Жизнь без девайсов

      С твоим появлением в моей жизни в моей комнате появилось пианино.       Я помню, каким трудом мы на него заработали. Тогда мы все деньги отдали на спасение Вампира, и элементарно не на что было купить хлеба к завтраку.       Ты играла вечерами в ресторанах, днем работала кассиром в музыкальном магазине напротив. Я раздавал флаеры рядом. В обеденный перерыв мы, окоченевшие зимой от холода, а летом разморенные жарой, сидели в кафешке и пили в мороз кофе, в зной — воду со льдом. Перекидывались парой фраз.       — Сегодня ресторан закрыт в связи с сан инспекцией.       — Тогда я попрошу хозяина отработать двойную норму.       — Я с тобой!       И так изо дня в день.       Полтора года нам понадобилось на то, чтоб скопить денег на подержанный инструмент. Еле-еле свели тогда концы с концами, попросили помощи у Яна с Доком, чтобы не тратиться еще и на грузчика, но все-таки купили тебе настоящее фортепиано, такое, о каком ты мечтала.       Я люблю смотреть, как ты играешь.       Вечно буйную, рвущуюся из клетки классику.       Басы резкие, как выстрел. Мелодия стремительная, как акробатический элемент.       Твои пальцы вечно напряженные, глаза сосредоточенные, корпус движется то взад, то вперед, не успевая за руками.       Страницы партитур шелестят, попадая в такт, потому что ты их листаешь.       Провод наушников, качаясь по твоему приказу, отстукивает правильный ритм по ножке стула.       И половицы скрипят тоже верно, выгодно переплетаясь с твоей музыкой, потому что ты вызываешь эти звуки.       Даже пистолет — напоминание о прошлом — на крышке инструмента здесь тоже к месту. Он задает нужный настрой.       Когда ты играешь, ты никого и ничего не замечаешь вокруг. Не замечаешь, что открылась дверь, бесцеремонно испортив долей секунды твою мелодию. Как с шумом опустился на диван, снова издав диссонанс, парень. Как бьется неровно и неправильно его сердце, как тяжело и неритмично он дышит…       В этой комнате лишний только я.       Когда ты играешь, я задерживаю дыхание, прикладываю к груди подушку и стараюсь не двигаться, чтобы мое чужеродное вмешательство не было таким заметным.       Когда ты заканчиваешь, мы делаем вдох синхронно. Шумный и глубокий, как только что вынырнувшие из воды пловцы.       Ты разворачиваешься на крутящемся стуле. Я подаюсь всем телом вперед, к тебе.       — В третьей части замазала тему, да?       — Все великолепно, как всегда.       С каждым разом ты играешь все лучше. А я с каждым разом от тебя все дальше.       Ты сказала, что мы больше не прикоснемся к оружию. Никогда в жизни.       Только что тогда делать?       Ты-то можешь стать профессиональным музыкантом. А я?       — Тебе ведь всего двадцать. Поступим в университет, выучимся на кого-нибудь…       — И пойдем работать в офис?       — А почему нет?       — Не хочу, чтобы наша жизнь в какой-то момент превратилась в рутину.       Иногда ты плачешь над клавишами. Я заметил это по водяным разводам на нотах. Ты никогда не говоришь этого вслух, но тебя тоже тяготит эта жизнь.       Мы привыкли с тобой к другому.       И пусть настоящие девайсы для нас слишком тяжелые, а настоящие выстрелы слишком громкие.       Мы ведь не убийцы.       Мы…       — Ты никогда не думала сниматься в кино?       — Я играть не умею. У меня эмоции картонные.       — А если спиной?       — Как это?       — Какой-то режиссер ищет каскадеров для боевика.       Когда хочется выступать на сцене, но нет ни грамма таланта, включают фонограмму.       Когда хочется выполнять трюки и нажимать на курок, но нет больше сил убивать, берут в руки муляж.       Это наша история. Не нашей рукой были введены эти предложения про убийства по приказу и кучу смертей. Мы не в состоянии изменить эту часть нашей сказки. Зато в наших силах закончить так, как мы хотим.       — Кирилл, я беременна…