Путь целителя

― Мегус! ― Да, отец? ― Ступай приберись в кладовой, бездельник, пока я принимаю! Хоть до утра будешь отскребать, если всё засохло, пока ты слонялся по улице. От резкого противного запаха сразу же запершило в горле. Понятно: лопнула большая склянка, весь пол засыпан осколками и залит едкой жидкостью. Значит, вытяжка, а не готовая микстура, а то отец бы ещё оплеуху добавил от щедрот, будучи в ярости из-за убытка. А вот и причина всех бед. Следы почти свежего помёта на стене под вентиляционной отдушиной оставил, скорей всего, летучий тушкан. Мелкая крылатая тварь сдуру влетела в отдушину, а пока шарахалась в поисках выхода, уронила бутылку с маслом кирбо. Пробка выскочила, и немного масла пролилось на пол. Отец притащил котёл с вытяжкой ― вон он валяется, ― перелил в склянку, шагнул в сторону и поскользнулся на масляном пятне. Крику, наверное, было… Мегус закашлялся и выскочил наружу. Глотнул свежего воздуха, принёс воды и вылил на каменные плитки пола. Дышать стало немного легче. Он снова сбегал за водой и занялся уборкой, попутно вспоминая всё, что успел узнать о содержимом полок и ящиков. Это отвлекало и не мешало рукам отмывать и собирать осколки. «Корень сабирии толченый. Настаивать на горьком масле две ночи в тёплом месте и принимать по одной унции при кишечных коликах. Сок плодов коннобы упаренный. Разводить водой один к трём и пить при женских недомоганиях дважды в сутки…» Что-то из этого рассказал Мегусу отец в минуты хорошего настроения, которые случались всё реже и реже. Совсем тяжко было прошлой осенью, когда уехала мать ― её дед, а Мегусов прадед, слёг, и за ним совсем некому было ухаживать. Отец тогда орал, что она может и вовсе не возвращаться домой, налегал на крепкую медовуху, а упившись, становился злым и сварливым, спасибо и на том, что драться не начинал. Мать вернулась в конце зимы в траурной шали и тайком отдала Мегусу оставшиеся от деда свитки. Он прочитал их несколько раз, пока не запомнил всё, и только поэтому знал каждую траву и каждое зелье в отцовской кладовой. И немного имел представление о вещах, недоступных для арсенала простого сельского знахаря. Под тюфяком, завернутые в тонкую кожу, бережно хранились несколько старых потертых листов. Выбросить было жаль, перечитывать ― бессмысленно. Только расстраиваться понапрасну, читая о таинственных арканах для исцеления самых тяжёлых недугов и увеличения силы трав и других снадобий. Здесь, в пятнадцати днях пути до ближайшей Обители, и то лишь летом, когда приходят караваны. Одному нечего искать на перевале Сарог осенью и зимой. Кроме смерти, за которой нет нужды тащиться в такую даль. Постепенно с пола исчезли все следы пролитых жидкостей. Осколки Мегус отмыл и бережно собрал: у мастера-стеклодува Хисмуса всё шло в дело. Тусклое, с размытыми краями, светило сползло за горы, и ветер, тотчас же ставший холодным и колючим, пробрался под рубаху. Мегус поёжился, торопливо накинул свободный бурый плащ и туго затянул пояс. *** Пиния дожидалась у крыльца ― невысокая, ладная, в яркой девичьей шали. Мегус зябко вздрогнул при виде заплаканных глаз. Родня до такой степени на неё разозлилась из-за встреч с ним? Так ведь не было же ничего такого! ― Что случилось? ― Младший … ― всхлипнула она. ― Нашёл с приятелями гнездо ядовитых ос и полез доставать. Чтобы сжечь ос, пока они спят. А одна заснуть не успела… Мелюзга растерялась, побежала, потом вернулась, тащить его пробовала, да не смогла. Пока взрослых позвали, время ушло. Мегус, я так боюсь! Сердце гулко бухнуло, точно заразилось страхом и горем Пинии. После укуса ядовитой осы главное ― сразу же высосать яд, и тогда всё обойдётся. Время дороже золота: каждая упущенная минута приближает к параличу и смерти. ― Мегус, пожалуйста, ― в отчаянии прошептала Пиния, ― узнай, как там, сил больше нет. Если бы надежды не было, твой отец уже сказал бы об этом, правда? «Он, может, и сказал, но согласилась ли с этим мать ребёнка?» Мегус осторожно притворил дверь и на цыпочках прокрался мимо угла, где отец принимал больных. Его никто не заметил. ― В любом случае, он останется парализованным. ― Отец говорил всё громче, чтобы перебить плач женщины. ― Ни ноги, ни руки действовать не будут, никогда, а ему всего шесть лет, на что ему сдалась такая жизнь? ― Сделай хоть это, Квартус, ― упрямо твердила сквозь слёзы мать Пинии. ― Я скоплю денег и весной повезу его в Обитель. ― Ты сошла с ума, женщина! Твои деньги кончатся ещё в пути, или ты одна собралась тащить его на руках через горы? Плач перешёл в рыдания, и Мегус, выскользнув обратно на улицу, слишком поздно сообразил, что ему сейчас придётся повторить услышанное Пинии. Она всё поняла по его лицу, но рыдать не стала. Наоборот, будто разом успокоилась и с мрачной решимостью произнесла: ― Главное, чтобы выжил. За зиму мать согласится, что отправляться в Обитель должна я. Я скорее раздобуду денег. ― С чего ты взяла? ― удивился Мегус. Девушка зло прикусила губу. ― А что, это не понятно? ― сказала она тихо, чётко выговаривая каждое слово. ― Я молода и на лицо ничего себе так. Больше нам денег взять неоткуда. Её слова оглушили сильней, чем хлёсткая отцовская затрещина. Пиния не могла так обыденно об этом говорить. Мегус знал, что нравится ей, но даже мысли не допускал о вольном поведении. Она умела одним взглядом отбить всякую охоту распускать руки. Значит, всё дело только в деньгах? «Ну и скотина же ты. Брат у неё один, и она души в нём не чаяла… не чает». «Но так не должно быть! Не должно! Это ведь не поможет! Прадед писал, что…» ― Пиния, ― он шагнул к ней, крепко взял за руки, не позволяя отстраниться. ― Пиния, послушай меня… «Обитель не поможет ― даже тамошние маги не возьмутся лечить паралич после укуса осы через несколько месяцев». ― Не уходите далеко, пока я не вернусь! Я сейчас, быстро… ― Ты едва наскребла на лекарство, чтобы малец не умер уже сегодня, ― говорил отец. ― На что ты рассчитываешь? ― Не твоя забота, Квартус. Мегус проскочил мимо, умоляя непонятно кого, чтобы отец не запер на замок чистую горницу, где никого не принимал и не смешивал травы. Деньги, приходно-расходные книги и самые важные записи хранились там. Мегуса они не интересовали. Он с детства быстро схватывал простые заклинание, которые работали в их захолустье. Вот оно! С тёмно-коричневым шариком в руке Мегус опрометью выскочил за дверь, не обращая внимания на окрики. Пиния и её мать брели по улице, молча, без слёз, и от этого делалось ещё хуже. Мегус обогнал их и остановился, преграждая дорогу. ― Я могу доставить Хоруса в Обитель, ― кивнул он на маленькое тельце на руках матери. ― Сейчас! ― Так у Квартуса были «Врата спасения»! ― Глаза женщины на миг вспыхнули яростью и вновь погасли. ― Нам нечем сейчас заплатить Обители, сынок. ― Я что-нибудь придумаю. Надо отправляться сейчас ― потом будет поздно! ― Мегус! ― всплеснула руками Пиния, начав догадываться. ― Отец тебя убьёт, если ты украл «Врата» у него. ― Только ради этого он в Обитель не ринется, слишком накладно. ― Я с вами! ― заявила мать Пинии, сильней прижимая ребёнка к груди. ― Не получится, ты просто не успеешь шагнуть во «Врата». Трясущимися руками мать передала мальчика Мегусу. Широко раскрытые глаза Пинии походили на два тёмных глубоких озера. ― Я люблю тебя, ― беззвучно произнесли её губы, когда коричневый шарик обратился в бурый вихрь. Ещё недавно Мегус видел во сне, что слышит эти слова, и просыпался в сладкой истоме. Он не винил Пинию в том, что она сказала бы их кому угодно в обмен на жизнь братишки. Просто чувствовал себя так, будто у него украли одно из лучших мгновений жизни, подсунув взамен непонятно что.