нечестно

Она девочка-соцветие со шрамами по всему телу, в большей степени на лице. Не помнит, что такое сон и книги, поэтому не читает. Вовлечение в осмотр Нуара до хорошего никогда не доводили. Он недомонстр, желание казаться им в последнее время слишком ничтожно. Оставлять шрамы на девчачьем теле? — Ты пытаешься доказать свое коварство мне? Или же себе? Как-то произнесла брюнетка. Нуар уже давно не получает хромого страха — стоит покончить с ним. Покончить с ней. Что мешает? Пытаешься доказать? Кому? С громом оседает в его подсознании, и напрашивающийся ответ — Маринетт не верит. Он не убьет ее, и этот неочевидный для него факт становится очевидным. Кожа обрубается мягкой гладью, как и зыбкий взгляд девушки. Взгляд девушки больше не наполнен бесконечностью и небесным сиянием. У кота отсутствие души, а потемневшие глаза постоянно напоминают о ней. — Меня пригласили на свидание. Ей семнадцать и она не может назвать кота — демоном. Расположила его к себе? Приютила зверя? Взгляд Нуара темнеет. Изумруд больше не светит, ослепляя. Пустеет, напоминая ей свой — преслувато мрачный. Чернота повсюду. Теперь отражается и у него. А под коркой мозга прежняя любовь и пристрастие к приторной романтике. Его взгляд — надежда. Маринетт сильнее кота. — И что? Безразличие Нуару не к лицу. В особенности наигранное. Как и шрамы на щеке Дюпен-Чен. — Ты ведь не против? Нуар смеется, скверно расцветая холодом. — Маринетт, сдайся. Когда голос вздрагивает на последнем слове, смеется уже она.

***

В какой-то момент все заканчивается. Маринетт просыпается без ощущения голокостного острия в горле. Не видит напротив отражение своих глазниц и ворох светлых волос. Первое время думается — все кончено. Она уже мертва, ведь нечестная любовь никогда не отпустит ее. Нечестная любовь не отпускала никого. Так было всегда. Хочет заснуть опять. Снова и снова. Но он не приходит. И вот перед ней стоит почти остывший пуэр и противно желтые занавески, почти полностью закрывающие окно. Женщина постоянно кидает взгляд в ее сторону. Глаза яркие, живые — дико завидует этому. Прошло три года — ничего не изменилось. — Точно все в порядке? Ворох тюльпанов. Дюпен-Чен ненавидит тюльпаны, поэтому не смотрит ей в глаза. — Нет. Ничего не в порядке. Пока нет Нуара. Осознание, позднее и сжигающее — нечестным является только то, что кот ушел. Не прикончил ее, а оставил гнить с ярой пустотой и безразличием ко всему. Она переняла его. Впитала как губка. А во рту вольфрам. Если безразличие Нуара перешло к Маринетт, то что имеет сейчас кот? Человеческий вид и пустой взгляд. Романтические помыслы и интерес к искусству. Маринетт же не имеет ничего.

***

Ей восемнадцать, школа позади, как и ее мечты. Оказалось, мешал не кот, а она сама. У нее хроническая усталость — делай что угодно, главное не думай о том, что режет самообладание. Однако сердце бьется бесшабашно, постоянно цепляясь за ворох усопших мыслей о диком блондине. О парне-сама-странность. Кот обещал ей, что она будет гнить не одна. Либо вечность с ним, либо быстрая смерть. Ее устраивало. Она не умеет ждать. Она плачет, разрывая грудину на части. Пока вновь не видит ворох светлых волос. Этот ворох не кот. Он называет себя по-другому. Он выглядит по-другому, но знакомая чернота в глазах выдает. — Я Адриан. Думаю, ты ждала меня.