Возвращение в крепость

Жаркое июньское солнце нещадно слепило глаза и сверкало на бердышах, пиках и стволах мушкетов. От тысяч сапог и копыт в воздухе клубилась пыль. Скрипели телеги и лафеты осадных пушек, возницы ругались. Бесконечные колонны пехоты тянулись по Смоленской дороге на запад. Шагали вперёд солдаты с пиками и в железных кирасах и шлемах. Маршировали с мушкетами и бердышами московские стрельцы – цвет и гордость Русского царства. За каждой ротой пара лошадей тянула лёгкую пушку. Под барабанный бой над колоннами раздавалась лихая песня. За пехотой шла кавалерия. Над рядами закованных в железо всадников развевались знамёна. Сотенные люди в кольчугах и шишаках на прекрасных конях, рейтары с карабинами и в латах и шлемах, гусары с длинными копьями и в доспехах на польский манер, драгуны с тяжёлыми мушкетами… Кавалерия была подобна прекрасному цветущему лугу. Во главе отборного полка ехал всадник в богатом зерцале, остром шлеме и шубе. На поясе висели сабля и саадак. Рядом ехал знаменщик, над которым реял Спас Нерукотворный. Царь Алексей Михайлович шёл под Смоленск возвращать отчины. Вместе с царём возвращать отчины шёл Сашка – вернее, уже давно не Сашка, а стрелецкий сотник Александр Иванович. За сорок с лишним лет он побывал во многих передрягах – воевал со шведами под Псковом и с поляками – от Москвы до Смоленска, стерёг границы от свирепых крымских татар, усмирял мятежных башкир. Волосы Александра покрылись инеем седины, лоб прорезали глубокие морщины, в плохую погоду ныла простреленная десять лет назад нога, но сотник всё ещё уверенно сжимал древко протазана. На боку у него висела сабля, за поясом ждал своего часа колесцовый пистолет, взятый у лихого партизана из знаменитого налёта пана Лисовского. За годы службы колесцо заметно истёрлось, но продолжало высекать искру. В котомке, помимо обычного солдатского имущества лежала мудрёная книга – «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Книгу эту, сочинение какого-то немчина, пять лет назад отпечатали в Москве. Александр не пожалел царского жалования и теперь постигал немецкую мудрость. Сотник вспоминал былое. Вот Смоленск, ещё не тронутый разорением Смуты – вор Гришка со своей шайкой не посмел соваться к мощной крепости. Вот он, ещё помощник пекаря, озорует и дразнит Фёдора. Вот к городу подходят поляки, начинается долгая, изнурительная осада. Вот гибнут защитники, кончаются припасы, порох, ядра. Город отрезан от России, но стоит на пути короля Сигизмунда крепким щитом. Даже вести о Клушинском побоище и о том, что Москва присягнула Владиславу и открыла ворота полякам, не сломили горожан. Изредка долетали слухи, что стоит ещё Русь, что копят силы Рязань и Астрахань, что собирает рать воевода Ляпунов. Но даже самый крепкий щит ломается. И Смоленск, наконец, не выдержал постоянных обстрелов и нового штурма. Поляки, немцы, венгры и казаки, наконец, ворвались в город… Смоленск горел, разъяренные враги тащили из домов всё ценное и добивали остатки гарнизона. Воевода Шеин с пятнадцатью ратниками до последнего защищался в одной из башен. Сашка же был контужен и угодил в плен. Наконец гетман Жолкевский навёл в войске порядок. Грабежи и бесчинства сошли на нет. Когда прошло опьянение победой, резне и грабежам ужаснулся даже Сигизмунд. Король приказал дать свободу большей части пленников. Но куда идти одинокому мальчишке в захваченном врагами городе? Шеин в плену, большая часть соратников погибла, даже вредного дядьку Филимона застрелили месяц тому назад, а в его дом попала бомба. Один из немцев позвал Сашку к себе в пажи, но тот отказался. Делать в Смоленске было решительно нечего, и Сашка, затянув пояс и закинув на плечо пустую котомку, направился на восток, где, по слухам, ещё бились русские с поляками. Опасная была эта дорога. По всей земле русской бродили шайки поляков, литовцев, казаков и просто разбойников. Но Бог миловал – на нищего парнишку никто не позарился. Долго ли, коротко ли Сашка пристал к казакам, шедшим в Кострому, где стояло ополчение князя Пожарского. Там его взяли к себе стрельцы. Так началась долгая царская служба. Уже третий раз Александр с мушкетом и бердышом возвращался под Смоленск. Первый раз – почти сразу после того, как освободили Москву и венчали на царство Михаила. Ополчение сидело под стенами четыре года, но так и не смогло отбить крепость. Второй раз – двадцать два года назад. Воевода Шеин осадил город, но вскоре подошли поляки, и русское войско само оказалось в окружении и, чего уж там, выбросило белый флаг. После говорили, что не всё столь плохо, что стрельцы и солдаты смело дрались с поляками, что Владислав признал Михаила царём русским, что крепость Серпейск вернулась под царскую руку. Но что с того, если отправлен на плаху ставший родным военачальник? Много воды утекло с тех пор, но вот Александр идёт на Смоленск в третий раз. Нет уже ни Фёдора, ни Шеина, ни Сигизмунда, ни гетмана Жолкевского, ни даже царя Михаила и короля Владислава – разве что кто-то из поляков ещё коптит небеса. Александр уже стар, хотя и крепок. Вместо бердыша и мушкета в его руке протазан, вокруг – его воины. Среди них – два его сына. Но нет-нет, да и промелькнёт в голове дурная мысль – а что, если и в третий раз Сашка не вернётся в родной город? Четвёртого раза он может не дождаться. Но были мысли и приятные. Говорили, что в Польше лихая смута и что Хмель с казаками крепко поколотил поляков. А раз дела поляков так плохи – то уж царская армия дойдёт не только до Смоленска, но и до Вильны! А то и, страшно подумать, до самой Варшавы! И это были не просто домыслы старого воина – за сорок лет сотник впервые видел в царёвом войске такую красу, такую силу и такой порядок. Такого, наверное, не было и при царе Иване Васильевиче, когда он ходил на Казань. За спиной оставался сдавшийся без боя Дорогобуж. – А ну, ребята, веселей! – командует Александр. Стрельцы грянули новую песню…