Новгородские ведьмы

– Петр Николаевич, прямо так необходимо мне ехать? Может, Коробейникова послать? - Штольман с плохо выраженным сомнением смотрел на начальника департамента. Побалтывая ложечкой в стакане с чаем, Дурново вздохнул. Вот всем хорош начальник Уголовного сыска – эффективен, подчиненные за него горой, подследственные почти не жалуются. Только больно ершист. – Яков Платонович, не обессудьте, но ехать нужно вам. Меня сам! – Петр Николаевич показал пальцем куда-то вверх, - начальник императорской канцелярии просил. Полиция в Великом Новгороде слабая, сыскное отделение недавно разогнали, полицмейстер болеет. А преступления, между прочим, не прекращаются! Дурново прервался, с удовольствием глотнул крепкого сладкого чаю и продолжил. – Коробейникова здесь оставьте, он у вас молодец, скоро следующий чин получит. Но с этими наследствами, Яков Платонович, только вам под силу справиться – генерал Елисеев и барон Красавин чересчур неожиданно скончались. Семьи горюют, письма строчат. Племенной завод русских верховых попал не в те руки… С сожалением покачав головой, Петр Николаевич похоронил мечты о племенном заводике, который обещал ему продать Елисеев. Штольман взглянул на портрет государя императора за спиной начальственного кресла. Лошадь на портрете была хороша. Особенно удались придворному художнику желтые зубы и левый глаз, вылезающий из орбиты. Левое копыто, угрожающе вздыбленное в воздух, явственно указывало статскому советнику на Великий Новгород. – Что же адвокаты, никаких зацепок не нашли? – Яков уже понял, что придется ехать в провинцию. – В том то и дело, Яков Платонович - все по закону, - оживился Дурново. – Оба завещания в полном порядке, родным выделено содержание. Но усадьбы, заводы, основное состояние, будь оно неладно, уплыло в руки каких-то дамочек полусвета. Эта вдова Красавина уже императрице пожаловалась… Коротко склонив голову, Штольман принял задание. Может, развлечь Анну, взять с собой… А Дюк? А няня? Растущая его семья требовала все больше забот, и Яков вздохнул. Придется ехать одному. … Дома в Лахте Якова на пороге встретила лошадь. Вернее, лошадка – Дмитрий Яковлевич, забравшись на плечи дедушке Пете, махал деревянной саблей. – Деда, вперед! Деда, кррруши! – не замечая преград, отдавал приказы юный всадник. Кончик игрушечной сабли зацепил пуховый платок, оставленный на вешалке еще с весны, лошадка запнулась о падающую вешалку, и атака захлебнулась. За концы спланировавшего на пол платка тут же ухватилась зубами такса Тяфка, и рыча, попятилась в кухню. Оранжевая кошка Фуфелька, при первых признаках суеты запрыгнувшая на шкаф, опасливо взирала на беспорядок с высоты. Яков успел скомандовать "Тпрру!" и подхватить сына с падающей лошади. – Петр Иванович, вы не ударились? – он протянул руку родственнику. Петр Миронов, который гостил у них третий день, кряхтя, встал с пола и потер зашибленную лодыжку. – Все в порядке, Яков Платоныч, и вам доброго здоровья. – Дюк, дорогой, твоей лошадке срочно нужно в стойло. Подковку смазать. Помахав внуку, Миронов удалился в гостиную. Яков поудобнее перехватил сына и вздохнул. Подковку, похоже, будут смазывать волшебным нектаром, причем изнутри. – Давай, мой хороший, платок у Тяфки отберем, а то мама рассердится. … Штольман уже собирался переодеться к ужину, когда увидел в окно, что перед домом остановился экипаж. Яков вышел на улицу. – Добрый вечер, Мария Тимофеевна, - любезно поздоровался он с тещей, помогая той сойти с подножки. – А мы вас только завтра ожидали… Маменька Анны негодующе помахала зажатым в руке зонтиком. – Могли бы не рассказывать, Яков Платонович. Ваша воля, вы бы меня к Рождеству ждали, когда ребеночек родится. Штольман старательно скрыл улыбку. Теща его иногда была на редкость проницательна. Но отказывать ей повидать дочь и внука он не собирался. - Проходите, Мария Тимофеевна, Шурочка вам поможет в комнате для гостей устроиться, - он махнул рукой Капитоновой, мявшейся у дверей с Дюком на руках. - Дмитрий Яковлевич, иди поздоровайся с бабушкой. Принаряженный Анной малыш осторожно подошел к отцу и вцепился в его колено. Старую тетю он не помнил. – Папа, баба меня съест? … Анна сидела в спальне перед трюмо, грустно рассматривая себя в зеркало. Роскошные ее когда-то волосы поблекли, а кожа на скулах начала шелушиться. Вошедший Яков обнял ее за плечи и поцеловал в шею. – Добрый вечер, милая. Не сердись, мы там вешалку в холле сломали. И твоя маменька приехала, пошла над Дюком квохтать. Анна безразлично пожала плечами. Сегодня с утра ее ничего не радовало, особенно муж, так тщательно избегавший близости. – Яков, скажи, я совсем некрасивая стала? – она отколупнула ногтем шершинку кожицы со щеки. – Может, я в Затонск уеду, чтобы не надоедать тебе? Штольман заглянул ей в глаза. – Аня, ну что ты такое говоришь. Ты очень красивая. Он повернул стул, на котором сидела Анна, к себе, встал на колени меж ног жены. Протянув руку, нежно погладил Анну по щеке. – Тогда почему мы… – Анна не желала это произносить. Яков уткнулся лицом в ее живот, потерся о шелковую ткань платья и поднял голову. – Потому что, милая… – он встал, взял жену за руки, поднял со стула. - Потому что мы бережем тебя и нашего ребенка. Потерпи еще пару недель, Анечка, тебе же сказал доктор. Он прижался губами к красному пятнышку на скуле. Спустился по упругой щеке ниже, почувствовал бархат ее розовых губ. Мелкими сухими поцелуями прошелся по ним, скользнул языком в прохладу рта. Анна, вжимаясь в любимого, целовалась взахлеб, будто это было их последнее лобзание. Муж сжал ее в объятиях, чуть не завыв в потолок. Утром он несколько раз приказывал себе покинуть супружескую постель, не позволяя себе дотронуться до такого прекрасного, манящего, невыносимо близкого тела Анны. Он знал, что первое же прикосновение вдребезги разобьёт его самообладание. Вот и теперь, лаская жену, ему приходилось насильно возвращаться мыслями к расписанию дежурств по отделению, расходам на полицейских осведомителей, архивным папкам со старыми делами. Он хрипло вымолвил: – Милая, иди, пожалуйста, в столовую, ужин уже накрыт. Начинайте без меня. – А ты? - нацеловавшись, Анна забралась руками под его пиджак и с наслаждением терлась животом о доказательство собственной привлекательности. – А мне, Аня, надо подумать, - он мягко отстранил от себя жену. – О том, как выдержать эти две недели… … После ужина Петр Миронов, смакуя коньяк, вальяжно откинулся в кресле. – Кстати, Аннет... Анна отвела взгляд от сына, возившегося под столом с кошкой, и посмотрела на дядюшку. - Меня пригласили на собрание спиритического клуба в Великом Новгороде, и предложили взять с собой … - Петр покосился на Дюка и подобрал слово: - амантессу. А поскольку у меня ее нет... - В кои-то веки, - пробормотала Мария Тимофеевна, удерживая чашку чая у рта. - ... я приглашаю тебя, - невозмутимо закончил Миронов. – Яков Платонович, вы как, согласны отпустить жену на несколько дней? Яков вздрогнул, отвлеченный от раздумий по поводу разлуки с Анной. – Как вы сказали, Петр Иванович? Новгород? Миронов кивнул, а оживившаяся Анна с надеждой посмотрела на мужа: - Яков, пожалуйста, ты ведь не против? Я сто лет уже ни с кем не общалась на эти темы, мне интересно! - А Дюк? – Яков кивнул на их наследника, сосредоточенно удерживающего Фуфельку между колен. Мария Тимофеевна с жаром в голосе произнесла: - Аня, ведь я же здесь! Занимайся этим своим … спиритизмом, - она с горечью выплюнула ненавистное слово, но открывшуюся возможность упускать не желала. - Я с удовольствием послежу несколько дней за Димочкой. Когда ты рядом, ты мне и шагу ступить не даешь, все ворчишь – «Мама, не так, мама, мы лучше знаем». Я хоть потетешкаюсь с кровиночкой моей… - она умильно взглянула на внука. - Кстати, Аня. Я категорически против, что вы называете ребенка какой-то собачьей кличкой, - матушка Анны обвиняюще уставилась на Миронова. – И я знаю, кто положил этому начало! Петр пожал плечами. – Между прочим, моему внуку это имя сразу понравилось. – Двоюродному внуку, - не преминула уточнить Мария Тимофеевна. – Конечно, вы ему и возможности не дали именоваться по-человечески! Она наклонилась к малышу. – Димочка, иди к бабушке Маше! Иди, мой сладкий! Дюк даже ухом не повел, все его внимание занимала вырывающаяся Фуфелька. Миронов ядовито улыбнулся золовке. – Вы, Мария Тимофеевна, его еще Димитрием назовите. Анна повнимательнее всмотрелась в занятие сына и ахнула. – Дюк, немедленно отпусти кошку! Ей же неудобно! Фуфелька, в повязанном вокруг ушей пуховом платке, меланхолично дала лапой по морде прыгающей рядом Тяфке и гордо вышла из столовой, волоча за собой концы платка. Обиженная такса, требуя сочувствия, лизнула хохочущего Дюка в нос. Яков улыбнулся. Можно было ехать в Новгород вместе с женой.