения.       В слепом порыве исступленной мольбы она прижимала его к себе все крепче, и горячий шепот, полный любви и боли, пронизывал само его сознание.       «Не оставляй меня, Бен. Я сама вылечу тебя. Не сомневайся, я сумею. Я заставлю Силу помочь мне в этом. Даже если мне придется повернуть вспять сам великий поток, выжать всю энергию всех миров в галактике, клянусь, я не допущу, чтобы ты остался калекой или калечил себя еще больше…»       Внезапно тот вздрогнул и немного отстранился, испуганно тряся головой. В какой-то момент сквозь тепло супружеского объятия повеяло опаляющим жаром. В голосе Рей прозвучали нотки, которые были ей не свойственны, как и эта страсть на грани безумия.       «… выжать всю энергию всех миров…»       Нет, эти слова не принадлежали и не могли принадлежать его Рей. Так говорило нечто иное — то великое нечто, которое лишь отчасти было ею.       На мгновение Бен растерялся. Он вдруг осознал — осознал с необычайной ясностью, — как мало отделяет сейчас душу его любимой от той границы, за которой Рей с Джакку, Рей Соло перестанет быть собой. Или же напротив, станет более чем собой.       — Рей… — он положил руки на ее плечи и немного встряхнул. — Посмотри на меня, Рей.       Честно говоря, он понятия не имел, как усмирить древнее зло — это по части Галлиуса Рэкса, хотя Бен сомневался, что даже Верховный лидер на его месте сходу бы сообразил, что следует делать. Приходилось действовать наобум, подавляя страх. Пытаться набросить одеяло на огонь, который расходится слишком быстро.       И самое поразительное, что его импровизация, похоже, работала. Не ведая, как поступить, он доверился интуиции и не прогадал.       На долю секунды в глазах Рей показалась уже знакомая ему Тьма, знакомый хищный золотистый оттенок. Но на сей раз Тьма отступила, не успев толком заявить о себе, и Рей — истинная Рей, маленькая супруга никчемного дурака Бена Соло, которую тот сейчас же узнал, — смущенно огляделась вокруг, ловя на себе мимолетные, с оттенком насмешки, взгляды окружающих, ставших невольными свидетелями этой сцены: «Гляньте-ка, девочка так боится отпускать своего благоверного, что вцепилась в него, как волчица».       Она забылась, позволила чувствам возобладать над осторожностью и здравым смыслом — пока это все, что ей следовало знать. Тем более что, по сути, так и есть.       «Рей… — Бен чувствовал, что должен произнести эти слова. И что сказать их нужно именно теперь. — Запомни, ты — Рей Соло. Только Рей Соло. Прошу тебя, не думай о прошлом. Не ищи ответы, не гадай, кем ты была раньше. Сейчас ты — моя жена. Ты со мной, и я не отпущу тебя. Смотри только вперед. «Ответы скрыты в будущем, а не в прошлом» — ведь так тебе говорила Маз, правда? Только будущее имеет значение, Рей. Наше будущее…»       Он порывисто ухватил руку жены, пропуская ее пальцы между своих.       Столь напористый поток бессвязных на первый взгляд фраз заставил Рей нахмуриться. Лицо ее отразило непонимание и смущение.       «Бен, зачем ты это говоришь?»       Разве он еще сомневается, что она с ним полностью и до конца, что она принадлежит ему, и по-другому быть уже не может? Что она любит его и будет любить, хатт побери, что бы он там не вставил себе в голову или в спину...       Или… странная мысль вдруг вспышкой пронеслась в ее сознании. Его слова звучали так, словно Бен все-таки знает что-то... о Сила! Знает что-то о ее прошлом. Нечто, неизвестное ей самой — не про Рея Дэрриса и его дочь, частица души которой каким-то образом сохранилась в ней, а тайну, куда более глубинную и ужасную...       Зачем, зачем он так жестоко пугает ее?       Тот решительно тряхнул головой, как бы говоря: «Неважно».       «Помнишь девочку на «Нефритовой сабле»? Ту самую прекрасную, самоотверженную девочку, которая не спала ночей, сидя у постели раненого, пропускала мимо ушей все его колкости, стойко сносила его причуды и пела ему в ночи, чтобы прогнать кошмары… помнишь ее щедрую доброту, ее отзывчивость, ее ласковое спокойствие? Оставайся такой, Рей. Всегда будь только такой…»       Он поспешно умолк, опасаясь произнести последнюю фразу, которая уже вертелась у него на языке — вертелась слишком настойчиво и опасно: «Всегда будь только такой — в этом твое и мое спасение».       Что бы там ни крылось за его речами, они определенно возымели должный эффект. Бедная Рей! Сердце ее в эти мгновения и так уже было обнажено, распахнуто. Беззащитное, готовое пропустить через себя все что угодно. Идеальная мишень. Стоило Бену выстрелить, стоило произнести свою проникновенную тираду — и сквозь рану в сердце проступила кровь.       Рей спрятала лицо в ладони, из последних сил подавляя желание расплакаться.       — Ну все, довольно, — сурово произнес Лэндо, поступая к ним.       Он положил руки на плечи Рей и заставил ее подняться. Отлипнуть наконец от Бена, хатт побери, пока они все втроем окончательно не стали посмешищем в глазах всей клиники!       — Знаете, кто вы оба? — кипел Калриссиан, бросая разъяренные взгляды то на одного, то на другую, и втайне чувствуя, что еще немного, и он рассмеется так, как не смеялся еще никогда в жизни. — Вы оба — негодяи и паршивцы. Вы уже достали меня со своей любовью. Почему оттого, что вы любите друг друга, должен страдать я? Почему, скажите на милость? Ваши чувства затуманили вам мозги, вы сами не знаете, чего хотите… Бен, если ты собираешься идти на эту криффову операцию, за которую я выложил без малого двадцать кусков (и деньги, к слову, мне никто не вернет), так ступай, все уже тебя ждут. А если нет, тогда катись в пасть к сарлакку!       — Я пойду, Лэндо, — спокойно отозвался юноша и попытался нащупать пальцами нужный рычаг, но на сей раз сделать простое движение оказалось не так-то легко. Руки предательски дрожали.       Рей посмотрела на него, лихорадочно покусывая край нижней губы.       — Бен…       — Не надо, Рей, — он покачал головой и отвернулся.       Для того, чтобы чего-то добиться, приходится чем-то жертвовать. Чтобы добиться всего, о чем мечтаешь, приходится жертвовать всем, что имеешь. Это правило — наверное, единственное, которому подчиняются и Светлая сторона, и Темная. Правило, которое не обойдешь и не изменишь. Нельзя получить все и сразу.       Надо сказать, при виде измученного сомнениями, болезненно напряженного девичьего личика Лэндо все же немного смягчился.       — Да ладно тебе, — он по-отцовски прижал к себе тело Рей и похлопал ее по плечу. — Не навсегда же его у тебя забирают…       Сдавленной улыбкой Рей поблагодарила Калриссиана за поддержку, пусть даже столь грубую и неловкую. Однако ее тревога не стала меньше, и в сердце все так же обжигало необъяснимое ощущение потери при виде того, как ее муж уезжает от нее дальше по коридору, следуя за меддроидом…       … чтобы вернуться уже немножко другим. Немножко не тем Беном, которого она знала до сих пор.       Она с новой силой прикусила губу. От крови во рту стало солоно.       Ей смутно думалось, что именно это и есть начало конца.       Конца — чего? Счастья и покоя, которых они с Беном — двое одиноких детей, два ищущих сердца — так и не успели толком обрести.       Пришло время им окончательно выбраться из тени на свет, открыться миру, действительно покинуть кокон одиночества и безопасности, который они начали вить сообща еще на Такодане и который по-прежнему укрывал их обоих, хотя Такодана давно осталась позади. И Рей все отчетливее ловила себя на мысли, что она не желает делать этого. Должно быть, она просто слишком привыкла скрываться. Привыкла жить рядом с Беном, жить для него — и только для него. Мир за пределами кокона; мир, в котором их могли разлучить или даже убить, пугал ее. Этот мир был, словно Хаос, таинственным и беспроглядно-темным.       Впервые она осознала — осознала не только разумом, но и всей своею душой, — почему джедаи не вступали в браки. Нет, вовсе не потому, что боялись, как бы семья не стала их уязвимым местом. Они боялись допустить в сердце вот такой невероятный, жгучий страх перед будущим. Боялись привыкнуть к чему-то, к кому-то настолько, что потом не смогли бы отпустить, как она не смогла отпустить Бена сегодня.       Теперь-то она точно это знает.