Исток

Около двух лет назад

Устроить вечеринку по случаю его отъезда предложил Хе. «Так радуешься, что наконец-то избавишься от меня?», — спросил тогда Ханыль. Хе долго смеялся и уверял его, что всё совсем не так. «Перед тобой открываются такие возможности, хён! Ты столько трудился, чтобы получить приглашение от World of Design, а тут такое предложение! Мы должны это отпраздновать, я всем займусь», — заверил Хе. Ханыль, конечно, сдался. Во-первых, он и сам думал собрать всех, с кем хотел попрощаться на неопределённый срок. Во-вторых, Хе в принципе сложно было отказать. Младший брат с энтузиазмом принялся за дело. Ему помогала верная Юонг, и Ханыль, активно готовившийся к отъезду за океан, был уверен, что всё выйдет прекрасно. Так и получилось. Праздник устроили у Хе в квартире («У меня самый лучший музыкальный центр и бар отменный», — объяснил младший брат). Пришли, кажется, все, с кем Ханыль когда-либо встречался в Сеуле. В конце концов, он перестал задаваться вопросом, откуда Хе знает этих людей и почему решил пригласить их. Ханыль просто улыбался, принимал подарки и поздравления, обещал исправно звонить и писать, а также советовал «хорошенько повеселиться сегодня». Сам Ханыль надеялся, что народу будет поменьше, и вечеринка выйдет более душевной, но на Хе и Юонг совсем не злился. Сам же предоставил им полную свободу действий. По правде говоря, по-настоящему Ханыля тревожило только то, что Сохён ещё не пришла. Он так хотел встретиться с ней, поговорить. Конечно, она знала о его отъезде, но по-настоящему они это не обсуждали. До последнего Ханылю казалось, что это лишнее («Мы ведь просто друзья, о чём тут говорить? Разве мой переезд что-нибудь изменит?»), и вот вчера, укладывая вещи в чемодан, он вдруг понял: ему нужно объясниться с Сохён, рассказать ей всё. А она сообщила, что опоздает («Прости, оппа, очень много работы») и вот всё не появлялась, точно вовсе не собиралась приходить. Ханыль весь издёргался. В какой-то момент его усадили за синтезатор, и он стал играть, надеясь, что она возникнет из ниоткуда, услышит его. «Ведь когда-то так и случилось. Мне хотелось снова увидеть красивую незнакомку, забывшую тетрадь на скамье, и она появилась прямо перед сценой», — думал он, перебирая клавиши, как дорогие сердцу воспоминания. Но Сохён не пришла на его зов. Разочаровавшись, Ханыль взял бутылку с тоником и залез на подоконник. В углу на диване похрапывал вырубившийся Йонг, раскрасневшаяся Юонг что-то нашёптывала Хе на ухо. Ханыль не заметил, как уснул, а когда очнулся, Сохён стояла рядом с ним. — Ты спишь? — спросила с такой нежностью, что Ханыль не выдержал, потянулся к ней. И, только прижав её к себе, огляделся. Йонг всё ещё спал, больше в комнате никого не было. Сохён замерла в его объятиях. Кажется, даже не дышала. — Нам нужно поговорить, — начал Ханыль. — Поехали к тебе, — шёпотом предложила Сохён. И Ханыль выскользнул вслед за ней на улицу, надеясь, что Хе и Юонг сами справятся с гостями, да и остальные его поймут… Впрочем, если бы и не поняли, он смог бы это пережить, потому что рядом с ним была Сохён, и она улыбалась ему с такой теплотой. Он наслаждался каждым её взглядом, ловил мгновения, и знал: она делает то же самое. А потом, в своей квартире, он наконец-то целовал её так, как хотел все эти годы. И Сохён отвечала ему, хотела расстегнуть пуговицы на своей рубашке, но он аккуратно отвёл её руки: — Я сам, хорошо? Не стал спрашивать, уверена ли она. Чувствовал, понимал — это лишнее. Она знает, что делает. Она хочет быть с ним. И поэтому так резануло сказанное после: — Во сколько у тебя самолёт? Ханыль тогда приподнялся на локте, посмотрел на неё пристально: — А ты хочешь, чтобы я улетел? Сохён цокнула: — Ты должен лететь. Тебя ждут там. Он коснулся её лица, отбросил закрывшую глаза прядку: — Нет, это не то. Ты хочешь, чтобы я улетел? Сохён долго молчала. И он подумал тогда — взвешивает, рассчитывает, собирается дать ему точный ответ. Наконец, выдохнула: — Да. Он попробовал возражать, Сохён хмыкнула: — Говорю же, тебе надо лететь. И вылезла из постели, стала собирать вещи. Через десять минут она ушла, и вместе с ней — то счастье, которое ещё совсем недавно казалось вполне реальным. Ханыль всё хотел позвонить ей, но, подумав хорошенько, бросил эту затею. Сохён попрощалась с ним сегодня. Расправилась с теми чувствами, что жили в её сердце. Наверное, не такими уж значительными они были, раз она смогла расстаться с ним. Сохён никогда не любила его — вот, в чём Ханыль теперь был уверен. Это было горькое, разъедающую душу знание, зато теперь у него не было причин оставаться здесь. Ханыля ждал Нью-Йорк, работа в одной из крупнейших дизайнерских фирм мира и новая начальница Роза, велевшая ему «не расслабляться ни на секунду». «Всё к лучшему», — подумал он. И сам себе не поверил.

Наши дни

Заказчик оказался славным парнем. Он хотел превратить свою квартиру «в уютное семейное гнездышко», и Ханыль был рад помочь ему. За два года в World of Design он чего только не делал, и теперь с энтузиазмом взялся за новый проект. У него были и опыт, и вдохновение. К тому же работа отвлекала его от мыслей о Сохён, о её отношениях с Чуном. По крайней мере, он надеялся, что отвлечёт. На практике то выкинуть из головы то, как Чун держал Сохён за руку, было невозможно. Ханыль думал об этом, подходя к ON. Он встречался с заказчиком в небольшом кафе поблизости от медиахолдинга и сначала не хотел заходить туда — от одной мысли о том, что он увидит Чуна, Ханыля начинало трясти, — но, подумав, решил, что неплохо было бы выловить Чимина. В последний раз они виделись пять дней назад. Тогда к ним ещё так неожиданно присоединилась Го Хачжин, и, кажется, Чимина заинтересовала эта девушка. Неплохо было бы поговорить об этом с братом. Только зайдя внутрь, Ханыль понял, что так и не обзавёлся пропуском. К счастью, он увидел около поста охраны Хе. — Привет. Поручишься за меня перед охранником? Хе улыбнулся: — Да с удовольствием, хён. Ты наверх? К Чимину? Ханыль кивнул: — Ага. А ты на улицу собирался? — Были мысли, но я, пожалуй, доведу тебя до кабинета нашего старшего брата, а то по дороге на тебя накинутся фурии из отдела Лиен. — А мне казалось, там довольно милые девушки работают, — попробовал возразить Ханыль, направляясь к лифту. Хе скривился: — Миленькие там не выживают. Но они хорошо маскируются. Учатся у «госпожи Хван», — передразнил он неизвестную Ханылю сотрудницу. — В твоём-то отделе как дела обстоят? — поинтересовался Ханыль. Хе подмигнул ему: — Отлично, конечно же. Ты ведь понимаешь, хён, реклама правит миром. Все эти порталы, журналы, телеканалы и радиостанции просто производят контент, который разбивает информацию о том, что и где можно купить. Эти слова точно не принадлежали Хе. Может, так сказал кто-нибудь из менеджеров, а тот подхватил их и присвоил. Ханыль собирался что-то ответить, но вдруг лифт резко дёрнулся, а потом перестал двигаться. Хе закатил глаза: — Серьёзно? — он повернулся к Ханылю и объяснил. — Это уже третий раз за месяц, даже не смешно уже. Они связались с диспетчером. Тот, отчаянно извиняясь, заверил их, что скоро лифт заработает. — Торопишься? — поинтересовался Ханыль и прислонился к стенке. — Нет, просто… не люблю всё это. Хе надул губы, точно обиженный ребёнок. Вообще сложно было поверить, что этому человеку двадцать четыре года и что он уже полгода как управляет рекламным отделом ON. Конечно, ему очень помогали менеджеры, имевшие большой опыт работы, но Ханылю всё равно казалось, что господин Ан погорячился, назначив племянника на эту должность: Хе был слишком безалаберным. И за два года, что Ханыль его не видел, тот нисколько не изменился, разве что самомнения у него прибавилось. Лифт всё не двигался. Тут у Хе заиграл телефон. Он косо посмотрел на Ханыля и, посомневавшись, всё-таки взял трубку. Ханыль не собирался подслушивать, даже специально старался думать о чём-то своём, но сложно было проигнорировать слова Хе. Тот разговаривал с собеседником не в свойственной ему манере, злился и почти кричал, всё-таки стараясь прикрыть динамик рукой: — Не надо мне больше звонить! Мы всё решили уже! Потом бросил трубку и издал звук, похожий то ли на рыдание, то ли на сопение. Ханыль молчал и ни о чём не спрашивал, но был порядком заинтригован. Ему казалось, что за этим звонком стоит какая-то крайне некрасивая, может, даже грязная история. Всё это время Хе кидал на брата косые взгляды, точно пытался понять, обратил ли он внимание на произошедшее. Ханыль знал, что Хе и сам быстро расколется. Когда он был недоволен чем-то, то всегда стремился рассказать всем и каждому насколько серьёзно его обидели. Эти демонстрации Ханыль наблюдал с самого детства. Так случилось и на этот раз. Посопев, Хе произнёс глухо: — Я… попал в довольно…ммм… неприятную ситуацию, хён, — и продолжил, не дождавшись уточняющего вопроса. — Где-то месяц назад у Лиен стала работать новая журналистка. Мы с ней сталкивались несколько раз в коридорах, а потом она зашла ко мне вечером. В тот день Юонг была такой злой, ты же знаешь, она очень жестока порой. Хе снова оттопырил губу. Ханыль вздохнул, он уже понял, чем всё закончилось, и не чувствовал ничего, кроме жалости к «жестокой» Юонг. Так вот почему она на выставке будто избегала Хе да и их всех. — И мы с… неважно как её зовут, — Хе посмотрел на Ханыля, явно надеясь на сочувствие. — Короче мы были вместе и потом ещё два раза. Но вышло так, что Юонг обо всём узнала… Та девушка просто позвонила не вовремя, и… И что Ханыль мог ответить брату? Хе и Юонг знали друг друга чуть ли не с рождения. Их матери крепко дружили и мечтали поженить своих детей. Хе и Юонг играли вместе, ходили в одну школу, они были связаны так крепко, что никто не удивился, когда три года назад они объявили о будущей свадьбе. Скорее все поражались тому, что эти двое так долго тянули с оформлением отношений. Но объявить-то они объявили, а свадьбу так и не сыграли. Ханыль не знал в чём причина такого промедления, догадывался разве что. — И что теперь у вас с Юонг? — спросил он наконец. Хе передёрнул плечами: — Не знаю. Она, как и всегда, спрашивает, покушал ли я и что на работе, но про себя ничего не рассказывает. А когда узнала, что та девушка угрожает мне, встретилась с ней у меня за спиной. И, кажется, она поговорила с Лиен, потому что я больше не видел здесь эту девицу. Правда, она продолжает звонить… Хе вздохнул. Тут раздался голос диспетчера: — Простите, что так долго. Сейчас всё заработает. Кабина действительно дёрнулась и поехала вверх. Они вышли из лифта, так ничего и не сказав друг другу. Ханыль не знал, что посоветовать брату. Ему бы со своей личной жизнью разобраться, куда уж о чужой говорить. Юонг любила Хе фанатично, преданно, об этом все знали. Не мог же сам Хе оставаться в неведении? Ханыль вспомнил, как Юонг защищала Хе в школе. Тот, конечно, был не в курсе, но Йонг как-то стал свидетелем подобной сцены. Те ребята то ли сломали телефон Хе, то ли порвали его сумку. Юонг запугала их так сильно, что они потом пикнуть в присутствии Хе не смели, а он всем вокруг рассказывал, что это его заслуга: «Всё дело в моей авторитетности». И вот теперь встретилась с девицей, с которой Хе изменил ей, договорилась с не очень-то жаловавшей её Лиен: всё ради спокойствия разбившего ей сердце Хе. Любовь ли это была или уже болезненная зависимость, особая форма сумасшествия? Прежде чем Хе свернул в свой отдел, Ханыль поймал его за рукав водолазки: — Я не хочу навязываться, но раз уж ты сам всё рассказал мне. Хе отвёл взгляд. Вероятно, сейчас он раскаивался в своей откровенности. Наставлений их младшенький никогда не любил. — Хочу сказать одно: порой мы привыкаем к тому, что кто-то всегда сопровождает нас, и по-настоящему не видим его. Когда этот человек уходит… — Ханыль перевёл дыхание. — Но лучше не думать об этом, верно? Хе кивнул и, отвёл руку Ханыля. Он был непривычно задумчив, и Ханыль хорошо понимал, в чём причина такой перемены. Возможно, следовало сказать брату, что измена — это подло, но разве сам Хе не знал об этом? Пусть он и вёл себя как избалованный ребёнок, но не мог же он действительно не понимать, что натворил?

***

Хе попрощался и ушёл, а Ханыль подошёл к двери кабинета Чимина и постучался. — Входите, — раздался голос брата. — Это я, хён, — сказал Ханыль, прикрывая за собой дверь. — И почему ты до сих пор не обзавёлся секретаршей? Чимин пожал плечами: — У меня для этого есть смартфон. — А кто готовит тебе кофе? — поддел его Ханыль, присаживаясь на стул. Чимин отвлёкся от отчёта, над которым работал: — Думаю, прямо сейчас этим займёшься ты. — Я? — Не могу же я просто так тратить своё время на разговоры со всякими тунеядцами. Кофе будет достойной компенсацией. Ханыль не выдержал и рассмеялся, Чимин тоже улыбнулся, наконец. Ханыль посмотрел на брата, радуясь тому, что может так легко зайти к нему, поговорить ни о чём. Чимин, кстати, как всегда выглядел очень представительно. На нём был один из его элегантных чёрных костюмов и белая отутюженная рубашка. Вообще хоть звание настоящего модника в их семье всегда принадлежало Чуну, Чимин мало в чём уступал ему. Он не тратил невероятные суммы на одежду и аксессуары, но выглядел очень достойно. «Не зря его любят женщины», — подумал Ханыль. — Что это ты на меня так смотришь? — поинтересовался Чимин. Ханыль тем временем подошёл к маленькому шкафу, который стоял рядом с кофеваркой и достал две кружки. Приятно было осознавать, что с его последнего визита здесь ничего не изменилось. Разве что на полке под потолком появилась парочка новых наград да и на магнитной доске теперь висело больше списков. — Думаю, что не зря тебя снова внесли в рейтинг самых завидных женихов Кореи, хён, — и, увидев, каким суровым стало лицо Чимина, рассмеялся. — Правда, ты всё равно расположился на парочку строчек ниже Чуна. Чимин одарил его тяжёлым взглядом и сделал пометку на листе, который лежал на углу стола. Ханыль хорошо знал, что его друг терпеть не может все эти списки, которые то и дело появлялись в модных журналах. В этом плане — как, впрочем, и во многих других — он совсем не походил на Чуна, который хоть заявлял, что его это «совсем не волнует», каждый раз расцветал, услышав об очередной победе в подобном рейтинге. — Кажется, не у меня тут репутация ловеласа, — заметил Чимин. — Думаешь, я забыл всех этих девиц, постоянно просивших меня передать вот эту записку тому симпатичному парню, который только что стоял рядом со мной? Ханыль хмыкнул и склонился над кофеваркой. Когда-то ему было приятно это всеобщее внимание, но после встречи с Сохён восхищённые взгляды других девушек утратили прежнее значение. Жаль, он не сразу понял, в чём дело. — Кстати, насчёт девушек… — Ханыль повернулся к Чимину. — Моя новая знакомая Хачжин… она ведь заинтересовала тебя, хён? По взгляду Чимина Ханыль понял, что эта тема была запретной — хотя с чего бы? — А ты сам имеешь на неё виды? — поинтересовался Чимин, и Ханыль понял, что сначала его брат хотел ответить совсем иначе. Ханыль отрицательно покачал головой. Чимин явно не собирался поддерживать разговор на эту тему, но Ханыль и так уже всё понял: по-видимому, Го Хачжин действительно понравилась Чимину. Если подумать, это было весьма интересно, потому что Ханыль, сколько бы ни пытался, не мог вспомнить, чтобы Чимин так реагировал на вопросы о ком-нибудь из тех девушек, с которыми встречался в школе или университете. А позже… Чимин, кажется, и вовсе перестал замечать женщин. Разве что — они были его деловыми партнёрами и собирались подписать очередной контракт. «Но эта Го Хачжин, и правда, заслуживает внимания, — подумал Ханыль, вспомнив свою новую знакомую. — В ней точно есть какая-то загадка. Так, почему бы Чимину не разгадать её? Его всегда интересовали только непростые задачи». Неспешно смакуя отличный свежеприготовленный кофе, Ханыль рассказывал брату о новом заказчике и письме, которое ему буквально вчера прислала Роза. — Говорит, вместо меня к ним пристроили сыночка какого-то начальника. Роза обзывает его бездарностью и убеждает меня вернуться. По правде говоря, Роза использовала куда более крепкие выражения, но его брат вряд ли бы оценил то, насколько виртуозно начальница и подруга Ханыля владела матом. — Хочешь уехать в Нью-Йорк? — спросил Чимин. — Нет. Стал бы я возвращаться, чтобы через несколько дней снова сбежать в Америку. — Даже «сбежать»? — Чимин отставил кружку в сторону и слегка наклонился к Ханылю. — Хорошо, что ты сейчас здесь. Но не надо думать, будто если ты уедешь, то непременно сбежишь. Никто не осудит тебя за такое решение. Ханыль улыбнулся брату. Пусть тот и замыкался в себе периодически — что всегда беспокоило Ханыля, — но он был для него самым близким человеком. Поддержка и одобрение Чимина всегда много значили для него. «А не хочет ли и он сам уехать?», — думал Ханыль, прощаясь с братом и обещая позвонить в ближайшие дни. Чимин в глазах Ханыля был вечной частью ON, но чувствовал ли он себя счастливым? Ханыль не мог бы с точностью ответить на этот вопрос. Он знал, что по неизвестной причине господин Ан всегда недооценивал своего среднего сына, что Чимин серьёзно страдал из-за этого и делал для компании втрое больше, чем его братья. И про ту историю с самоубийством матери Чимина тоже многое слышал, никогда ничего не спрашивал, но слухи ходили, и в них всегда звучало имя госпожи Ли. То, что Чимин её терпеть не мог, ни для кого не было тайной. Так, может, на самом деле его брат хочет вырваться отсюда? Ханыль всё размышлял над этим и, в конце концов, пообещал себе вывести Чимина на откровенный разговор. «Тоже мне врачеватель душ выискался», — подумал Ханыль, вспомнив сегодняшнюю встречу с Хе. Но ведь они были его двоюродными братьями — самыми близкими людьми на этом свете, и разве он мог оставаться в стороне, если подозревал, что они несчастны?

***

Весь оставшийся день Ханыль периодически возвращался к этим разговорам, а ещё он вспоминал о том, что тогда сказала ему Хачжин. «Никогда нельзя сдаваться». Очень простые слова. Ханыль сотни раз слышал их от героев фильмов, да и все бродвейские мюзиклы, которые он посмотрел с Розой и Джудит за два года, учили именно этому. Но когда Хачжин произнесла три заветных слова, в её глазах было такое понимание, точно она хорошо знала, о чём именно говорит. «Неужели Сохён рассказала ей всё?», — спрашивал Ханыль у собственного блокнота. Сейчас он набрасывал портрет Сохён. На листе она была такой же, как много лет назад — когда танцевала на студенческом фестивале. Невероятно красивая с клинками в руках, в чёрных одеждах. Наверное, если бы она жила в эпоху Корё, то действительно могла бы стать кисэн — самой изумительной из всех. Ханыль улыбнулся, а потом покачал головой. Нет, он бы не позволил ей танцевать для других мужчин, развлекать их. «А сейчас что ты делаешь? — спросил он у самого себя. — Ушёл тогда, не сказав главного, оставил её Чуну». Ханыль почувствовал, что закипает. Он отложил блокнот, прошёлся по комнате. Сохён отпустила его тогда так просто, потому что не любила по-настоящему. Он два года жил с этой правдой, но когда увидел её на приёме и позже, в том кафе… Разве не страдала она тогда? Разве не смотрела на него с надеждой? Или это всё он сам выдумал, чтобы мучить себя? Он вздохнул. Вот на его сообщение о том, что у него в Америке кто-то появился, Сохён не смогла спокойно отреагировать, сказала, что ей бы это не понравилось. Но почему? Неужели это только привычка, желание оставить его себе вопреки всему? Или? Вопросов было слишком много. Ханыль подумал немного и, прихватив с собой плеер, вышел из дома. Хотелось прогуляться хорошенько, остудить голову. На улице успело похолодать. Ханыль поежился, но за курткой не вернулся. Он шёл от одного квартала к другому, встречался взглядом с прохожими. В наушниках играли дорогие сердцу мелодии, они уводили его вдаль, а потом снова возвращали к Сохён. И, наконец, он не выдержал, развернулся и пошёл к её дому. Возможно, она прямо сейчас была там с Чуном или гуляла где-то с ним же. Ханыль понимал, что его шансы на успех равны нулю, но не мог свернуть с выбранного пути. Всего один разговор, и он уйдёт, больше никогда не потревожит её. Но сначала… Сначала. Он постучал и сразу услышал её шаги — лёгкие, родные. «А ты пробовал писать ей?», — спросила Роза в один из тех вечеров, когда они выпивали в маленьком баре на Бродвее. «Нет. Судя по всему, ей мои письма не нужны», — покачал он головой. «Какой же ты всё-таки идиот», — грустно вздохнула Роза и потрепала его по волосам, как маленького. Ханыль обиделся тогда и, путаясь в английских глаголах, требовал прибавку к зарплате в качестве компенсации личного ущерба. Сейчас, глядя на появившуюся в дверном проёме Сохён, Ханыль согласился со своей подругой. Кажется, он действительно был идиотом. Потому что Сохён смотрела на него с такой нежностью. Ханыль попытался собраться с мыслями. Хотелось обнять её, прижать к себе и не отпускать вовсе, но однажды он уже сделал так, не поговорил с ней толком, и вот чуть было не упустил её вовсе. Не мог же он дважды допустить одну и ту же ошибку. — Привет, — сказал он. — Мы можем поговорить? Она кивнула и пропустила его в квартиру. Ханыль прошёл за ней в гостиную, присел на диван и огляделся. Раньше он никогда не бывал здесь, только провожал Сохён до двери и уходил. Сохён переехала от родителей года три назад. Ханыль вспомнил, как они вместе подыскивали подходящие варианты: ей нужно было жильё в центре, с адекватной арендной платой и некоторыми приборами вроде холодильника и стиральной машины. Сохён всё обещала пригласить его на чай, когда переедет, но этого так и не произошло. «У меня не прибрано», — говорила она, когда Ханыль, провожая её пытался заглянуть в квартиру. И вот теперь он сидел здесь, смотрел на высокий белый потолок, несколько шкафов с книгами и статуэтками — это были дорогие, раритетные вещи, которые Сохён собирала уже довольно давно, — и подыскивал верные слова для объяснения. Она пододвинула стул и присела напротив, наклонилась вперёд, подперев подбородок ладонью: — Что ты хочешь сказать мне? Ханыль сразу понял: ей всё известно. Впрочем, он никогда не пытался скрыть свои чувства, а вот она… — Сохён, — он пододвинулся вперёд и взял её руку в свою. — Ты ведь понимаешь, почему я пришёл сюда? Я просто не мог не прийти, потому что мне нужен твой ответ. — Ответ? — тихо переспросила она. Ханыль кивнул: — Да. Ты… Он посмотрел на её руку в своей — разве не это было самым правильным из возможных вариантов? Продолжил, помедлив: — Ты будешь со мной, Сохён? Слушай, мы девять лет ходили по кругу, и теперь я не хочу снова терять тебя, не хочу делать вид, что это нормально, что, когда я думаю о тебе и Чуне, у меня не возникает желания убить его, и… Я не хочу, чтобы ты была с кем-то, кроме меня, понимаешь? Она молчала, и он добавил, вздохнув: — Если, конечно, ты и сама чувствуешь то же. Сохён вздрогнула, и он увидел, как блеснули слёзы у неё на ресницах. Всё стало таким ясным и простым в это мгновение. И почему он раньше не понимал? Ханыль притянул её к себе, аккуратно провёл по дорогому лицу, попросил: — Не надо, не плачь. Но она всё равно всхлипнула несколько раз, вцепилась в него и проговорила тихо-тихо: — Все эти два года… Я думала, ты забыл меня. — Нет, конечно, нет. Но ведь тогда, перед моим отъездом, ты сначала пришла ко мне, а потом сама оттолкнула. Я всё не мог сложить это вместе, думал, ты специально порвала со мной все связи, поставила точку в истории. Сохён покачала головой: — Я так хотела, чтобы ты остался, но не могла просить. Я ведь помнила, как усердно ты работал ради этого приглашения, как учил английский ночами… — она вздохнула. — И вдруг бы у нас ничего не получилось? Ты бы очень злился на меня. Ханыль поцеловал её в лоб: — Я никогда не смогу злиться на тебя, Сохён, только не отталкивай меня больше, говори о том, что тебя тревожит, хорошо? Сохён кивнула и осторожно высвободилась из его объятий. Ханыль недоумённо взглянул на неё. Он как раз собирался привлечь её к себе, коснуться этих нежных губ… — Мне нужно объясниться с Чуном, — сказала Сохён и вздохнула. — Мы слишком долго шли к этому, чтобы начать всё с обмана. Ханыль улыбнулся: — Хорошо. Но ты ведь не думаешь, что я уйду? Сохён покачала головой: — Кажется, Америка тебя совсем испортила, — поднялась со стула и потянула его за собой, видно, на кухню. — В следующий раз я туда полечу. Ханыль поймал её за талию, шепнул в самое ухо: — Вместе полетим, и я познакомлю тебя со своими подругами. Сохён обернулась: — А вдруг мне кто-нибудь из них особенно понравится? Она рассмеялась, выскользнув из его рук. Ханыль ничего не ответил. Он вспомнил сейчас хорошенькую девушку, мило благодарившую его за возвращённую тетрадь и убежавшую так быстро. Неужели он всё же смог догнать её? Это было невероятно. Каждая улыбка Сохён обещала ему столько счастья, что сердце билось часто-часто и хотелось громко кричать, а ещё лучше — петь. Да он вдруг осознал это очень чётко. Мелодии вернулись к нему, пришли вслед за Сохён. И Ханыль теперь точно знал, что уже никогда их не упустит.