Кобылка-Ночь

Некогда в одной деревне диво завелось. Сама Ночь-Кобылица являлась людям во всей красе. Грива — в небесных вихрях-колтунах, шкура — синевой льётся, копыта, точно кометы, — сияние белое излучают, а за хвостом вьётся само Полнолуние. Не приходилось ещё видеть такое простым крестьянам. И страшила, и восхищала их Кобылица. Думали-гадали и решили не трогать чудо местное, авось, само ускачет в свои чёрные долины. А жил в деревне молодец. Кликали его Бойко, за нрав крутой и храбрость недюжую. Захотелось богатырю силу да сноровку испытать, и решил он оседлать саму Ночь-Кобылицу. Собрал Бойко узелок: сыру положил, краюшку хлеба и флягу крепкого навара для пущей отваги. Отправился в путь-дорогу. Вышел, вдохнул широкой грудью вечер летний, а тут подбежали к нему мужики: — Ты, Бойко, зря дерзить идёшь. Кто ж ведает, кем эта Кобыла послана была? — Да Бог её ведает, а, вестимо, Бог и послал. Нельзя от Даров Божьих отворачиваться, — ответил мужикам Бойко. А мужики лишь затылки почесали да головами покачали. Расступились, и подбежала к молодцу маленькая девчушка, Ульяшею её звали. Потянула она к Бойко ручонки свои. Поднял богатырь девочку, а та прошептала слова заветные: — Не ходи, Бойко, не обижай Кобылку-Ночь! Но не послушал Бойко девочку, передал её одному из мужиков и пошёл лес, а там — и в поле, где последний раз видели Дивицу Ночную. Топчет лес дремучий богатырь. Шуршат Сёстры-Берёзы ветвями да листочками, приговаривают: — Не ходи, Бойко, не обижай Кобылку-Ночь! А Бойко отпил из фляги бражки капельку и побрёл дальше. Топчет землю сырую молодец. А рядом пробегал Братец-Ручей, прожурчал он: — Не ходи, Бойко, не обижай Кобылку-Ночь! А Бойко откусил хлеба краюшку и побрёл дальше. Топчет холм пологий молодец. Пролетает Князь-Ветер, в спину дышит молодцу: — Не ходи, Бойко, не обижай Кобылку-Ночь! А Бойко сырочку на зуб положил и побрёл дальше. Долго ли, коротко ли, но пришёл храбрец к полю заросшему. Засыпал вечер, засыпали цветы да травы, засыпали звери, и лишь у Бойко сна ни в одном глазу. Флягу выпил, хлеб скушал, сыр прожевал и стоит посреди заснувших колосьев. Слышит, как сквозь дрёму они шепчут: — Уходи, Бойко, не обижай Кобылку-Ночь. Но и не думал молодец уходить. Тут покрылась роща лесная и светом, и тьмой сразу. Голубеет всё вокруг огнём мертвенным. Холодит, знобит — а богатырю нипочём! Расступились кусты, и выскочила Кобыла-Ночь. Увидала она Бойко, взвилась на дыбы и заржала, а из пасти её звёзды посыпались. Встряхнула гривой, ухватила колтунами звёзды и рассеяла их по всему небесному куполу. Ударила копытами-кометами, и озарилась земля светом слепящим, а Бойко стоит крепко, не пошатнулся. Смотрит на Кобылу взглядом пронзительным, а та топчется, фырчит, трясёт хвостом, да так, что и луна, и тьма качаются. — Ну, Кобыла-Ночь, не боюсь я тебя! Оседлаю! Воскликнул это Бойко и побежал прямиком на Дивицу Ночную. Кобылица поскакала, и вот уже грозится затоптать молодца кометами своими. Поднялась звёздная пыль от земли, скрыла Кобылу от глаз Бойко, но слышал он стук копыт, чувствовал дух её ночной. Подгадал молодец, прыгнул и ухватился за морду Кобылицы. Громко заржала Дивица, оглушила всё вокруг, но держится Бойко. Потянул он за уши Кобылку, забрался к ней на шею и вцепился мёртвой хваткой в белые колтуны. Скачет, брыкается Кобылица-Ночь. И оземь, и о деревья боками синими бьётся, и на спину переворачивается, всё пытается скинуть седока. Не поддаётся ей Бойко, держится: и больно ему, и ноги переломала недобрая лошадка, но не упустит наездник добычи такой великой. Устала Кобыла, дрожит она, гаснут кометы на копытах, осунулась голова, висят сосульками колтуны. Устал и молодец, но виду не подавал. Пришпорил, и пошла та, еле переставляя ноги. Рассмеялся тогда Бойко: — Сила твоя преувеличена словами простого народа. Покорилась ты мне, обычному человеку. Оседлал я саму Ночь! Посмотрела на него Кобылица, безжизненно ресницами взмахнула, и услышал Бойко: — Да, позор этот не отмыть мне ни дождем ночным, ни росой утренней. Но занимается рассвет, и дальше погонит меня Природа. Пред ней ты бессилен, я покину тебя. А тебе и деревне твоей не видать больше сна и покоя! Завещала это Кобылица и исчезла, лишь мелькнул первый луч солнца. Упал Бойко на колосья; шелестят они: — Не послушал нас, Бойко, лишился сна и покоя. Потянулся изнеможенный богатырь домой. Шагает, и всё плывёт перед его глазами. Тревожно Бойко, сонливо Бойко, всё ближе он к деревне, всё сильнее волнение его. Еле добрался молодец домой. Встретил его народ местный, взволновались, перепугались. Всё норовят спросить Бойко, что да как, удалось ли Кобылку приручить? А Бойко и слова вымолвить не может, сил нет. Упал славный молодец, смотрит на утреннее небо, и льются из глаз его слёзы горючие. Горько ему, что мучения такие скоро познают простые люди, невиноватые. Подбежала к Бойко Ульяша. Наклонилась она, послушала слёзы молодца и сказала народу: — Наказала Кобылка-Ночь нашего Бойко, и нас наказала. Теперь не сможем мы снов видеть. Ахнул народ. А бабы в обморок упасть не могут, и ещё громче ахнули. Ужас всех охватил. Причитает народ, бормочет. Злые языки уже на Бойко беду наводят: — Прокляла нас Кобылка по твоей вине. Уходи прочь! Но встала Ульяша на защиту богатыря. Закрыла ручонками своими обессиленного Бойко и смотрит храбро на мужиков да баб, окруживших его. — Не бейте Бойко! Много он добра нашей деревне сделал, неужто всё хорошее позабылось? Но не успокоился люд. Пуще прежнего браниться начал: — Уйди! Мала ещё, чтобы взрослым перечить! Уставший Бойко потянул девочку за рукав платьица, покачал головой и прошептал: — Не защищай меня, Ульяша. Прав народ, уж если я беду на всех навёл, то я и должен её отвести. Пойду в путь-дорогу искать Кобылку-Ночь, в ноги ей брошусь, челом буду биться, лишь бы Прощения и Милости её получить. Замолчал люд простой, одобряя решение Бойко. А Ульяша за подол его рубахи схватилась. Дрожит девочка, страшно ей за доброго молодца. Смотрит на него своими огромными глазёнками, ресничками хлопает, еле слезы держит в сердце. Оттаяла душа Бойко. Погладил он Ульяшу по голове, чтобы успокоилась та. Поднялся с земли… А ноги-то! Ноги-то дрожат, подкашиваются! Чудом не падает молодец, силится. Так и побрел он в лес дремучий на поиски обиженной Кобылки. Не смогла Ульяша отпустить его одного, следом за Бойко увязалась, но так, что не заметил молодец хвостика позади себя. Вот Сёстры-Берёзы заприметили Бойко. Протянул к ним ручищи свои герой, спросил: — Берёзки-берёзки, скажите, куда ускакала Кобылка-Ночь? Но немы остались Берёзы, отвернули листья да серёжки от богатыря. Ветвями зашуршали, и услышал молодец: — Глупец. Глупец. Вздохнул Бойко и побрёл дальше. А тут и Ульяша к Сёстрам-Берёзам подбежала. Гладит стволы их стройные, приговаривает: — Берёзки-берёзки, сжальтесь, миленькие, помогите беду отвести. Что угодно просите, только скажите, куда ускакала Кобылка-Ночь? Наклонились Берёзы к Ульяше. Провели ветвями по косам девочки да промолвили: — Отдай нам свои красны волосы, девица. Скажем, что знаем. Сжала Ульяша косы. Грустно ей было густые да русые кудри отдавать, но за Бойко ещё грустнее. Кивнула девчушка. Обернули Сёстры-Берёзы волосы Ульяши в листву свою да прошуршали: — Видели мы Кобылку да не знаем, куда путь она держала. Корни наши далеко уходят, но под сырой землёй их покои, и незрим им белый свет. А вот Братец-Ручей, может и знает. Воды его и над землёй, и под землёй пролегают. Поблагодарила Ульяша Берёзок да побежала нагонять Бойко. Молодец уже и до Братца-Ручья добрался. Наклонился он к водице и спросил: — Ручей-ручеёк, скажи, куда ускакала Кобылка-Ночь? Но унял журчание Братец-Ручей, нем да глух остался к мольбам Бойко. Лишь камешками на дне перебирает, и услышал молодец: — Глупец. Глупец. Ещё тягостнее вздохнул Бойко. Опустил глаза и дальше побрёл. А тут и Ульяша подбежала. Увидала она в водном отражении головку свою остриженную, заплакала, и упали слёзы солёные прямо в ладони Братцу-Ручью. Удивился тот, а Ульяша хнычет-приговаривает: — Ручей-ручеёк, сжалься, миленький, помоги беду отвести. Что угодно проси, только скажи, куда ускакала Кобылка-Ночь? Расходятся круги от слёзок Ульяши по водной глади ручья. Посмотрел он в глаза её голубые, прозрачные да вымолвил: — Отдай мне свои глазки прелестны, что кормят слезами солёными. Скажу я, что знаю. Испугалась Ульяша, зажмурилась. Прижала ручонки к груди, просит: — Как же я, слепая, дальше в лес дремучий пойду? Потеряюсь, останусь на растерзание зверям. Сжалься, Ручей-ручеёк, оставь мне хоть один глазик. Согласился Братец-Ручей, пожалел Ульяшу. Наклонилась девчушка к водице, лицо погрузила в ледяную прохладу, и забрал ручей глаз её, обернул сапфиром, опустил на дно да прожурчал: — Видел я Кобылку да не знаю, куда путь она держала. Воды мои и над землёй и под землёй, да выше травы не глядят. А вот Князь-Ветер может и знает. Далеко он летает, высоко он смотрит, частенько с Кобылкой наперегонки бегает. Поблагодарила Ульяша Ручей да побежала нагонять Бойко. Молодец уже и до холма пологого добрался. Собрал богатырь остаток сил, сложил ладони да прокричал Князю-Ветру: — Славный Ветер, добрый Князь, скажи, куда ускакала Кобылка-Ночь? Но умолкло дыхание Ветра, перестала колыхаться под ним трава-мурава. Только в лёгком порыве донеслось до Бойко: — Глупец! Глупец! Совсем опечалился Бойко, осунулся. Спать хотел да не мог. Унесла обиженная Кобылка сон его. — Видно, век мне сонным по земле бродить… Прошептал он это да и побрёл. А куда? Самому Бойко был неизвестен его путь. Но тут и Ульяша подбежала. Тяжело ей было одним глазом Бойко выискивать. Вдохнула воздух она полуденный, знойный, подул Князь-Ветер, и прошептала Ульяша: — Славный Ветер, добрый Князь, сжалься, миленький, помоги беду отвести. Что угодно проси, только скажи, куда ускакала Кобылка-Ночь? Окружил Князь-Ветер девочку, дует, треплет волосы лохматые, короткие, слезится глазок Ульяши от резкого порыва. Вымолвил Ветер: — Отдай мне двенадцать лет от жизни. Стало страшно Ульяше. Ещё месяц небосвод не обошёл, как ей исполнилось десять лет. Грустно было остаток детства отдавать, но ещё грустнее за Бойко. Кивнула она, подул Князь-Ветер унося двенадцать лет её жизни. И стала Ульяша Ульяной, девушкой да с волосами отрезанными, да глаза лишённою. Обернул Ветер двенадцать лет Ульяны в своё дыхание да прошумел: — Видел Кобылку, знаю, куда путь она держит. От Солнца спасается, на запад она и побежала. По обыкновению возвращается она на это поле к вечеру. Да обидел её Бойко, прячется сейчас Дивица Ночная в колыбели своей. — Где же эта колыбель? — Ух, далёко-далеко. Век идти будешь — не дойдёшь. Заплакала Ульяна. Упала на колени перед Князем-Ветром, взмолилась: — Отведи меня туда, прошу. За просто так отведи, ибо нечего мне дать тебе взамен. Подумал Князь-Ветер, плата Ульяны и так высока была, и решил помочь девице. Подул он силой могучей, подхватил порывом девушку, и полетела Ульяна в колыбель, где Ночь-Кобылица укрывалась. А сонный Бойко, меж тем, в траве лежал, не в силах ни пошевелиться, ни уснуть. Набрели на него жители деревни, лишенные сна и покоя, искали они пропавшую Ульянку, а нашли Бойко. Почесали затылки мужики. Что делать оставалось? Забрали они молодца домой. Не найдёт он Кобылку, покуда обессилен. Летел Князь-Ветер с Ульяной на плечах. Думала девушка над словами прощения, с которыми обратится она к Кобылице. Думала-думала и не заметила, как приземлился Князь-Ветер, опустил девушку на траву мягкую, синюю, точно глазок Ульяны. Прошумел он в последний раз: — Дальше иди без меня. Прямо по тропинке из стоптанной травы. Приведёт она тебя к Кобылице. Поклонилась девушка Князю-Ветру и направилась по дорожке по траве синей. Жали ноги ей сапожки, ведь выросла Ульяна. Сняла их и пошла босая. Долго ли, коротко ли шла она по тропке, как увидела впереди холм большой, покрытый листьями, синими как трава. Остановилась Ульяна у его подножия, и разверзлась земля пред ней, открывая проход. Ступила внутрь девица, красиво вокруг — звёзды да кометы горят на стенах, а чуть дальше колыбель травяная, где лежала сама Ночь-Кобылица. Поманила она Ульяну хвостом. Та поклонилась, прося разрешение на слово. Кивнула Кобылка. — Ночь-Кобылица, Ночь-Кобылица. Долгим был мой путь, утомительным. Отдала я свои косы русые Сёстрам-Берёзам. Отдала глаз свой Братцу-Ручью. Двенадцать лет жизни отдала Князю-Ветру, чтобы найти тебя. Хочу прощения вымолить, милосердия выпросить. За Бойко, за обиду, которую он тебе причинил. Подняла Кобылка глаза на Ульяну. Смотрит внимательно, не моргает словно в душу девушки заглядывает. Не по себе той стало, страшно. Тут промолвила Дивица Ночная: — Добрая ты девушка, Ульяна. Сердце у тебя заботливое, любящее. По вкусу оно мне. То, что сделал Бойко — непростительно. Против самой Природы выступил он, и большое зло я на него затаила. Однако твоё желание и покорность могут это искупить. Отдай мне своё сердце. Ахнула Ульяна. Неужто пропала она навеки в колыбели, куда путь никому не ведом? Никто не найдёт тела её мёртвого, не похоронит в землице сырой. Но слишком долог был её путь, слишком много жертв она принесла ради Бойко и деревни. Сказала тогда девушка: — Столько сделано уже… Теперь, с лёгкой руки и сердце своё отдам в обмен на сон и покой для Бойко и деревни. Забирай же его, Ночь-Кобылица. Протянула руки свои Ульяна, сложила ладони, точно чашу, и тут же наполнились они красной водицей — сердцем девушки. Выпила Кобылка его, и упало тело Ульяны, бездыханное, в траву, устилавшую колыбель. А Ночь-Кобылица выбежала из укрытия своего, поскакала в деревню Бойко. Промчалась там, возвращая сон и покой её жителям, но остановилась у постели богатыря. — Прощён ты мной по милости Ульяны. За тебя она отдала своё сердце. Промолвила это Кобылка да и скрылась. Бойко тут же подскочил с лежанки, раскидал простыни, стал собираться в путь-дорогу, чтобы вызволить сердце девочки из плена Кобылицы. В третий раз вошёл он в лес дремучий. Миновал Сестёр-Берёзок, что гладили ветвями листву свою из кос Ульяны сделанную. Узнал Бойко эти косы, покачал головою, осудил берёзок: — Зачем лишили дитя кос, тонкоствольные? Махнул на них рукой и пошёл дальше. Остановился возле Братца-Ручья, наклонился водицы испить, да и ахнул, увидев на дне сверкающий сапфир, из глаза Ульяны высеченный. Узнал Бойко этот глазик, покачал головой, осуждая ручеёк: — Зачем лишил дитя глаза, хладноводный? Махнул на него рукой и пошёл дальше. Снова вышел на поляну, где Князь-Ветер гулял. Смекнул Бойко, что и он у Ульяны забрал что-то, и великой жертва та была. Осудил богатырь и его: — Чего же ты лишил дитя, вольнокрылый? И ответил ему Князь-Ветер: — Против Природы выступил ты, Бойко. Многое может человек сотворить в свой век. Хорошее то или плохое, но дела эти на будущих поколениях отзовутся… Сильно задумался молодец над его словами. Дошёл он до поля заросшего, стал дожидаться Ночь-Кобылицу, чтобы выпросить сердце Ульяны обратно. Вот снова расступились кусты, освещённые и оттененные, пред Кобылкой, и вышла та на поле. Горделивой рысью проскакала, осыпая небо звёздами. Ну тут бросился ей под ноги Бойко, взмолился: — Кобылица, Великая Ночь, проси, что хочешь, но верни Ульяшкино сердце! Могу тебе на заклание отдать своё… Взбрыкнула Дивица Ночная, отрезала: — Не нужно мне твоего сердца! Оно полно тщеславия и гордыни. Иди своей дорогой. Но не дал Бойкой уйти ей. Пал на колени, преклонился: — Отрицаю гордыню свою, тщеславие усмирю, только скажи, что хочешь взамен сердца дитя! Князь-Ветер объяснил мне закон Мироздания. Но невинна Ульяша! Мой проступок был, меня и накажи! Подивилась Кобылица отчаянию Бойко. Но усмирила свой гнев, тряхнула головой, да и промолвила: — Вижу, усвоил урок. Но сильно ты задел моё достоинство, смеются надо мной другие духи Природы. Однако можно исправить и это… На разрушение всего у тебя ушла одна ночь, но созидание заберёт много больше. Готов ли ты принести жертву самому Царю-Времени? Он обернёт всё вспять, будто и не случилось ничего, но лишишься ты половины своей жизни. Обернёшься в старика, испарится твоя удаль и исчезнет сила богатырская. — А вернутся Ульяне косы её русые, глазок синий и сердце доброе? — Всё вернётся. Царь-Время всемогущ. И согласился Бойко на то. Заржала Кобылка-Ночь, взвилась, позвала Царь-Время. Но не увидел его молодец, лишь почувствовал, как сильный вихрь прошёл сквозь его тело, пробрал до костей, пронёсся по венам, забирая полжизни, чтобы стереть события одной ночи и одного дня. Потерял Бойко сознание. Лишь промелькнуло в его глазах то, как усохла крепкая богатырская ладонь…

***

Носилась Ульяша по деревне с мальчишками. Гусей гоняла, ножками босыми сырую землю, летнюю, топтала, в ладошки хлопала и смеялась заливисто. Мальчишки так и норовили дёрнуть её за косы, но ловка была Ульяша. И дотронуться до её волос не успевали задиры! Вот взбежала девчушка на холм возле деревни, где на большом камне сидел старец. Числился он отшельником, но народ ходил к нему за советом мудрым да за словом добрым. Села Ульяша рядом с ним и спросила. — Дедушка, а умеешь ли ты сны толковать? Улыбнулся старец и ответил девчушке: — Да, Ульяша, умею. — Я сегодня видела чудный сон. Про богатыря и большую кобылку, что саму Ночь несёт за собой. Силюсь-силюсь, а что случилось с ними — не могу вспомнить! Но тот молодец был так невесел… Как бы мне хотелось, чтобы он смеялся, дедушка! Призадумался старец, гладит Ульяшу по голове да молвит: — Нет нужды помнить всякий сон. А тот богатырь будет весел, пока в сердце твоём живёт добро и смех. Рассмеялась Ульяша, подскочила и побежала домой, крикнув старцу на прощание: — Хорошо, тогда буду я навсегда весёлой и доброй! Кивнул благодарно старец. Не было для него иной отрады, как наблюдать за счастьем тех, ради кого отдал полжизни. Ночью старца не стало. В сумерках кто-то из жителей деревни слышал громкое ржание. Тогда шептали матери своим малюткам: — Ночь-Кобылица принесла тебе сон, засыпай же, дитя моё.