Земля-обратно

Из всего своего предыдущего опыта Роза вынесла одно нехитрое, но действенное правило: не объясняйся. Или даже так: не объясняй себя. Не старайся рассказать, что думаешь, что чувствуешь и почему поступаешь именно так, как поступаешь. Особенно если тебя об этом не спрашивали. Не становись прозрачной и понятной — особенно для тех, кто ничего ради этого не сделал. Потому что если человек без всяких усилий поймет тебя, он потеряет к тебе интерес. И, весьма вероятно, если он подумает, что ты очень хочешь, чтобы он понял тебя, он тоже потеряет к тебе интерес. А еще хуже, если то, что он о тебе поймет, его не устроит. Поэтому лучше молчи. Не объясняй. Не скрывай ничего специально, не нагнетай интригу и нелогичность. Просто не подтверждай догадки, не будь многословна там, где можно сказать "да" или "нет", не показывай никому без необходимости, как ты устроена изнутри, и тогда все будет нормально. Тогда ты не надоешь человеку своей очевидностью. А все то, что ты не объяснила, человек объяснит для себя сам — именно так, как ему больше нравится. Это такой удобный способ обмана, когда ничего даже и говорить не приходится. Розе часто приходилось к нему прибегать. Это было выгодно. Было выгодно быть бестолковым цветком и болтать о чем угодно, кроме себя самой. Именно это позволило ей не выдать себя раньше времени — до тех самых пор, пока она не решилась сбежать. Это и тот факт, что очень мало кто всерьез интересовался ей как личностью. И даже те, кто интересовались, охотно обманывались видимостью. Обманывать Прю Роза не хотела. Но ей хотелось бы выгодно смотреться в его глазах, хотелось, чтобы он интересовался ей, думал о ней, прокручивал в голове их разговоры, задавал себе и ей вопросы. Поэтому она следовала заведенному правилу — и молчала об очень многих вещах. К сожалению, она не учла, что Прю частенько объяснял все, что угодно, не в пользу Розы. Потому что так ему было интереснее. Так ему больше нравилось. Так он мог подольше (всегда!) побыть в роли героя-спасителя неразумной искусственной женщины. Его воображаемая Роза была ужасно легкомысленной, безответственной и наивной, ничем не интересовалась и жила... примерно как растение, да-да. Ну, или как ребенок. Большой такой ребенок лет примерно шести. Роза все ждала, когда же он заметит, что это не соответствует действительности, но он не замечал. Сначала это было смешно, потом стало обидно, а потом все закончилось, и она не успела ничего исправить. И теперь — теперь ей все чаще хотелось написать ему письмо. Объяснить ему себя — взахлеб, не утаивая ничего, включая все то, чем он никогда не интересовался. Как будто ее внутренний мир — это такая уникальная драгоценность, что, увидев его, он сразу захочет вернуться к ней. Как будто она может заново очаровать его (а был ли он когда-нибудь очарован?) — очаровать одним лишь тем, как она умеет чувствовать и думать, как видит мир. Как будто это все имеет значение для Прю. Который, между прочим, никогда особенно не интересовался, что она там себе думает. Он составлял мнение об этом самостоятельно. И этого ему хватало. Розе очень хотелось написать ему теперь — не сообщение в чате, а большое-большое письмо, монолог, который он при всем не сможет прервать, потому что он уже высказан, выплеснут буквами на монитор — целиком. Написать, чтобы показать: смотри, ты ошибался! Смотри, я совсем не такая, какой тебе казалась, ты совсем не знаешь меня, ты не знаешь, от кого ты ушел! Но потом она думала, что Прю вряд ли было бы это нужно (раз он не интересовался раньше), и останавливалась. Удаляла черновик письма, очищала корзину, выключалась из сети, шла пить кофе с подругами. Мстительно обрывала засыхающие от кофеина чешуйки на запястьях, наслаждаясь тем, что Прю не будет раздраженно одергивать ее за это. Думала, что наверно, он просто никогда ее не любил. От этого почему-то становилось легче. Будто бы это не она все испортила, а просто так сложилось. Мало ли неудач может случиться в человеческой жизни. Сломала ногу, сломала каблук, забыла зонтик. Встретила того, кто так и не полюбил. * * * Здравствуй, милый. Какая погода там, где теперь твой дом? Я так много хотела сказать, но откладывала — потом, Все потом, все тогда, когда будет всего нужней. А теперь это больше не пригодится мне, А теперь ты не здесь, а за множество лет пути, Я же здесь как на привязи, мне туда не дойти, И не нужно, поскольку ты сам все решил за нас. Но по-прежнему хочется знать, как ты там сейчас. Но по-прежнему хочется знать — не порвалась нить, Что-то мне не дает просто так тебя отпустить. Что-то вновь заставляет видеть тебя во сне. Напиши, как ты там. Напиши хоть два слова — мне. * * * А еще Розе хотелось написать Лису. Лис, ни разу ей не виденный, незнакомый Лис представлялся ей тем, на кого Прю будет опираться на Земле. Смешно: она знала, что у Прю есть там и другие друзья, но почему-то, думая о его жизни на Земле, в первую очередь представляла рядом Лиса. Возможно, думала она, у них — у Лиса и у нее самой — есть что-то общее. Какая-то эта генмодовская нечеловечность, беспомощность, неприспособленность к нормальной самостоятельной жизни. Что-то, что притягивает Прю и чего в ней теперь стало недостаточно много для того, чтобы удержать его рядом. У нее не было на то причин, и все-таки она представляла Лиса кем-то, кому очень важно и нужно присутствие Прю. Кто будет рядом с ним, кто будет втихомолку заботиться о нем, как это делала она сама, только, возможно, более смело, потому что Лис-то не будет бояться в этой заботе, в этой гонке за дружбой потерять самого себя. Лис был воспитан как человек, а не как генмод. Роза не представляла, каково это, но страшно ему завидовала. А когда Лис ответил ей, она уверилась, что если и ошибалась в своих предположениях о нем, то не во всех.