Вечная мерзлота

Когда человек умирает, ему проматывают всю жизнь от начала и до самого конца. Он видит каждую свою ошибку, каждую ссору, каждую сигарету, выкуренную в течение жизни, каждую минуту, когда был счастлив. Не могу утверждать, что так происходит на самом деле, но как только предоставится возможность узнать, непременно сообщу. Знаете, всегда думал, что если человек никогда не любил, он, считай, и не жил. Карьера, деньги, слава не заменят это чувство, даже если очень сильно захотят. Мне всегда казалось, что я не из тех людей, кто полжизни проведёт в одиночестве. В тридцать пять лет мне пришлось понять, что в первом, во втором и в третьем пунктах я ошибался. В своей жизни я любил всего три раза. И только два из них по-настоящему. Удивительно, что все три раза все три девушки вышли замуж не за меня. Что это, простите, за джек-пот такой? Где я просчитался? Где произошёл сбой в моих предположениях? Из последнего, кстати: сегодня могу официально заявить, что ни с одной из них мы не общаемся. Кто-то детей воспитывает, а кто-то просто не считает нужным больше появляться в моей жизни. Итак, подведём итоги: мне тридцать пять лет, у меня есть деньги и популярность, но нет ни жены, ни детей. Пока один/один. Я всё ещё, наверное, люблю девушку, которая плевать хотела на меня и мои чувства, но я желаю ей только счастья. И вот тут уже два/один, а я опять играю не в свою пользу. Я опять зачем-то думаю о других, хотя за время своего одиночества мог бы стать эгоистом. Кстати, если вы не знали, то одиночество я прозвал свободой с большой буквы И. Идиот. Широко распахнув глаза, я не сразу смог сфокусировать взгляд, так как вокруг всё плыло. Гробовая тишина безжалостно била по вискам, вынуждая меня сморщиться от боли. Вопросов возникла масса за одну лишь минуту. Пытаясь осмотреться вокруг себя, я совершенно не понимал, где нахожусь. В голове всплывали кадры вчерашнего вечера: бутылка коньяка и таблетки… Две, три, четыре… И пустота… Комната, в которой я находился, была совсем пустая, будто в ней никто никогда не жил и не планировал. На окне висели явно новые занавески, а у стены стоял огромный диван, на котором мне, судя по всему, и довелось провести ночь под флисовым пледом. Кое-как поднявшись с дивана, я сделал несколько шагов к окну и едва не рухнул от того, как ломило всё тело. Опираясь руками о подоконник, я посмотрел в окно: на улице было пасмурно. От белого-белого снега глаза начали слезиться, а больная голова снова дала о себе знать, будто по ней несколько раз ударили молотком. Двор был пустой, ограждённый забором и отдаленно напоминал мой дом в Рассказовке, где я и коротал три последних дня. Этаж, по всей видимости, был второй, а сугробы снега не вселяли уверенности. Нащупав в заднем кармане джинсов свой телефон, я даже присвистнул от такого везения, но разочарование накрыло слишком быстро, потому что связи не было совершенно. Проверив сначала сообщения, я наткнулся на переписку с Добряковой, которая почему-то переживала и предлагала приехать ко мне. Не очень понимая, в чём дело, я зашёл в список последних своих звонков, с ужасом сглотнув ком, подкативший к горлу. Последний звонок был от абонента "Пелагея" и длился он 2 минуты 14 секунд. Все остальные звонки были исходящими от меня и только родителям позавчера и аж 13 февраля. Обнаружив доступную сеть Wi-Fi, я незамедлительно нажал на кнопку "Подключиться", замечая, что сеть "001" запросила пароль. И то ли дело было в моей больной голове, то ли на подсознательном уровне, но я знал пароль. Точно такая же сеть, как у меня дома. Пароль тоже должен был подойти. Сомнения насчёт того, что находился я именно в гостях у Пелагеи, отпали сразу, как только я ввёл в строчку пароль: "Моя рыба", а на экране высветилось "Подключено". Уведомления повалили пачками. Быстро пролистывая комментарии в "Instagram'е", я не сразу понял, о какой трансляции шла речь, но в голове начали медленно появляться моменты из вчерашнего вечера, когда я пошёл искать утешение в совершенно незнакомых людях. Тихие шаги за дверью заставили меня отвлечься от столь увлекательного занятия, как жалкие попытки воскресить что-то ещё из того, что происходило вчера. Не сводя глаз с двери, я чувствовал, как бешено колотится сердце и как ладошки начинают потеть от этой неизвестности. Ручка двери опустилась вниз, а сама дверь начала медленно открываться. Через несколько секунд в дверях подтвердились мои самые страшные опасения в сером домашнем костюме и тёплых носках. На голове её был завязан высокий хвост, а тёмные корни, видимо, уже успели отрасти, потому как светлых волос было слишком мало для её привычного цвета. В руках она держала стакан с водой, а в левой руке, кажется, была зажата таблетка. Её лицо не выражало никаких эмоций, а уставший вид говорил всё за неё, даже несмотря на то, что на часах было всего три часа дня. - Проснулся уже? - мне казалось, я не слышал её голос целую вечность, а он за это время успел измениться и стать таким же нежным, как года два назад. Во время беременности адекватные девушки бросают курить. Думаю, её вполне можно отнести к их числу. - Почему я здесь? Почему здесь ты и что вообще происходит? - прохрипел я, не узнавая свой собственный голос. Она молча подошла ко мне и протянула стакан с водой, вложив в руку таблетку. Покорно закинув таблетку в рот, я опустошил стакан, так как жажда мучала меня последние полчаса, но по пробуждению отошла на второй план. - Ты у меня дома, потому что я забрала тебя сюда, - достаточно спокойно пояснила Пелагея, будто мы каждый день таким образом в гости друг к другу ходим. - Пиздец, как у тебя всё просто, а можно конкретнее? Что значит "забрала"? Я тебе собачка что ли? - сам не понимая, почему, я начал орать на неё, совершенно не контролируя себя. Резко заехав мне по щеке, она отшатнулась назад. - Значит так, дорогой, орать будешь у себя дома, - выпалила Поля, стараясь сохранять спокойствие, - То, что ты вчера непонятно под чем пытался себя морально закопать - это не мои проблемы, но почему-то я не заметила, чтобы кто-то ещё тебя пытался в чувства привести и помочь. Поэтому имей хотя бы каплю совести и не веди себя так. Она говорила чётко и спокойно, отчего я даже переставал дышать, внимая каждое слово и пытаясь уловить суть происходящего. И я видел это недовольство на её лице, потому что она ведь не должна была и совсем не обязана помогать мне. Вдруг в конце коридора послышался детский плач, а Пелагея мгновенно вылетела из комнаты, оставляя меня в полнейшем недоумении. Неуверенно выходя за дверь, я оказался в этом самом коридоре, сразу замечая ту комнату, в которую она вошла, после чего плач прекратился. Сердце ушло в пятки, когда передо мной предстала следующая картина: Поля аккуратно держала на руках ребёнка, одетого в какой-то розовый костюм, как в различных рекламах с такими детьми. И я никогда не видел в её глазах столько любви и нежности одновременно. Огромная двуспальная кровать, стоящая в центре комнаты, натолкнула меня на мысль, что мы находились в спальне, а небольшая детская кроватка, что стояла с левой стороны, у окна, только укрепила эту мысль в моей голове. Дождавшись, пока в доме опять наступит гробовая тишина, она уложила дочь в кроватку, в самом конце поставив что-то, напоминающее рацию, а вторую такую же взяла с собой, направляясь прямо ко мне, а если быть точнее, то к выходу из спальни. Я наблюдал за каждым её действием, про себя подмечая, как плавно и размеренно она передвигается и даже разговаривает. - Суп или плов - что будешь есть? - спросила Пелагея, когда мы спустились на первый этаж. - Ничего, - отрицательно помотав головой, ответил я, хоть был и не прочь чего-нибудь перекусить. - Значит, плов, - даже не оборачиваясь в мою сторону, сказала она, что-то доставая из холодильника, - Ванная прямо по коридору и направо, туалет там же, полотенце возьми серое. А будут ещё какие-то указания или можно идти? Она говорила это так, словно знала обо мне всё, хотя я уже даже начинал сомневаться в том, что это не так. Голос её был мягкий и спокойный, а вот интонация отнюдь. Я был ей неприятен, но всё ещё не мог понять, зачем она забрала меня сюда, к себе домой. Туда, где вроде бы нет места таким, как я. Всего лишь старый знакомый, с которым она давно не общается. Всё вокруг казалось таким странным, что я надеялся в какой-то момент проснуться у себя дома и не видеть всего этого. Не думать о Пелагее, которая сейчас зачем-то разогревала мне плов, а полгода назад просила забыть всё, что между нами было, как в какой-то ёбаной мелодраме. Как будто я или она можем пойти и стереть себе память. Вернувшись на кухню после всех водных процедур, я уселся на стул прямо напротив неё, несмотря на то, что тарелка плова стояла в другом конце стола. - Может, всё-таки расскажешь, что заставило тебя привезти меня сюда? - Я не должна тебе ничего рассказывать и объяснять. Мне будет достаточно простого "спасибо", - пожала плечами она, начиная меня раздражать своей вот этой важностью. - А мне не будет, - возмутился я, прожигая её взглядом, - Я просил тебя приезжать? Я нуждался в твоей помощи? Какого чёрта ты вообще лезешь в мою жизнь? Хоть она и не показывала этой растерянности, но по глазам легко можно было понять, что ей неприятно слышать мои слова. - Разве ты когда-нибудь скажешь, что нуждаешься в чьей-то помощи? Ты видел себя со стороны? Да, я приехала и поняла, что не зря. Да, я привезла тебя к себе домой, наплевав на то, что мы полгода не общаемся. Да, Дим, я плохая и лезу в твою жизнь, потому что никто другой не считает нужным влезть в неё, - впервые за сегодня повышая голос, проговорила Поля, - И мне есть ещё много чего тебе сказать, но я не буду. Живи, как хочешь. Возвращайся домой и продолжай употреблять эту гадость, запивая коньяком, а потом проводи трансляции и ломай свою жизнь, которая такими темпами продлится недолго. Всю жизнь ненавидел людей, которые меня отчитывают. Все знают, как лучше и как правильнее, не понимая, что у человека внутри дыра. Кому-нибудь интересно, что в свои тридцать пять я не имею никого, кто мог бы меня выслушать? Кому-нибудь интересно, что я не от хорошей жизни начал "употреблять эту гадость"? Да у вас же у всех дети, мужья, семьи. Все вы вечно заняты, вечно нет времени. А мне, может быть, плохо. Меня, может быть, уже и нет. Есть ноги, руки и голова, а внутри нет ровным счётом ничего. И вроде бы столько "друзей", вроде бы всем нужен, а на самом деле это всё иллюзии. Нет меня, не существует. Молча пододвинув ко мне тарелку с пловом, что уже успел остыть и не был таким горячим, Пелагея понимающе на меня посмотрела, кажется, жалея о каких-то словах и всё-таки понимая. - Чай, кофе, сок? Есть ещё мамин клюквенный морс, - поднимаясь из-за стола, спокойно спросила она. - Воды, - глухо отозвался я, беря в руки вилку и приступая к трапезе. К слову, нормально не ел я с маминого прошлого визита, не считая нужным питаться по-человечески. Редкие перекусы, много кофе и полное отсутствие желания существовать и радоваться жизни. - Приятного аппетита, - поставив передо мной стакан воды, сказала она. - Как отсюда уехать? Сюда хоть такси-то ездит? - игнорируя её приступ вежливости, поинтересовался я. - Ездит, но сегодня тебе лучше остаться у меня, потому что на улице уже темнеет, да и дома у тебя совершенно нечего есть, - и снова все, кроме меня, знают, что для меня лучше. - У тебя? А в какой момент ты стала матерью-одиночкой? - удивлённо переспросил я, упустив эту деталь. - Ваня приедет только завтра днём, - пожала плечами она, а я, по всей видимости, гостил здесь втайне от него. - И всё равно я не понимаю, зачем тебе это? - не удержался я, доедая плов. - Ну, ты ведь тоже помог мне однажды… - тихо ответила Пелагея, а эта штука, напоминающая рацию, начала издавать странные звуки, будто кто-то шевелился, причмокивая губами и кряхтя. - Что это? - кивнув в сторону этого приспособления, уточнил я. - Радио-няня, - отозвалась она, взяв её в руки и сделав звук погромче, - Чтобы слышать, когда ребёнок проснётся… - И как? Проснулся? - Не плачет, значит, ещё не до конца, - улыбнулась Поля, довольно рассматривая рацию, - Доедай, и пошли на улицу! - А это ещё зачем? - не понял я, только свыкнувшись с мыслью, что ещё одну ночь буду спать не дома. - Ребёнку нужен свежий воздух. Тебе, кстати, тоже не помешает, хоть мозги проветришь, - забирая у меня пустую тарелку и укладывая в посудомоечную машину, усмехнулась она.