Бориска

Трасса Ростов — Батайск Придорожное кафе «Анжела» Быстренько покинув кафе и прислонившись спиной к двери, молодая официантка перекрестилась. Ночные птицы умолкли, перестав верещать свои песни. Водители, проезжающие мимо, прикручивали радио, делая громкость ниже. Тишина. Внезапно из кафе «Анжела» раздался грохот, звук бьющейся посуды, чей-то ор, хохот и раскатистая песня. Нет, мой случайный читатель, это не врата преисподней открылись в прокуренном питейном заведении. Это гуляла батайская мафия «Акацуки». — Только! — пророкотало то ли баба, то ли мужик, обмотанное почему-то новогодним дождиком. — Рюмка водки на столе! Треснуло стекло, едва не убив официантку осколками. — Добрыня-я-я! — орал подвыпивший каратист в странном одеянии шамана, колотя в такт песне пустой бутылкой в свой ритуальный бубен. — Сосо-о-о! — вопил трансвестит Добрыня, прыгнув в порыве чувств с крохотной сцены на своего бывшего напарника. — Ебать… Сосо! Лепс из радио звучал без подпеваний Добрыни несколько непривычно для контингента банды, но праздник уже было не испортить ничем. — Вот это нас раскидало, — протянул бывший главбух мафии, Кузьма, одетый в костюм, который остался у него еще с выпускного в технаре. Сидевший рядом с ним за столиком Харитон, облаченный в рясу католического батюшки, кивнул. — Ну, за раскидало! — объявил очередной тост Саныч, разлив по граненым стаканам настойку боярышника Стаканы звякнули, и Саныч, лихо осушив его с локтя (особое дзюцу, без сомнений), осторожно приподнял бывшего напарника за длинные волосы. — Иван Федорович, вы как? Иван Учиха что-то пробубнил и снова рухнул лицом в липкий стол. — Бедный Ваня, — покачал головой крестный отец батайской банды, которого из колонии строгого режима выпустили исключительно на вечер встреч. — Выпить бутылку мартини, стакан самогона, три бокала шампанского, литр коньяка, стопку самбуки, коктейль «Поволжский шарм» из кваса, водки и спиртовой настойки календулы, и отравиться в итоге конфетой. — Ох уж это сраное «Птичье молоко»! — гаркнул Сосо. — Ну, за «Птичье молоко». Стаканы снова звякнули. Синеволосая председательша Темного Амегакуровска, она же бандитка Катя, отпила из своего стакана и протянула собратьям по криминальному прошлому фотографию. — А это Настенька, дочь моя. Но мы все ее называем Олегом. Олег Учиха, закусив самокрутку, присмотрелся к фотографии лохматой девчушки, половина лица которой была скрыта за пушистым зимним шарфиком, нахмурился. — Катя, кто это сделал? — воинственно взревел он. — Кто тебя обесчестил? Ты, Петр? И для профилактики треснул батайского мафиози по щам. — Да не я! — возразил Петр. — Да не он! — вступился почему-то за Петра Добрыня. — Слышь, мужик, а ты вообще кто такой? Олег, поняв, что близок к провалу, достал из рюкзака шахтерскую каску и нацепил на лицо. — Толик! Ебать, Толик! — вскричал пораженный трансвестит, кинувшись обниматься. — Толик… Толик… — прохрипел Иван, приподнявшись. — Не верьте Толику, под маской Толика… — Ваня, сиди тихо, — гаркнул «Толик», треснув племянника головой о стол. И снова повернулся к Кате. — Катя, ты мне скажи, кто тебя обесчестил. Я с ним знаешь, что сделаю? — Что? — загоготала Катя. — Я ему ебло березой перешибу. Слово офицера. — Толик, какой ты офицер, — выплюнув чешую воблы в официантку, хмыкнул Добрыня. — Ты же слабоумный. — Ой, спутал я, — тупенько хихикнул «Толик». — Спутал я себя с моим сослуживцем, я вам о нем не рассказывал, ему глаз арматурой выбили… — Ну, за арматуру! — объявил Саныч Праздник продолжался. Далее последовала череда конкурсов на лучшее исполнение блатных песен в караоке, победителем которого стал Добрыня, получивший в качестве приза пиздюли зависти от бандитов, затем состоялся квест по поиску туалета, а финальным аккордом вечера стала драка «Акацуки vs Полиция, которую вызвала официантка». — Это все Петр! Он судимый, и вообще это он нас насильно заставил дебоширить, — орал Сосо, помогая загружать крестного отца мафии в полицейскую машину. — А мы не такие, мы законопослушные налогоплательщики, особенно Кузьма. Кузьма заскрипел зубами. По всем традициям застолий, бандиты долго махали вслед полицейской машине, а затем, когда Петра увезли обратно в колонию, отправились к болоту, встречать рассвет. — Глину мне в рот, красота какая, — вздохнул Добрыня, глядя в небо. Саныч, постелив полотенце на трубе, сливающей химотходы в болото, достал пластиковые стаканчики. — … я ногу ему в щеку уткнул, тяну эту арматуру на себя, а он орет, бедный, шо глаз у него болит, спасу нет. А Рита, медсестра наша и говорит: «Глаз у тебя болит, потому что ты телевизор много смотришь». Умная Рита была, таких больше нет… — Это очень красивая история, — кивнул Харитон, который, задрав полы рясы, решил помочить ноги в болоте. — Господа! — рявкнул Сосо. — Я предлагаю сыграть, так сказать, последний аккорд нашего культурного вечера и сходить на трассу за блядями. Олег Учиха поднялся на ноги и, вытащив Ивана из болота, в которое тот свалился из-за того, что его бездыханное тело не прислонили к пеньку, откашлялся. — Спасибо, Сосо, за предложение, но пора нам. Мы с Иваном уходим в рассвет. Расцеловав Олега по обе стороны шахтерской каски, Добрыня сжал руку в кулак. — Толик, мы с тобой. И высокая фигура загадочного бандита Толика, таща на плече Ивана Учиху, двинулась навстречу рассвету походкой косолапой лесной феи. * * * На следующее утро Спортивная площадка, гордо именуемая стадионом, представляла собой хлипкое сооружение с кривыми сидениями, обклеенными жвачкой, а так же причудливым орнаментом на одной из трибун «Спорт, сила, здоровье», выложенным стеклами от пивных бутылок. Пока самая горластая баба села, Надька, рассаживала гостей и участников (ее ор перекрикивал вопли Нежного Хьюги в мегафон), юные каратисты заметно волновались. Бориска, подтянув спортивные штаны, отыскал взглядом хмурую фигуру своего сенсея-репетитора и радостно ринулся к нему за поддержкой. Семен Учиха сидел на верхней трибуне, вчитываясь в русско-киргизский словарь и изредка поглядывая на ксерокопию таинственного свитка, который раздобыл в неравном бою при ПГТ Титькино. Будучи настолько сосредоточенным над своим немаловажным делом, он не сразу заметил, как к нему несется ушастый пацан. — Сеня-сенсей! — вопил Бориска, спотыкаясь на ступеньках. — Сеня-сенсей, я готов к третьему этапу? Сеня раздраженно оторвал взгляд от словаря и осмотрел Бориску. — Так, — проскрипел Семен. — Ты кто такой? — Да как кто? Я Бориска Узумаки, вы меня месяц тренировали. Семен вскинул бровь. — Ну, Бориска! Сын председателя! Зять ваш будущий. Почесав залакированный причесон, Семен задумался. — Бориска? Сын Никиты? — Ага, — кивнул Бориска. — Так что, Сеня-сенсей, я готов к финальному мордобою? — А я шо, я хуй его знает. — Сеня всегда терялся, когда ему задавали неожиданные вопросы. Но, вспомнив, что он у Бориски почему-то в авторитете, мигом напустил на себя суровый вид старого мудрого каратиста. — Что есть «готов», отрок? Готов, это как не готов, только готов… — Я ничего не понял, сенсей. — Поймешь, Бориска. Поймешь, — заверил Семен. — Ну, ступай. И скупо перекрестив его на прощание, столкнул с трибуны носом в лестницу. Окрыленный Бориска побежал к мамке, а Сеня только настроился на перевод свитка, как возле него возникла невысокая фигура. — Папа! Я готовая! — пискнула Сарочка Учиха, одетая в бронежилет поверх школьной формы. — Молодец, Сонечка, иди с Богом, — раздраженно отмахнулся Семен. — Дед Мордатый украл мне для экзамена автомат Калашникова, сказал, попросить у тебя разрешения, чтоб… — Сонечка, иди. И, отсев подальше, снова развернул ксерокопию свитка. А на VIP-ложе, где рассаживались председатели, царила своя атмосфера. Гарик Пустынный, сидя на оббитом бархате троне по-турецки, потянулся за кальяном. — Видишь девочку, Карен? — шепотом поинтересовался он у брата, который угощал Никиту пахлавой. И указал пальцем, украшенным перстнем с рубином, размером с куриное яйцо, в сторону Чоткой Акимичи, которая жевала хлеб с маргарином в качестве успокоительного перед экзаменом. Карен нахмурился. — Ты думаешь о том же, брат? — Да, брат. Мы должны завербовать эту девочку в нашу сборную по вольной борьбе. И только зашептал было Карену на ухо гениальный план, как сидевший неподалеку Никита заголосил: — Гарик, не мучь меня, кто родил тебе детей? Гарик отмахнулся и, сунув своему малоконоховскому коллеге шмат пахлавы в рот, перекрыл поток вопросов. — Рассаживаемся! — прокатился громом по стадиону раскатистый голос Надьки. — Шо вы повставали, экзамен через десять минут! Иди на место, пьянь красноглазая! — Вы подлая женщина, — мученически прохрипел Иван Учиха, прижимая ко лбу мокрое полотенце, и опираясь на колонны, двинулся на трибуны. — А ну пшел нахуй с дороги, гнида поволжская, — гаркнул Евакий Хатаке, столкнув со ступеней загадочного спецназовца, и протиснулся на свой ряд. — Олег, я принес нам лимонад «Буратино». — Это нихрена не лимонад! — орал оскорбленный спецназовец. — Товарищ Надька! Товарищ Надька, этот хуй одноглазый на стадион пиво пронес. Евкакий матернулся сквозь зубы. Увидев, что разъяренная Надька уже бежит к ним разбираться, Олег Учиха лихо открыл пиво, хитро замаскированное под лимонад «Буратино», своим единственным глазом и залпом осушил бутылку. — Евкакий, быстрее, Надька приближается! Света Харуно, сидевшая рядом выше, горько наблюдала за тем как ее бывший сенсей давится пивом, едва ли не захлебываясь, когда Надька принялась трясти его за плечи, и толкнув в бок Хаврошу, устроившуюся рядом, указала пальцем вниз. — Гля, скоро начало! И завертела головой. — СЕНЯ, ГДЕ ТЫ ЕСТЬ, СКОРО НАЧАЛО! Семен Учиха разъяренно скомкал ксерокопию свитка и демонстративно отсел еще дальше, к Савелию, говорившему с кем-то по телефону. — … no nuclear weapon in Malij Konohovsk, sir, my mission isn`t finished… о, здравствуйте, мистер Семен. И поспешно спрятал телефон. Семен нахмурился. — А ты точно не шпион, Савелий? — Ну такое скажете. В это самое время Рок Леонид лупанул вилами по забору из профнастила, за неимением гонга в хозяйстве. Экзамен начался. — А спонсор нашего экзамена — ООО «Сунагакурский Пахалавоизготовительный Завод», — прочитал в мегафон Нежный Хьюга. — ООО «Сунагакурский Пахлавоизготовительный Завод». Пахлава сладкая, как наш председатель. Гарик Пустынный вальяжно поднял руку под гром аплодисментов, и запахнул свою тигровую шубу. — Правила финального тура просты и понятны, — зачитал Нежный, откашлявшись. — Просты, собственно, как второй сезон «Игры Престолов», я вам говорю, в книге такого не было, сливают сериал в ебеня… Гаврила-сенсей стянул с ноги калошу и швырнул в своего непутевого ученика. — Так, на чем я… а, ну так вот, — потирая затылок, встрепенулся Нежный. — В рамках традиционного искусства каратистов — мордобоя один на один, будет ясно, кто сможет стать каратистом второго уровня, а кто останется на второй год. Дети взволнованно забегали. Бориска проверил наличие волшебных разноцветных таблеточек в кармане и спокойно выдохнул. Рок Леонид снова лупанул вилами по забору и пошла жара. Первой победу одержал какой-то поволжский паренек, ушатавший Чоткую Акимичи. Затем Мстислав отравил своего оппонента ядовитыми парами своей краски для волос, завалив противника и влив ему краску из пакетика в нос. Потом экзамен был ненадолго приостановлен из-за драки председателя Иосифа против Гарика Пустынного на почве отстаивания интересов своих подопечных. Когда Рок Леонид в очередной раз ударил граблями по забору, Сарочка Учиха, под гогот Мордатого, умудрилась расквасить нос каратисту из Кумогакуровки прикладом автомата Калашникова. Очередь Бориски стремительно приближалась. Наконец, когда он на ватных ногах вышел на стадион, доедая на ходу шоколадный сырок, вражеский каратист-оппонент уже воинственно махал граблями, аки шаолиньский монах. «Не бойся» — сказал сам себе Бориска. — «Помни, что тебе сказал сенсей». «Уйди с моего огорода!» — прозвучал в голове голос Конохомарова-сенсея. «Ты кто такой?» — говорил Сеня-сенсей. — Я карати-и-ист! — завопил Бориска и, достав из кармана заточку, бросился на противника. Схватка выдалась жесткой. Синяк за синяком, ссадина за ссадиной, матюк за матюком, угрозы за угрозой — это продолжалось бы вечно, особенно когда заточка Бориски треснула и каратист перешел в тактику «завалить и запинать». Оказавшись поваленным на спину, Бориска заметил на трибуне фармацевта Виталика и, машинально сунув руку в карман, пока его душил каратист-кумогакуровец, сунул в рот три таблетки. Чакра тут же проснулась. — Расенган! — рявкнул Бориска, треснув каратиста по роже синим теннисным мячиком. — Молодец, Бориска! — заорал Мстислав с трибуны. — Бориска, красавец! — откомментировал Евкакий. — Пусть подыхает, как мой сослуживец, я о нем никогда не говорил, его прижало березой… Но Бориска не слышал. А председатель Никита, жуя пахлаву, потянулся за биноклем. — Хавроша, — шепнул Никита, наклонившись к ряду ниже. — А шо он там жрет? — Бьякуган! — тут же сориентировалась Хаврошечка, выпучив глаза. — Не вижу. Никита нахмурился и снова взглянул в бинокль, как раз поймав момент, когда Бориска, повалив каратиста на землю, отправил в рот жменю таблеток. Судя по тому, как Никита спрыгнул с трибуны, в нем спал до этого момента работник наркоконтроля. Запутавшись в модном плаще, он чуть было не рухнул носом в землю, но удержался на ногах, как истинный председатель и, под ахи и охи зрителей, схватил сына за шкирку. — А ну выплюнь, наркоман злоебучий! Ишь, засранец, допинг он пронес! Бориска побледнел и засучил ногами. — Батя, я победил, — возразил он. — Ты не победил, ты маленький наркоман, — буркнул Никита и, стащив с сына значок каратиста, демонстративно швырнул его на землю. — Не быть тебе каратистом, пойдешь к Остромыслу на физмат. Семен, до этого момента игравший с новеньким айфоном и не наблюдавший за поединками, встрепенулся, услышав знакомые слова. — Товарищи! — гаркнул Никита. — Слушай новый указ председателя. Всем пройти тест на наркотики в медпункте… «Мне пизда» — подумал Шуганный Нара, выдохнув конопляный дым изо рта. — … всем детям-участникам, — уточнил Никита, заметив, что взрослые повставали с мест. «Слава Господу-Богу» — успокоился Шуганный. — Батя, ты вообще не прав… — смутился Бориска. — У тебя в кармане штанов — таблетки! — бушевал Никита, достав из кармана треников сына пакет. — Мне подбросили эти штаны! И семейная драма переросла бы в очередной махач каратистов, если бы не услышанный всеми странный звук, похожий отдаленно на храп Гаврилы-сенсея. Это гудел танк, который, показался на горизонте. И пока каратисты гадали, на самом ли деле это танк или плод воображения под действиям кумарного смога Шуганного Нары, на стадионе, спрыгнув с дула танка рожей вниз, оказалось странного вида существо, одетое в белую больничную ночнушку с длинными обесцвеченными волосами. Никита моргнул. Семен Учиха тоже моргнул, поняв, что к чему. — Моисей! — орал кто-то из танка. — Моисей, ты где? Моисей раздраженно нахмурил сбритые брови, поняв, что остаться инкогнито после того, как въехал на танке на стадион не получится, решил действовать по проверенной схеме всех антагонистов. — Меня зовут Моисей Ооцуцуки! Все ахнули. Даже те, кто не поняли ничего. Не ахнул только Семен Учиха. Он был занят. «Лол, Остромысл, на нас напали» — строчил сообщение Семен, пока Моисей Ооцуцуки орал что-то про завоевание мира и поглощение чакры. «Ахахах, лошары» — ответил Остромысл. Сеня спрятал айфон и вот теперь уже ахнул. — Я Моисей Ооцуцуки! — снова рявкнул незваный гость специально для тех, кто залипал в телефон и его не слушал. — Я троюродный брат племянника сводного брата невестки сестры крестника двоюродного внука Гули Ооцуцуки! Я буду вам сейчас мстить. — О, хорошая тема… — Сеня, заткнись, — одернул Евкакий-сенсей. Никита сделал шаг вперед. — Читай по губам, Моисей, — рыкнул он. — Ни-ху-я. Моисей обиделся и запрыгнул в танк, к своему подельнику. Спустя мгновение на трибуны упал первый снаряд.