Нянька для поп-группы

Не знаю, о чем я думала. Что по прилету на меня наденут наручники и сопроводят в камеру? Я прохожу паспортный контроль и слышу: - Добро пожаловать! – и все думаю: где же подвох? Потом долго стою в растерянности посреди толпы: мимо меня, случайно задевая, проходят сотни людей – они прощаются, встречаются, обнимаются, плачут и смеются, но на меня никто так и не обращает внимания, словно я невидимка или, на худой конец, одна из колонн, подпирающих высокий потолок. Не случается ровным счетом ничего, и я натягиваю повыше ворот куртки, потому что по спине скользит холодок, а после бреду по течению к выходу. Так странно снова слышать вокруг только родную речь… Словно в ушах заиграла вдруг старая, знакомая с детства песня, и я невольно начинаю ей подпевать. Ничего не случается, когда я выхожу на улицу, когда добираюсь рейсовым автобусом до городка, где стоит родительский дом, когда иду знакомыми улицами… Удар сотрясает мой разум только когда на звонок дверь открывает мой отчим, живой и невредимый, в рубашке не первой свежести, с зубочисткой между крупных, как у лошади, желтых зубов. При виде меня он не меняется в лице и говорит спокойным и будничным тоном: - Что, явилась, наконец. Он разворачивается и снова скрывается в недрах дома, и оттуда слышится его громкий окрик: - Мардж, иди-ка глянь, кто к нам пожаловал! – сдобренный парой–тройкой ругательств для связи слов. Сперва я никак не могу вынырнуть из глубины, куда меня отправил этот нокаут, но когда у меня получается снова дышать, я думаю: «А почему бы и нет?» И безвольно ступаю под крышу. Смотрю на все, словно со стороны: как мать готовит мне обед, а отчим, которого я убила год назад, сидит, развалившись, в кресле и смотрит по телеку дурацкое ток-шоу, изредка бросая сидящему у ног псу какую-нибудь фразочку, словно тот его единственный слушатель. Мама болтает о каких-то соседях, о своей работе, а я даже двух слов связать не могу, чтобы ответить ей что-то, кроме «ага». Как? Как все так вышло?.. Правду о том самом вечере я узнаю много позже, из случайно оброненных матерью кусочков разгадки. Отчим сказал в больнице, что на пьяную голову споткнулся с ножом в руке – вот и всё! А я… я просто смылась с каким-то парнем поближе к океану… - Останешься на ночь? – спрашивает мама, поглядывая на сумку, которую я так и не выпустила из рук, и на куртку, которую так и не сняла. – Мы временно сложили в твоей комнате кое-что для ремонта, но ты можешь занять диванчик внизу… Стоит только представить себе эту картинку, как содержимое желудка тут же просится наружу. Дом словно высохший кокон, из которого я уже очень давно выбралась. Он мал, темен и совершенно точно попахивает мертвечиной. - Нет, я проездом. Просто заберу пару вещей, - говорю я зачем-то, хотя понятия не имею, что может мне отсюда понадобиться. В итоге я беру старую бейсбольную перчатку Марка и брелок Дэвида, который он часто носил на цепочке – нахожу его в вазочке для конфет между зажигалкой и ключами. - Напиши, как устроишься, - просит напоследок мама. – Не пропадай, ладно? - Ладно. Вот, кажется, и все… Я все еще не могу отделаться от мысли, что побывала в другом мире, когда опять иду в неизвестном направлении просто затем, чтобы не стоять на месте. Я так долго бежала, так долго жила между страхом разоблачения и ощущением, какое же я все-таки дерьмо, если смогла убить человека, а он просто все это время пялился в свой тупой телек… Первым делом покупаю машину, недорогую, крепкую и добротную – самое оно, чтобы рвануть как можно дальше отсюда. Благодаря господину Б. я обеспечена на пару ближайших лет – в сумке, что передал мне водитель, лежит сумма, намного превышающая ту, что я заработала, выполняя задания в звездном доме. Я могу ехать круглые сутки и останавливаться, только когда мне захочется, а могу выбрать любую точку на карте и отправиться туда из первого же аэропорта, встреченного по пути. И я еду, еду, еду, чтобы хоть немного привести свои мысли в порядок, потому что пока этого не произойдет – пока я не почувствую, что внутри меня образовалось хоть какое-то равновесие, - я не смогу остановиться. Но и это проходит. Однажды я захожу в придорожный магазин, чтобы купить стаканчик кофе, а когда снова выхожу на солнце, вдруг слышу отголоски уже позабытого желания бросить машину и отправиться на пешую прогулку. Городок, даже не посмотрела на карте его названия, небольшой, и гуляя чуть больше часа, я успеваю пройти по его главной улице до самого конца и обратно. Потом обедаю в ближайшем ресторанчике и сажусь у фонтана на площади. Здороваюсь со случайными прохожими, иногда перебрасываясь парой ничего не значащих словечек, и мне спокойно и уютно, как давно уже не было. Иногда мимо меня пробегают девочки в спортивной одежде, с сумками, и из их разговоров я узнаю, что неподалеку есть танцевальный класс… - Где можно отправить открытку? – спрашиваю у пожилой женщины, прогуливающейся с собакой. Она указывает, и я встаю, уже зная, что следует делать. На обратной стороне открытки пишу маме короткую записку, как и обещала: мол, все хорошо, устроилась. Не затем, чтобы непременно сдержать слово, а потому, что хочу хоть как-то закрепить внутри это новое чувство – что я в месте, которое возможно когда-нибудь станет мне домом… Проходит не больше месяца с этого момента, а я уже живу тихой и ничем не примечательной, но такой потрясающе спокойной, безмятежной жизнью. Жизнью, в которой мне не нужно бежать и прятаться, не нужно думать, откуда взять деньги и перед кем кланяться, чтобы получить хотя бы работу посудомойки. Я просыпаюсь в своем небольшом домике далеко за городом – я выбрала его за бескрайние поля вокруг, которые позволяют наблюдать рассветы в полнеба. Обязательно варю кофе, по старинке – в турке, никаких кофе-машин, выпиваю чашку и сажусь за руль, чтобы отправиться в небольшое путешествие – к краю неба. А к полудню я уже в танцевальном классе. Ничто не омрачает мои дни, только по ночам порой я вижу такие реальные сны, после которых еще долго не могу прийти в себя. Я снова драю полы в очередной забегаловке на окраине Сеула, бегу за руку с Минджи, разбрызгивая лужи, а иногда – я очень жду такие сны – дверь моего дома открывается, и сюда, прямо сюда, заходит Джин и улыбается именно так, как я запомнила – словно все еще только начинается. Скрип двери, свет за порогом, и он… Сегодня одна из таких ночей – мне снится Джин. Я понимаю это и поэтому изо всех сил цепляюсь за сон, который уже на краю подушки: еще чуть-чуть – и солнечные лучи, прорывающиеся сквозь щели в гардинах, окончательно сотрут его из памяти. Не уходи… Пытаюсь схватить его, но пальцами упираюсь в чашку на прикроватном столике. Иногда он во сне опять оставляет для меня кофе. Я знаю, что на самом деле это я забыла унести ее вечером в кухню, но еще на мгновение хочу продлить это ощущение – будто он где-то рядом. Ныряю пальцами внутрь чашки и вскрикиваю – в ней кофе, и он горячий! Что за наваждение? Чашка летит вниз, оставляя на ковре темное неровное пятно. Я трогаю его пальцем – оно настоящее… Может, это миссис Бидди заглянула ко мне без приглашения? Она уже делала так, чем здорово напугала в первый раз… Да нет, вспоминаю, у нее же дочь в Талсе должна родить, ее нет дома. Странно. Прислушиваюсь. Если это воры, то мне попались очень заботливые: кажется, из кухни доносится шипение сковороды и будто бы даже льется вода. Готовят завтрак? На всякий случай беру со стола лампу и обматываю шнур вокруг локтя. И только потом осторожно выглядываю из спальни. Я все-таки сплю. Это очень яркий, очень реалистичный сон – такие мне уже снились, после них просыпаться особенно тяжело. Джин стоит ко мне вполоборота, и я наблюдаю, как розовые пряди падают ему на лоб, когда он склоняется над плитой. Розовые – такое может только присниться. Прислоняюсь спиной к стене, боясь даже моргнуть – с такими снами всегда так: только прикроешь веки – и пф-ф-ф, добро пожаловать в реальность. А мне так редко удается побыть рядом. Должно быть, мое дыхание меня подводит, потому что он вдруг выпрямляется и чуть поворачивает голову в мою сторону – услышал. Тс-с, побудь со мной еще немного… Оборачивается, и мы встречаемся глазами снова, спустя очень и очень долгое время. Должно быть, я выгляжу ужасно глупо с этой висящей на локте лампой, потому что он вдруг откладывает в сторону полотенце, обходит обеденный стол и приближается настолько близко, что у меня кружится голова, потому что я могу разглядеть, как трепещут его ресницы. Что случится, если я прикоснусь к тебе? Ты растаешь, как дым? Нет. Он целует меня в лоб, щеки, губы, а у меня оглушительно бьется внутри, словно кто-то лупит огромным молотом где-то около сердца: Не сон. Не сон. Не сон. Лампа падает на пол, его пальцы распутывают узел, в который закрутился провод, а ногами я уже не держусь за землю. - Как? - Я же твой сказочный принц, разве я мог тебя не найти? - Этого не может быть. Так не бывает. - Тогда может быть, я тебе снюсь? - Нет, нет, не хочу! Никак не могу рассмотреть его полностью. Все плывет, и я выхватываю только какие-то фрагменты: нос, губы, волосы. - Так значит, розовые? – не могу удержаться. – Не боишься, что я буду путать тебя с Чимином? - Не будешь. Я обнимаю его так крепко, как только могу: до боли в плечах. Если реальность иногда может быть такой, зачем вообще нужны сказки? - Я приехал, чтобы забрать тебя с собой. Мы приехали. - Мы?.. А за окном уже надрывно сигналят. Не выпуская его руки, я подхожу в окну и чуть отодвигаю гардину: во дворе стоит незнакомая машина, а в ней через двойное стекло я угадываю такие знакомые лица. Кажется, они кричат что-то про Техас… Одеваюсь наспех, наверняка побив при этом пару мировых рекордов, а Джин тем временем ставит в раковину подгоревшую сковороду. Мы выходим на крыльцо, и меня оглушают приветственные крики. - …я и так уже почти час жду, что там с завтраком? - Опять жрать Джинову стряпню? Я не для того сюда столько ехал. Эй, Техас, кому тут нужно продать душу за большой кусок мяса? А я могу только выдавить из себя: - Вы что, все перекрасились? Как мне вас теперь различать?! - Иди-ка сюда, я лично проведу для тебя экскурсию. - Да, эта ослепительная улыбка под черной шевелюрой – это Чимин. Мы едем в город на двух машинах. Я снова – пассажир, потому что боюсь не справиться с управлением от волнения. А Тэхён уже кричит мне в ухо, тыча пальцем в открытое окно и указывая на разбредшуюся по полю овечью отару: - Признавайся, Техас, выходишь по утрам пострелять? Это безумие! Мы ставим на уши весь городок, потому что столько шума и смуты его улицы наблюдали в последний раз, когда мимо проезжал передвижной зверинец с экзотическими животными. Заходим по пути едва ли не в каждый ресторан и везде оставляем после себя хаос. - Я должен это попробовать хотя бы раз в жизни! – рвется к механическому быку в одном из баров, где мы устроились более-менее основательно, Намджун. - Да ты и минуты не продержишься, - вторит ему Хосок. – Ставлю все, что у меня есть! Я потихоньку потягиваю пиво – просто за компанию, потому что и без алкоголя меня периодически кружит неведомая волна. Чонгук наклоняется к моему уху и заговорщицки громко шепчет, указывая на Джина, сидящего напротив: - Осторожнее, Майя, я слышал, он собирается тебя похитить. Джин улыбается, но ничего не говорит, а я опять куда-то уплываю. Больше всего хочу объясниться с Юнги. Он где-то рядом, но за этот день мы не перебросились и словом. Я знаю, что, скорее всего, мне нет прощения, но развязанный градусом язык так и рвется наговорить кучу бестолковой виноватой чуши. - Прости за то, что я использовала тебя, - припираю я его все-таки к стенке. – Ты доверил мне тайну, а я всех вас обманула… - Техас, да ты пьяна! – сердито щурится он. – Может, выйдем подышать свежим воздухом? Куда угодно, только прости. Мы садимся в летнем кафе напротив, и я снова начинаю что-то бессвязно лепетать. - Помолчи, - хмурится он и выжидает, будто тщательно подбирает слова. – Мы сейчас работаем над новым альбомом. Нашим, от начала до конца, понимаешь? Мое сердце пропускает удар за ударом. - Это значит… - Это значит, что ты невероятный везунчик, Майя, потому что иначе я бы свернул тебе шею. - Прости, прости, прости, - опять я завожу свою песню. - Да сколько же ты выпила?.. Напротив, на пороге бара, появляется Джин и выискивает нас взглядом. Я машу ему рукой, и его лицо светлеет, а я опять растекаюсь лужицей от счастья. - Еще, Майя, - торопливо говорит Юнги, пока Джин еще на полпути к нам. – Постарайся не делать ему больно, ладно? Он поднимается и, хлопнув Джина по плечу, уходит обратно в бар, чуть сутулясь и спрятав руки в карманы. Почему-то мне кажется, только что он сделал мне очень серьезное предупреждение, со всеми вытекающими из такого последствиями. И шутить с ним не следует. - О чем вы говорили? – Джин садится рядом, плечом к плечу. - Юнги сказал, что мне очень повезло. Джин улыбается и, взяв мою ладонь, вкладывает в нее что-то ощутимое на вес и очень, очень знакомое. Мой телефон… - Именно так я тебя и нашел, - говорит он. – Хорошо, что это не туфелька, иначе поиски бы затянулись. Никто из контактов не знал, где ты, а однажды мне позвонила твоя мама и сказала, что ты прислала ей открытку. Дальше уже было проще. Он смотрит внимательно, словно сперва хочет сам найти ответ на моем лице, но потом все-таки задает вопрос, который я так боялась услышать: - Ты ведь уедешь со мной, правда? Закрываю глаза, чтобы удержать внезапно нагрянувшие слезы, и опять, как раньше, говорю не то и невпопад. Вечно так со мной… - Знаешь, я ведь снова учусь танцевать. Мне не обязательно быть великой балериной, но просто счастливой – хотелось бы. Как думаешь, получится? - Обязательно. Мы оставляем ребят в отеле, и они с шумом занимают целый этаж. Джину приходится тащить на себе сначала чуть шевелящего языком Тэхёна, а потом и Чимина, зато когда все на месте, мы можем со спокойной совестью сесть в машину и уехать ко мне. Дорога раскатывается перед нами широкой ровной лентой, и я, глядя, как сливается в неразрывную полосу разметка, опять думаю, что же мешает мне дать такой же прямой, окончательный ответ. Когда я пытаюсь представить себе свою дальнейшую жизнь, она видится мне сгустком серого тумана – я слишком давно не заглядывала настолько далеко, чтобы разглядеть очертания целей. Я совершенно отвыкла планировать и думать загодя, даже теперь, когда вокруг стихла буря. Особенно теперь. Разве мне не хорошо здесь, среди зеленых полей и безграничного неба, где я, наконец, смогла вздохнуть полной грудью, без страха? Разве мне будет хорошо без Джина? Мне нужно многому научиться, и это касается не только танцев, вернее, это совсем не о танцах. А открыто смотреть в глаза любимому человеку – особенно. Как могу я это сделать, если между нами такая пропасть из секретов? Когда он обнимает меня за порогом так, что у меня вот-вот испарятся остатки разума, я вовремя успеваю притормозить. - Прежде чем ты снова спросишь меня, я хочу рассказать тебе свою историю с самого начала. А дальше – решай, нужно ли тебе это. – Вот такой уговор. Мой голос дрожит, и Джин крепко сжимает мои пальцы и ни разу за весь долгий, очень долгий рассказ не перебивает и не пытается остановить, а когда я ставлю точку, опустошенная, выжатая до капли, спрашивает: - А теперь мы можем, наконец, уехать домой? И тогда я отвечаю: - Да.