Знакомьтесь, Джо Блэк

Весть, что они с Северусом расстались, быстро разнеслась по Мунго и вышла за его пределы, но Гермиона так устала от шумихи, что ей было все равно. Не все равно было Рону, который на следующий день рано утром постучал в дверь. — Это правда? — Мерлин, Рон, ты меня напугал! Есть же камин. — К Мерлину камин. Правда, что этот ублюдок посмел тебя бросить? — Входи, — Гермиона за руку втянула его в дом. — Я послала бумаги на развод и мнения менять не буду, вне зависимости от… — Что он с тобой сделал? — Рон наклонился к ней, серьезно всматриваясь в ее лицо. Он сильно похудел отчего черты лица проступали четче, под глазами залегли тени. — Рон, он ничего со мной не делал, я устала повторять. Он меня не бросил, просто… когда все происходит так, сложно надеяться, что… Я столько читала об этом в книгах. Люди начинают встречаться под воздействием внешних стрессовых условий и потом — не выдерживают. — Вернись. Давай начнем с начала, — он сжал ее руки сильнее. — Я прошу тебя. Мы же любили друг друга, а это — со Снейпом, это не может быть серьезно, ну, то есть настолько серьезно, как у нас. Что вас может связывать? У нас же было… чего только не было! — Рон, — она аккуратно высвободилась, — ты же сам понимаешь, да? Ты понимаешь, что ничего не будет таким, как прежде? Мерлин, мы ходим по кругу. Мы уже говорили об этом! Тебе сейчас кажется, что мы сможем сделать вид, что этих недель в нашей жизни не было, но мы не сможем. — Я смогу, — упрямо повторил Рон. — А я — нет. — Ты любишь его? — он снова схватил ее за руку и притянул к себе. — Почему? — Я не знаю, Рон, и я не хочу говорить об этом с тобой. Не хочу тебе делать больно. — Больнее просто невозможно, — проговорил он глухо. — Я не могу понять, как так вышло? Что я, я — что делал не так? — Ты все делал так, дело не в тебе. Я… — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я не знаю, почему так вышло. И я не знаю, люблю ли я Северуса Снейпа, но я тоскую по Джо, — она почувствовала, как на глазах наворачиваются слезы. — Прости меня, Рон, пожалуйста, не проси вернуться, я не смогу. Это будет нечестно, несправедливо, в первую очередь, по отношению к тебе. Он дернулся от нее, потом огляделся, сел рядом со столом, провел рукой по столешнице. — Ты тоскуешь по нему, а я тоскую по тебе. Что же нам делать? — Подождать. Возвращайся, живи тут. Я пока поживу у родителей, они тоже скучают. Я уеду, попытаюсь разобраться с собой и когда я вернусь… — У меня есть шанс? Хоть один на тысячу? Я буду тебя ждать. — Я не знаю, Рон, не знаю. Рон вздохнул, отошел к окну и стоял, молча перекатываясь с пятки на носок. — Я подпишу все бумаги, — он повернулся снова к ней, но подходить не стал. — Я много думал о нас, о тебе. Я не буду тебе желать счастья с этим упырем, но… и держать тебя не буду. — Спасибо. — И сюда не вернусь, слишком тяжело. Присмотрю себе какую-нибудь квартирку… ладно, — он вымученно улыбнулся, — ничего. Где наша не пропадала? Ты… пиши из своей Луизианы. И будь осторожнее, у них колдуны на всю голову больные, говорят. — Я буду очень осмотрительна, честно. Они неловко обнялись, неловко поцеловали друг друга в щеки. — Можно через камин? Она кивнула. — Рон, — крикнула она, когда он уже готов был бросить дымолетный порошок в камин, — прости меня! — Я постараюсь. В этот же день она пришла к Белинде и положила на стол заявление об уходе. — Значит вот как? — Белинда перевела взгляд с заявление на Гермиону. — Одна? — Одна. — Ты не хочешь поговорить об этом? — Нет. Нет, не хочу. И, думаю, теперь и не обязана? — Если ты уверена в своей правоте, и у тебя нет желания посмотреть на ситуацию с другой стороны, — Белинда поставила свою подпись под заявлением и отложила его в сторону. — Надеюсь, тебе не покажется обременительным отработать пару недель? У нас, сама знаешь, все время нехватка рук и светлых голов. — Да, конечно. Я могу идти? — Постой… Ты всерьез полагала, что Северус уедет сразу? Ты думала, я его отпущу? — Да, я думала, вы его отпустите, и вы бы… — Я бы отпустила. Если бы ты пришла вместе с ним, если бы вы поговорили со мной. Мы бы договорились, но ты… ты решила все сама. За всех. — Да, вы правы, я ошиблась. А Северус… он поступил правильно, предложив расстаться. — Я оставлю свое мнение при себе, — Белинда улыбнулась. — И раз супервизии не будет, то давай вернемся к работе. Ее, как всегда, непочатый край. — Ты уедешь, да? — Ханна поймала ее в коридоре, взяла под руку, приноровилась к быстрому ходу. — С ним, да, с ним? Ой, мамочки! — Одна, Ханна. Ты, наверное, единственная, кто не обсудил последнюю сплетню, как Северус Снейп бросил Гермиону бывшую Уизли. — А он бросил? — совершенно серьезно спросила Ханна. — Нет, мы решили вместе. Мы не пара. Мы все время ругаемся, все время ссоримся, так невозможно. — И ты уедешь одна? А работа? — Отработаю пару недель, думаю, в Луизиане подождут, пока Белинда меня не отпустит и все. — А твой день рождения? — Отмечу тут. То есть… Я отмечу с родителями. Сейчас нет настроения для праздника. Все будут чувствовать себя скованно, в первую очередь — я. В свете всего произошедшего, последнее, о чем хотелось думать, был собственный день рождения. Ханна понимающе закивала. — Ты знаешь, если что — я рядом. Заходи, поболтаем. А еще у нас есть комнатка, в которой очень классно прятаться, когда хочется побыть одной, — неожиданно заявила Ханна. — Я учту, — они обнялись и разбежались — каждая на свое отделение. Несколько дней Гермиона не видела Северуса. Все необходимые зелья появлялись сами, в самых ответственных случаях за ними посылали Сневанса. А она впервые за долгие годы открывала для себя прелесть одиночества. Она привыкла быть все время с кем-то — в Хогвартсе делила с девочками спальню, скиталась с Гарри и Роном, а потом сразу оказалась частью большой семьи Уизли, пока они с Роном не присмотрели свое жилье. Оказывается, она и не знала, что такое — одиночество. Прошло полторы недели с памятного разговора со Снейпом, и каждый день Гермиона с любопытством отмечала, что ей нравится в свободной жизни, а что — нет. Она узнавала себя заново, как будто жизнь бок о бок с другим человеком неизбежно приводила к искажению собственного образа. Гермиона знала, что не хотела бы прожить всю жизнь так, но была уверена, что это опыт ей на пользу. Еще она была уверена, что Северус будет искать с ней встреч, но он не появлялся, а то, что она то и дело ощущала на себе его взгляд, могло быть самообманом. Ей приходилось сознательно сдерживать себе и не оглядываться, не искать его глазами и не спрашивать о нем. Они должны были столкнуться неизбежно, Гермиона это понимала, но когда это произошло — в столовой Мунго, устроенной на манер Большого зала Хогвартса, оказалась не готова. Здесь обедали только врачи, размером столовой было далеко до Большого Зала, но столы были общими, пусть и не такими громадными. Рассаживались кто как хотел, обед тянулся долго, одни приходили, другие уходили. В зале стоял мерный гул: кто-то беседовал, но находились и те, кто, усевшись с краю, читал или писал. Гермиона любила здесь бывать, хотя частенько обедала вне Мунго или перекусывала прямо в ординаторской. Она думала, что в общую столовую Снейп точно никогда не придет, но он — пришел. Остановился на пороге, осмотрелся, позволяя всем прочим прийти в себя от его появления: наверное, две трети присутствующих когда-то учились у него, прочие — учились с ним, лишь единицы были только наслышаны о Северусе Снейпе. Окинув взглядом помещение, он кивнул Гермионе так, как мог кивнуть любому старому знакомому. Еще пара кивков, улыбка, и он направился в противоположную от Гермионы сторону. Сел к столу, откуда ему махал рукой неугомонный Сневанс. Гермиона порадовалась, что уже закончила обед и смогла спокойно удалиться, даже не обернувшись. На следующий день Снейп опять пришел на обед. И через день тоже. Теперь его появление ни у кого не вызывало никаких эмоций, он стал одним из них. Его приветствовали: мужчины пожимали руку, девушки кивали, а некоторые лезли целовать в щеку и при этом совершенно по-идиотски (по мнению Гермионы) хихикали. Он, конечно, не стал кумиром и душой компании, но Гермиона сама слышала, как он вел оживленные беседы и даже смеялся, сидя за соседним столом. Их расставание, как и роман перестали будоражить сплетников: в Мунго всегда хватало свежих новостей. Все так и должно было быть, но почему-то она чувствовала горечь каждый раз, когда видела его. Она думала о нем, когда не было не малейшего повода. Она тосковала, но наделась, что тоска пройдет, когда она не будет видеть его каждый день. * * * Из Луизианы пришло несколько писем: одно официальное, на огромном пергаменте, со множеством волшебных печатей, которое сообщало, что Гермиона Джейн Грейнджер зачислена в штат Магического департамента Луизианы. Второе письмо, менее официальное, было от куратора Нила Гиминейма, который выражал надежду, что Гермиона сможет начать работу по более глубокому изучению нарушения памяти у магов уже в скором времени. Оставалось назначить дату, собрать вещи и… И было еще несколько дел, которые Гермиона считала важными сделать. Первым значился разговор с родителями, потом следовало поговорить с Гарри, который не появлялся слишком давно, чтобы считать это случайностью, и с Джинни. Родители выслушали новости со стоическим спокойствием: после того, как их жизнь несколько раз поменялась кардинально, их сложно было чем-то удивить. Правда, маме пришлось много раз повторить, что она не собирается уезжать навсегда, что обязательно вернется и что будет навещать их гораздо чаще, чем когда училась в Хогвартсе. И когда Гермиона сказала, что хочет отметить день рождения с ними в каком-нибудь магловском ресторане, мама растрогалась окончательно. Папа, правда, сказав, что хочет спросить ее мнения о книге, увел в кабинет и расспросил о Снейпе, о котором сама Гермиона упомянула только вскользь. — Папа, я тоже хотела бы как вы, влюбиться один раз и на всю жизнь. Я думала, так и будет, но случилось вот так. Прости. — За что — прости? — отец нахмурился и стало так отчетливо заметно, что он разменял пятый десяток. — Мы хотим, чтобы ты была счастлива. Все остальное — детали. — Я буду. Честно, — она села поближе и обняла отца за плечи, — я буду. С Джинни вышло иначе, хотя она и согласилась встретиться, но назначила встречу в Косом переулке, давая понять, что в дом Поттеров Гермионе вход закрыт. — Послушай, Гермиона, — Джинни начала сразу, едва кивнув головой в знак приветствия, — ты все думаешь, что такая благородная и добрая, все для других. Но это не так. Ты все и всегда делаешь так, как считаешь нужным. Есть только твое мнение. Так что ты получила то, что заслужила. — Ты права, Джинни. — А дело не в том, кто прав. Я все еще злюсь на тебя и я не вижу ни одного повода перестать. Если тебе нужно мое благословение или одобрение, то оставь надежду. Гермиона ничего не ответила. Она понимала Джинни, но вот только сделать ничего не могла. — Прости. Джинни нахмурилась: — Не мне тебя прощать, но мне жаль, что ты теперь не часть нашей семьи. — Гарри тоже так считает? — Спросишь у него сама. Вы же должны встретиться, завтра? — Если он придет. Он не ответил на письмо. — Он придет. Гарри действительно пришел, усталый и какой-то помятый. — Прости за опоздание, я прямо с задания. — Тогда пойдем пить кофе? Они взяли кофе в больших стаканах и пошли бродить по городу. Гермиона молчала, ждала, пока Гарри заговорит первым. Кофе давно кончился, стаканы были брошены в урну, и Гермиона уже стала терять надежду, когда Гарри наконец-то остановился, развернулся и взял ее за руку. — Все так глупо получается. Рон сказал, что вы разводитесь. Он сказал, что вы говорили и что ты… Он все еще надеется. Я не знаю, что говорить. Все это безумно глупо, и я ругаю себя, что стал тебе помогать, потом думаю — ну а как бы я не стал тебе помогать? И Снейпа придушить хочется за то, что вернулся, за то, что был с тобой, а потом бросил. — Он не бросал. — Он не удержал! Выходит, что — все было зря? И ты одна, и Рон один, и даже Снейп один, но ему-то хоть не привыкать. — Гарри, это точно не конец света. — Я знаю, только все равно… — Гарри! — Гермиона порывисто обняла друга. — Гарри, все будет. Просто иначе. Мне нужно уехать, чтобы понять, где и с кем я хочу быть. — А тут не разобраться? — он отошел от нее, зло пнул подвернувшийся камень. — Выходит, что нет, — она грустно улыбнулась. — Я дико скучаю по нашим вечерам, когда вы приходили к нам в гости. — Я тоже, но ты же понимаешь, даже если сейчас я вернусь, даже если мы с Роном начнем жить в нашем доме… Это будет неправдой. Так нельзя. Гарри кивнул. — Прости… — Да я все понимаю, — он подошел к ней, посмотрел в глаза. — Головой понимаю, но… я все равно надеюсь. Как и Рон. — Я ничего не буду обещать. Он кивнул и у Гермионы защемило сердце. На секунду ей захотелось повернуть время вспять и, действительно, вернуть все, вернуть такую уютную беззаботность, такую теплую уверенность в своем завтра… — Ладно, — Гари выдавил из себя улыбку. — Ты там береги себя, ладно? — Я буду осторожной и аккуратной. — И пиши, — он протянул ей руку, вместо того, чтобы обнять. — Конечно. — И… пиши, в общем, — он потер лоб в том месте, где был когда-то шрам, взлохматил волосы и Гермионе показалось, что время сделало кульбит, и они снова дети, которые расстаются на каникулы и кажется, что каникулы — это вся жизнь. — Я буду писать, обещаю. * * * На день рождения от Гарри и от Джинни пришла волшебная открытка, взорвавшаяся посреди гостиной родителей фейерверком, и оставившая в воздухе на целый вечер надпись «Поздравляем!». Рон прислал дюжину роз и ее любимые волшебные сласти. Коллеги, когда она заглянула в Мунго, одарили магическими блокнотами для записи, самыми разными приспособлениями, необходимыми любому целителю, Белинда преподнесла книгу по магии Вуду. Снейп не подарил ничего. Не пришел поздравлять со всеми, не прислал записки с совой, ничего. И Гермионе пришлось честно признаться себе, что она огорчена. Было трудно собраться с силами и вечером в ресторане делать вид перед родителями, что все прекрасно. Она все время возвращалась мыслями в прошлое, вспоминала все свои дни рождения. <empty-line> Гермиона отчетливо помнила день своего одиннадцатилетия. Помнила гостей и подарки, помнила, что котенок, будто специально, сделал лужу на лестнице между первым и вторым этажом. Она помнила, что было жарко, непривычно жарко для середины сентября, и родители решили рискнуть, вынесли столы со сладостями на открытую террасу. Помнила, как радовалась новенькой, пахнущей магазином, игровой приставке и картриджам с играми и как не терпелось их опробовать. И конечно же, она помнила, как вечером, когда все разошлись, пришла странно одетая женщина. Родители знали о ее визите, сожалели, что не смогли отвертеться и удивлялись — почему представительница закрытой школы для одаренных детей в Шотландии так хочет их видеть. Гермиона была прилежной девочкой, но не вундеркиндом. — Добрый вечер, — гостья сняла легкую, длинную накидку и осталась в старомодном платье, которые до этого Гермиона видела только в театре да в кино. — Профессор МакГонагал, — она посмотрел на Гермиону поверх очков и улыбнулась. — Гермиона Грейнджер, — Гермиона выпрямила спину и протянула руку. — Ну вот и познакомились, — МакГонагал пожала руку Гермионы и села на диван. Родители смотрели на нее, как смотрят на коммивояжера, который точно ничего хорошего и дельного предложить не может. — Я не буду ходить вокруг и около. Разговор предстоит серьезный… Гостья рассказывала и рассказывала обстоятельно и подробно про магию, про магический мир, про способности детей магов и про необходимость уметь эти способности контролировать. Родители еще улыбались, но в их улыбках не было былой уверенности, они выглядели растерянными. А Гермиона… было так смешно вспоминать — возможность наконец-то распаковать игровую приставку в тот момент занимала ее куда больше. Уже потом, когда родители, думая, что она спит, спорили, а она сидела под дверью их спальни и подслушивала, Гермиона почувствовала тревогу. — Ты понимаешь — интернат! Ей всего одиннадцать! Всего одиннадцать! — сокрушалась мама. — Ей будет почти двенадцать. — Какая разница? Она будет там одна. В этом… магическом мире. А что, если все это вранье? Это все вранье, просто это гипноз. Зачем, зачем они хотят ее забрать? Я не отдам! Я мать и я не отдам ее! — Постой, но если это правда, и она может навредить себе? — А что, если это вранье и ее продадут… в рабство? Или… столько жутких историй про незаконные трансплантации и… и… — мама зарыдала. Гермиона обхватила себя руками, натягивая ночную сорочку как можно ниже и упираясь в колени подбородком. Она не чувствовала страха, ну разве что тревогу. — Они все покажут, ты все увидишь. — Она сказала, что школу мы увидеть не сможем! Господи, как можно опустить ребенка неизвестно куда? — Подожди, никто никуда пока не едет! — Я боюсь за нее, господи, я так за нее боюсь! Гермиона тихо пробралась обратно в свою комнату и попыталась представить — как это, быть волшебником? Честно говоря, истории про фей ее перестали интересовать лет в девять: она ими объелась — феи были повсюду — в мультиках, фильмах, игрушках. Магия давно потеряла свою волшебную ауру, и Гермиона, как ни старалась, не могла представить себя ведьмой или колдуньей. К одиннадцати годам перестаешь даже в Санта-Клауса верить, не то что в волшебников. Но странная профессор МакГонагалл появлялась снова, и снова, а потом оказалось, что меньше чем через год ей предстоит уехать из родного дома в загадочный Хогвартс. Мама не плакала, но была словно немного удивлена своим решением отпустить дочь учиться в школу чародейства и волшебства. — Это просто более продвинутый вариант науки, — говорил папа, чтобы успокоить и их, и себя. — Это более продвинутый вариант науки, — повторяла себе Гермиона, штудируя учебник за учебником. И весь год ей снилось, как она входит в комнату с множеством дверей, стоит и с ужасом ждет, как та дверь, через которую она вошла, захлопнется за ней. К прошлому не вернешься. Сложный урок, когда тебе нет и двенадцати. Легче об этом не думать, а идти вперед, отбрасывая все, что мешает, стараясь не замечать, что все твои усилия — напрасны и как ни старайся, в этом мире ты останешься чужаком. А потом, на Рождество, дома пришлось заново привыкать обходиться без палочки, пользоваться благами цивилизации, потерявшими свою былую привлекательность, как заброшенная, а когда-то такая желанная игровая приставка. Она росла, менялась, все отчетливее понимая, что магловский мир уже не будет ее миром, придется выбирать. Пока в обычном мире все жили, уверенные в собственной безопасности, в магическом мире нарастало предчувствие скорой войны, пока из призрачной угрозы не превратилось в реальность… Гермиона привыкла принимать решения и делать это быстро, отбрасывая то, что мешает. И все-таки, прежде чем поднять палочку и произнести заклинание, которое обезопасит жизнь родителей и сделает ее собственную жизнь хоть чуточку проще, она долго сидела в своей комнате и рассматривала фотографию, сделанную в день ее рождения, всего семь лет назад, целых семь лет назад. Ей предстояло снова захлопнуть одну дверь, чтобы открыть следующую… — О чем задумалась? — вырвал ее из размышлений отец. — Вспоминала, как мы праздновали мои одиннадцать. — Я тоже иногда вспоминаю. С того дня все изменилось, все. Мне до сих пор жаль, — мать вздохнула, — что мы тебя отпустили в этот Хогвартс. Мне до сих пор кажется, что должен был быть способ оставить тебя дома, — она порывисто пожала ладонь Гермионы. — Не ругай себя, мама, вы все сделали правильно. — Как знать, — отец вскинул руку, чтобы привлечь внимание официанта, — пойдем к нам, посидим-поболтаем. — Пойдем. — Вот так просто? — отец удивился. — Ты хочешь, нет, мама хочет меня расспросить о том, что со мной происходит, но не хочет портить ужин? — Ты такая проницательная! — отец расплатился и отпустил официанта. — Мы тревожимся за тебя, пусть ты и взрослая, и волшебница, и даже герой, все равно… — Все, на самом деле, хорошо. Несмотря ни на что, все… правильно. Все как надо. — Что-то не чувствуется радости в голосе, — заметила мама, виновато улыбаясь. — Прости, мы лезем не в свое дело? Гермиона на минуту замешкалась. — Я привыкла все время всех спасать, я все время пыталась соответствовать какому-то идеалу. Я так боялась, что меня признают негодной для волшебного мира и выставят вон… Потом война, там надо было быстро решать, и мальчишки так часто тупили. Я привыкла быстро действовать, мне все это даже нравилось. А когда война кончилась, и я смогла вернуть вас, и вы меня простили… Я жила по… по накатанной, я не пыталась разобраться в себе, было так важно соответствовать! Белинда сказала, что у меня есть дар, и я кинулась в целительство. Мне все время казалось, что если я буду все правильно делать, то должен получиться предсказуемый, правильный результат. — А потом появился Джо? — спросила мама. — Или Северус Снейп. И все полетело к черту. Зато теперь я могу попробовать стать собой. — Очень странно звучит, не находишь? — Очень сумбурно, — согласилась Гермиона. — Просто… пора двигаться дальше. Прежде чем спасать других, надо разобраться с собой. — И для этого ехать в Луизиану? — губы матери задрожали. — Мама, это только грант, это работа на год, максимум — на два, и не забывай, что я волшебница: я могу примчаться со скоростью света, или что-то около того. Мать грустно улыбнулась: — А Рон? Такой хороший мальчик! — Да, хороший мальчик. И с ним все будет в порядке. — Может, вы помиритесь? — отец посмотрел на нее с горечью. — Надо было ему половину зубов удалить без анестезии, этому Джо Снейпу! Но раз так получилось, может, все-таки стоит помириться с Роном? В семейной жизни, знаешь, многое бывает. Надо уметь прощать. — Мне не за что его прощать, а Рон меня… не думаю, что сейчас у него получится. И вообще, — Гермиона хлопнула ладонями о стол. — Я не хочу сейчас отношений, никаких. Честно. На следующий день Снейп вырос перед ней словно из ниоткуда прямо посреди коридора Мунго. — Я могу попросить зайти ко мне? Когда будет время? Есть один вопрос… Я бы хотел обсудить. — Я освобожусь поздно, — она обогнула его и продолжила свой путь. — Я ночую в больнице, заходи в любое время… — он пошел рядом. — Ты что, живешь тут? — от удивления она резко остановилась, и он чуть не налетел на нее. — Лондон мне больше по душе, чем Хогсмид, да и смысл мотаться туда-сюда? Ей очень хотелось спросить, только ли в Лондоне дело, но она сдержалась, кивнула: — Хорошо, зайду, если будет минутка, обычно я заканчиваю около девяти. — Отлично, — он смотрел на нее так, что она сочла за лучшее закрыть мысли. Не столько для того, чтобы он их не прочел, сколько, чтобы успокоиться самой. Меньше всего ей хотелось признаваться, что он ее волновал. И до девяти она сто раз пожалела, что согласилась, что не пошла к нему сразу, чтобы не мучиться вопросами — зачем он ее пригласил. То есть, конечно же, само собой, ему надо знать ее мнение по поводу зелья для какого-то пациента, но… Она зачем-то заготавливала фразы, никак к работе не относящиеся и одергивала себя: Снейп прекрасно дал понять, что границу, которая прочертила она сама, он переходить не намерен. Но ведь они могли бы быть друзьями? Гермиона с грустью вспомнила тот поцелуй, один из первых, когда он, прижимая ее к стене, на одной из улочек Лондона, шептал: «Ну, просто дружба? Только дружба?» Мерлин, что же он за человек такой — без него тоскливо, с ним — невыносимо, и друзьями с ним не стать, потому что — и тут он прав — то, что она к нему чувствовала до сих пор, к дружбе никакого отношения не имело. Впервые за время, которое прошло с их последнего разговора, Гермиона позволила себе задуматься, что с ними будет дальше. Она не давала себе права думать об этом, гнала эти мысли, но… он сказал ей, что любит ее, она призналась ему в том же самом, а потом выяснилось, что они несмотря на чувство не могут быть вместе. Не из-за того, что кто-то разлучает их, а потому что… Потому что — что? Любовь — это выбор в пользу другого. Она думала, что готова к этому, она думала, что так и поступает, но оказалось, что она ничего не понимает в любви. Печально, что и Снейп не был в этом силен. Два слепых дурака. Гермиона посмотрела на часы, была почти половина десятого. Она проверила, как выглядит, пригладила волосы и застегнула верхнюю пуговицу на халате, вздохнула, посмотрев на себя в зеркало, но, ничего не поменяв, отправилась в лабораторию. Она собиралась постучать, но дверь открылась сама, словно приглашая войти. — Погоди минуту, — Снейп поднял предостерегающе руку, досчитал вслух от десяти до нуля и погасил огонь под горелкой. — Спасибо, что пришла. Проходи. Насколько я могу подойти к тебе, чтобы в меня не полетели проклятья? — он не сделал ни шагу в ее сторону. — Я тогда погорячилась. Никаких проклятий. Здравствуй, — она сама подошла к нему и протянула руку. — Я рад, что опасность миновала. Тогда… я только день назад узнал, что у тебя грядет день рождения. Прости, не смог поздравить вчера, не успел. Вот, — он протянул плоский сверток, в котором без труда угадывались очертания книги. — Спасибо, — она сняла обертку и с удивлением стала рассматривать что-то едва похожее на обыкновенную книжку. — Та самая электронная книга. Немного колдовства, и она пригодна для чтения даже там, где магический фон зашкаливает. Оказывается, Уизли торгуют такими защитами очень бойко. Куда катится мир, — он усмехнулся, — скоро в Хогвартсе появятся мобильники. Держись, Альма-матер… Смотри, — он взял книгу из рук Гермионы, — вот тут включаешь. Одно но: заряжать придется где-нибудь у маглов, где есть нормальные розетки, но я думаю в Луизиане полно кафе, где можно не только кофе попить, но и зарядить ридбук. Я закачал сюда много книг, магловских. Кстати, вот бы оцифровать бы все магические книги, но я отвлекся. Вот так открывается меню… Он говорил, рассказывал и показывал, а Гермиона украдкой бросала на него взгляды, и ей хотелось расплакаться от желания просто провести по его лицу рукой, просто обнять его. Мерлин с ними, с поцелуями, она хотела просто выпить чаю с ним вместе и поболтать. Слушать все его рассказы о книгах, которые он собирал в гаджет для нее, и улыбаться от счастья. — Ты меня слышишь? — Северус прервался на полуслове. — Да, конечно, просто… Просто это очень неожиданно и приятно и… спасибо тебе огромное! Это невероятный подарок, множество книг в одной! Думаю, я смогу разобраться. — Когда ты уезжаешь? — Документы пришли… я дорабатываю последние дни. Портал заказан на субботу. Он молча смотрел на нее, не спуская глаз. — Мне надо идти. Спасибо за подарок, — она чувствовала, как лицо заливает краска и поспешила выскочить в коридор. Мерлин помоги! Как же все запуталось, и нет ни малейшей мысли, как это все распутать. Ночью Гермиона не сомкнула глаза. Локхарт, словно чувствуя, что она уезжает, не хотел ее отпускать. Стоило ей выйти, как срабатывал датчик, что пациент находится в опасном состоянии и она снова шла в его палату, садилась около него и слушала бессвязные рассказы. Никакие зелья не помогали, будто за годы лечения он выработал к ним иммунитет. Ближе к утру, поставив якорь, Гермиона нырнула в его сознание. Небо над пустыней было чистым, как и пески, заполнявшие собой все, насколько было видно глазу. Что-то изменилось: воспоминания, даже отрывочные стерлись окончательно. Гермиона задумалась и, выныривая из сознания Гилдероя, уже обдумывала план. На следующий день, притащив из архива все записи, которые делала и она сама, и те, кто до нее пытались помочь Локхарту, она села за работу. Писала, сверяла, сопоставляла, снова писала, делала пометки, возвращалась к написанному, исправляла. К вечеру был исписан пухлый магловский блокнот и с ним Гермиона поспешила к Снейпу. Дверь была заперта, и Гермиона решила, что Снейп все же выходит из добровольного заточения, но стоило постучать, как ей открыли. — Что-то случилось? — оглядев ее, с тревогой спросил Северус. — Нет, но… не случилось, но мне нужна твоя помощь. Он посторонился, позволяя ей войти. — Вот, — она положила на стол блокнот. — Помнишь, как-то я рассказывала тебе о Локхарте? О том, что его сознание, как пустыня, по ней ветер гоняет только клочки воспоминаний? Но при этом Локхарт как-то умудряется генерировать сюжеты. Я иногда записывала, очень причудливо, но на бред похоже только отчасти. Логика там точно есть. Так вот, сейчас даже следов воспоминаний на поверхности не осталось. Я не стала лезть в более глубокие слои памяти, а кроме меня это никому никогда не было нужно, ну или другие тоже побоялись. Помнишь, мы обсуждали это? Северус кивнул. Гермиона села за стол, раскрыла блокнот. — А вчера меня озарило! — она стала листать блокнот, чтобы найти нужную страницу и собраться с духом для дальнейшего разговора. Он не стал садиться рядом, нависая над ней так, что она почувствовала его дыхание на своем затылке. — Что ты хочешь от меня? Чтобы я за ним… присмотрел? — Нет, что ты. У меня появилась идея для зелья, но я не уверена, что моя догадка верна. Ее надо проверить, возможно — переработать, может быть внести изменения по ходу лечения. — Зелье, возвращающие воспоминания? Кто только не пытался, но это невозможно. — Вот именно! — Гермиона развернулась, чтобы видеть его лицо и оказалась с Северусом нос к носу. Она поспешно отвернулась. — Вот именно: не надо возвращать воспоминания. Его память — пустыня, на которой ничего не приживается. Прости за пафосное сравнение, но что, если превратить пески в землю? В то, что сможет усваивать зерна нового? Нам не надо возвращать воспоминания, но мы можем наполнить его сознание новыми образами. Начать с нуля. Главное, чтобы воспоминания стали… приживаться! Мы все время думаем о том, чтобы вернуть прошлое, но иногда надо просто начать с нуля! — Начать с нуля. Интересно, — он взял блокнот, мимолетно коснувшись руки Гермионы. — Посмотрим… Ты оставишь записи? — пролистывая блокнот он отошел к окну. — Да, это выжимки, но я могу попросить, чтобы тебе принесли все записи и истории болезни. Их много, очень много, — Гермиона тоже встала. Снейп коротко кивнул. — И ты будешь мне писать, чтобы сообщить как идут дела? — Мои или Локхарта? — без тени иронии спросил Северус. — Твои. И Локхарта. Он смотрел на нее так, что она невольно вспоминала его поцелуи. И это было почти невыносимо. — У меня приготовлен чудесный чай, не хочешь? Вид у тебя такой, будто ты не спала сутки. — Примерно так и есть, правда я не думала, что это так заметно. Я… — наверное, правильным было бы отказаться, но она согласилась, — я с удовольствием выпью чашечку чая. К чаю у Северуса оказались прекрасные, тающие во рту печенья. Он потушил все свечи, кроме тех, которые стояли на столе, трансфигурировав стулья в кресла. Гермиона была признательна ему за заботу и еще больше за то, что они избежали неловкой ситуации, оставшись пить чай в самой лаборатории, а не в его личных комнатах. Можно было подумать, что они на самом деле старинные друзья или сподвижники, захваченные одной идеей. Когда чай был выпит, Гермиона, с трудом сдерживая зевоту и желание остаться в этой комнате с горящими свечами, поднялась. — Спасибо за чудесный вечер. Я пойду. — Спасибо тебе. Они стояли друг напротив друга, Гермиона протянула Северусу руку, которую тот галантно поцеловал. — Почему мы не могли так раньше? Почему все время ссорились? — не удержалась она, ругая себя за несдержанность. — Возможно, оказались близко слишком резко? Я не знаю. Впрочем, думаю, моих предков кто-то проклял, — сказал он с усмешкой. — Мать, да насколько знаю и дед, не были счастливы в личной жизни. С чего бы мне стать исключением? — Я не верю в такие проклятия. — Если честно, я тоже… Повисла неловкая пауза. — До свидания? — она уже повернулась к двери, когда он ее окликнул. — Ты придешь завтра? Обсудить… Локхарта? — он указал на оставленный ею блокнот. — Приду, — улыбнулась она. Им оставалось всего три вечера. Каждый вечер, около семи, Гермиона приходила в лабораторию. Каждый вечер они подробно обсуждали тактику действий, а потом пили чай с нежными пирожными и вели неспешные разговоры, будто у них впереди не несколько дней, два дня, всего один день, а вечность. В последний вечер, в пятницу, Гермиона рассказывала, что поговорила с Белиндой и добилась от нее официального разрешения на ведение исследований по разработке нового зелья (Белинда понимала, какие бонусы это принесет). Гермиона замолчала: его взгляд смущал и будил воспоминания, к теме разговора не относящиеся. Он, встав за ее спиной, положил руки ей на плечи. Он дотронулся до нее, если не считать случайных, едва ощутимых прикосновений, впервые с того памятного разговора в ординаторской. Гермиона осеклась и замолчала, наслаждаясь моментом и не зная, что говорить и делать. — Гермиона… — произнес он чуть слышно. — Да? — Я не буду просить тебя остаться, — сказал он тихо. — И я не буду просить тебя поехать, — отозвалась она. Она позволила себе закрыть глаза и слегка откинуться назад, чувствуя, как он склоняется к ней. А потом оказалось, что они стоят лицом к лицу и целуются, словно сбежавшие после отбоя из своих спален шестикурсники. Но стоило поцелую прерваться, как Гермиону затопило сожаление. — Сейчас… — она поправила волосы, — сейчас это как-то неправильно? — А что у нас с тобой было правильно? — он не отпускал ее руки, дышал тяжело. — Черт, я что, должен отпустить тебя? Просто позволить уехать? — Но я же отпустила, когда ты сказал, что нам лучше не встречаться и не быть вместе? Он дернулся, как от пощечины. — Возможно, мой отъезд — самая правильная вещь, которую я делаю за последние время. Все слишком запуталось. — Я все равно… — он осекся. — Ты… Пиши мне. Обо всем. Я буду ждать твоих писем. И я буду писать, — она попятилась к двери, ощущая, как тает ее решимость уйти, как хочется остаться, наплевав на здравый смысл. — Тогда — до свидания? — он смотрел на нее так спокойно, что сомнений быть не могло — закрылся от всех и от всего окклюменцией, и она, вторя ему, сделала тоже самое. — До свидания. — Уходи, — он закрыл глаза. Она, не говоря ни слова, выбежала из лаборатории. * * * Письма от Северуса Снейпа лежали в верхнем ящике стола аккуратной стопкой. Гермиона вытащила одно — наугад, чтобы перечитать. Ей казалось, что Северус пишет послания к ней быстро и легко, почти не задумываясь над формулировками и завидовала этой легкости, отточенности фраз. Он писал о буднях Мунго, сетовал на то, что Белинда пытается перетащить его на работу в свое отделение. Отчитывался ворчливо о том, как продвигаются дела с зельем и с лечением Локхарта. Он писал интересно, и Гермиона каждый раз жалела, даже когда получала послания по нескольку листов, что написано так мало. Она бы тоже хотела писать ему такие письма, но ей, которая в школе строчила эссе в два раза больше, чем надо, ей, которая с легкостью сочиняла милые послания даже Рону, не говоря о Гарри, ей никак не удавалось написать нормальное письмо Снейпу с первого раза. Ей все время казалось, что между строчек без труда читается как она скучает, сомневается в своем решении уехать и что найти себя не так просто, особенно когда рядом нет никого, кто готов подставить свое плечо… Нет, в Луизиане было совсем не плохо и очень, очень интересно. Совсем иная культура, совсем другой подход к магии. Первое время Гермиона не могла привыкнуть, что о магии знают все, а к секретности относятся с изрядной долей легкомысленности. Колдуны, самые настоящие, вывешивали рекламы над входами в свои «салоны» и за небольшие деньги занимались нехитрой ворожбой, но те, кого Гермиона назвала бы темными волшебниками, жили на болотах, куда мог добраться не каждый смельчак. «Это Луизиана, детка, — говорила ей новая знакомая, Джули, невероятная чернокожая красотка. — Я-то знаю, о чем говорю. Мои предки привезли колдовство на эту землю. Тут каждый знает, что такое настоящая магия, та самая, изначальная. Это потом ее загнали в тиски, но здесь, на болотах осталось настоящее волшебство. И я бы не стала проверять, устою ли я, с моим обалденно крутым образованием и с палочкой против нее». Работа в Департаменте шла по накатанной, Гермиона влилась в работу существующего отдела и была приятно удивлена отлаженностью механизма: ей четко поставили задачу, объяснили, что от нее ждут и к кому обращаться с вопросами. Она с горечью понимала, что оторванность от мира маглов играла с волшебниками Англии плохую шутку, а вот здесь, в Луизиане, где сотрудничество было куда как органичнее, маги брали от маглов (от не-магов, поправляла себя Гермиона), все самое лучшее. Правда — делиться не спешили. Прямо как Северус Снейп. Работа перемежалась недолгими обедами с Джули и иногда с другими коллегами, прогулками после работы, поездками в попытках осмотреть все возможные достопримечательности этого невероятного штата. Гермиона специально старалась путешествовать не аппарируя, наслаждаясь новыми знаниями и впечатлениями. Жаль, разделить их с другими она могла, только написав письмо. Гермиона рассказывала о своих буднях и о новых знакомых в письмах родителям и друзьям, даже Рону выходило писать вполне милые и интересные письма, но стоило начать письмо Северусу, как на нее словно нападало косноязычие. Даже обращение вызвало сомнение. Вот он все время писал «Дорогая мисс Грейнджер!» и не испытывал, похоже не малейшего сомнения в правильности формулировки. Заканчивал письма он всегда двойной «С», наверное, специально, чтобы она помучилась. Он не давал ей повода думать, что он все еще влюблен, как не давал повода усомниться в этом. И она пыталась вторить ему. Писала о том, что зима тут, само собой, не похожа на зиму, что коллеги все очень милые, но она вновь чувствует невидимую стену между собой и другими. Она была чужой, и хотя ее приняли хорошо, подпускать чересчур близко не спешили — присматривались, она, уважая такое решение, не навязывалась и проводила много времени в одиночестве. Она пыталась писать об этом без ноток сожаления или сомнения в своем выборе, но все время ее не оставляло ощущение, что она как будто жалуется ему. Она рвала письмо и начинала снова. Она писала, что, наверное, сможет вырваться в Лондон только в январе, да и то — не факт, но если получится, то… Нет, предлагать первой встречу она не хотела, поэтому снова рвала письмо. Вот и теперь она сидела над пустым пергаментом, грустно глядя на сову, которая, нахохлившись, дремала на подоконнике. Или птица устала, летая неведомыми путями, или Снейп наказал ей без ответа не возвращаться. Гермиона в сотый раз перечитала письмо: «Дорогая Мисс Грейнджер! Я бы хотел уточнить ваши планы на ближайшее время. Скоро начнется обычная для магов и маглов свистопляска, связанная с Рождеством и Новым Годом. Боюсь, количество пациентов Мунго возрастет. Белинда задалась целью перетащить меня в свое отделение и вполне резонные мои замечания, что целительство не мое ровно в той же степени, как не мое — педагогика, ее не останавливают. Возможно, ей тоже невредно подлечиться. Мои наблюдения, которые приложены к письму, говорят о том, что зелье готово к апробации. Все необходимые исследования, которые можно было провести, я провел (результаты прилагаю). Далее следует взять на себя смелость и начать давать зелье нашему пациенту. Мне кажется, что вы должны присутствовать при этом. Есть ли у вас возможность навестить Лондон в январе? С уважением. С.С.». — Ну что ж, — сказала Гермиона сове, — если ты такая настойчивая, то придется сочинить что-нибудь. «Дорогой мистер СС! Среди целителей Мунго не так много тех, кто составит вам конкуренцию как легилимент или окклюмент. Я понимаю желание Белинды заполучить такого помощника и покрепче привязать вас к Мунго. Что касается Локхарта: вы провели огромную работу, и последний этап вполне может проходить и без моего присутствия, тем более, что я не смогу выбраться в Лондон. Проведу Рождество и Новый год в одиночестве, если не считать вечеринки в отделе. Меня, на самом деле, приглашали к себе коллеги, но я решила отказаться». Гермиона перечитала письмо, взмахнув волшебной палочкой и без сожаления стерла написанное. «Уважаемый Мистер Снейп! — начала она снова. Я рада узнать, что исследования, проводимые вами, оказались успешны, и зелье практически готово. Заслуга изобретения зелья принадлежит исключительно вам, я только дала первоначальный толчок, поэтому — так ли необходимо мое присутствие? Тем более, в январе я не смогу посетить Лондон. Исследования, в которых принимаю участие я, и о которых кратко сообщала в предыдущем письме, вошли в ту стадию, когда уехать будет непозволительно. Однако, возможно, вы найдете возможность как-нибудь при случае навестить меня тут и поделиться той информацией, которая будет открыта? Мы работаем в схожем направлении, и такой обмен будет полезен для всего волшебного сообщества. С уважением, Гермиона Грейнджер». Она удовлетворенно кивнула. Конечно письмо не было лучшим образцом эпистолярного жанра, но оно было… вполне сносным. Угостив сову, Гермиона привязала к ее лапке письмо и открыла окно. Гермиона не ждала быстрого ответа и старалась не давать себе ни малейшего шанса затосковать. Все было замечательно, действительно — замечательно. Она накупила всем отличных и очень необычных подарков, с любовью упаковала и подготовила к отправке, рассчитывая на невероятный сервис магического подразделения DHL: эльфы на санях с оленями развозили подарки от магов магам по всему миру, гордясь тем, что подарки попадают адресату всегда в срок. Она украсила свою небольшую квартирку гирляндами и зачаровала окна, на которых появились морозные узоры. Ну и что, что ветер, трепавший волосы, пока она катила на велосипеде на работу, был теплым, а снега здесь отродясь не видели. Гермиона чувствовала приближение праздников и совершенно искренне надеялась, что даже в одиночестве сумеет провести их отлично. Вечеринка на работе удалась на славу, все были воодушевлены и общими успехами, и возможностью как следует отдохнуть, и она, зараженная общим весельем, пошла домой пешком, весело напевая. У входа в дом, где она снимала квартиру, кто-то стоял. Гермиона замедлила шаг, остановилась. Она потрясла головой, пытаясь понять, как смогла опьянеть всего с пары бокалов шампанского до такой степени. Это был не он. Этот мужчина, стоявший рядом с входом в ее дом и поправляющий воротник легкого и очень щегольского пиджака, не мог быть профессором Снейпом. — Белинда, я схожу с ума, мне стал мерещится Снейп, — прошептала она. — Я уж думал, мисс, вы заночуете на работе. Как я понимаю, с моим везением я прибыл в неудачное время? — он подошел к ней, так и стоящей столбом, сам. — У вас тут, кстати, не так тепло, как я думал. — Пойдем…те, сэр, — Гермиона стала поспешно искать ключ в сумке и никак не могла найти. — Аллохомора? — он крутанул палочку в руках. — Нет, здесь используют магические ключи. Просто, но действенно. Блокируются любые отпирающие заклятия. — Вот как, интересно… Она наконец нашла ключ и отперла дверь. Они вошли в темный дом, оба старательно избегая касаться друг друга, но стоило Гермионе покачнуться, в попытке изящно сбросить с ног неудобные шпильки, Северус подхватил ее под локоть. Они замерли, стоя в темноте, слегка разбавленной светом с улицы. — Я приехал уговаривать тебя вернуться, — прошептал он. — А я… я собиралась навестить тебя в Лондоне, чтобы уговорить все-таки приехать сюда, — так же тихо сказала она. — Ты же понимаешь, легко не будет. — Я понимаю, а ты? — Люмос, — на конце его палочки зажегся свет. — А я… Я готов дать непреложный обет, что, даже если будет невыносимо тяжело, никогда больше не предложу разойтись. Ей очень хотелось ответить что-то пафосное, сохранив самый серьезный вид, но вместо этого она рассмеялась, обнимая его за шею: — Я тоже, я — тоже…