Знакомьтесь, Джо Блэк

Гермиона пришла в субботу, рано утром. Просто появилась рядом с кроватью. — Я сплю? — он протянул к ней руку, она присела рядом, улыбнулась. — Как ты здесь очутилась? Я не запер дверь? Черт, я стал рассеянным, нехорошо. Вчера пару раз чуть не напутал со знакомыми рецептами, — он сел, протер глаза. — Ты мне не снишься? — Нет. — Ты не спала? Ночная смена? Кивок. Смущена, отводит глаза. Уставшая, осунувшаяся и все равно самая красивая, куда Моне до нее! — Мне надо было кое с кем встретиться, поговорить и… подготовить твое возвращение, — теперь она смотрела прямо на него, едва ли не с вызовом. — Ого… В нем боролись необходимость объясниться и желание потянуть ее за руку, прижать к себе, снять с нее одежду и остаться в кровати на весь день. — Моего возвращения? — Это долгая история. Он встал, она не отвела глаз, он натянул джинсы и футболку. — Пойдем, накормлю завтраком. Он провел ее прямо на кухню и заметил, как она удивилась. — Я не настолько фанат чистоты, как можно подумать, просто не люблю пускать сюда тех, кто… — Не близких? — Что-то вроде, — он достал из холодильника овощи, пророщенную пшеницу, бананы, молоко. Руки делали привычную работу, которая приносила успокоение. Блендер взвыл, перемалывая и перемешивая. — Вот, пей, — Джо поставил перед ней стакан, Гермиона с подозрением принюхалась. — Это вкусно, — он отхлебнул из своего стакана. — Как ты относишься к банальной яичнице? — Отлично. Джо, послушай… Мне много надо тебе рассказать, объяснить. Я понимаю, почему ты не хочешь меня слушать, не хочешь ничего менять... Если бы это было возможно, я бы не пришла сегодня, я бы оставила тебя в покое. Я виновата перед тобой, возможно, если бы я не стала выяснять кто ты, всего этого бы не было… Но ты должен знать — кто ты. Я знаю теперь, как вернуть тебе память. Он вымыл руки и сел напротив нее. — Ты хочешь, чтобы я стал прежним? — Мое желание не имеет значения. — Как и мое? — У нас есть два варианта решения, — она говорила, словно заучила слова заранее. — И в любом случае, я должна тебе все рассказать и объяснить. Ты сможешь выбрать, что делать дальше, правда, выбор не широк. — Давай сперва покончим с яичницей, а потом уже с моим темным прошлым. — Джо! — Я серьезно, я не могу решать такие вопросы на пустой желудок. Он поймал ее взгляд. Так смотрят на поправившихся вопреки всем прогнозам больных. — Ты все еще гадаешь — кто я? — Я почти уверена, что ты — это… — она замолчала, — лучше я расскажу тебе все по порядку. Он вернулся к готовке. — Мы с ним настолько похожи? — Мне трудно судить, я не знала его хорошо и все же, я думаю, что сейчас — ты другой. Джо на данный момент полностью вытеснил прежнюю личность. Мне кажется, ты даже выглядишь моложе, насколько помню. Но мы были тогда детьми. Нам все, кто старше тридцати, казались ужасными стариками. — Сколько ему лет? Должно было быть? — Сейчас? Сорок четыре. — Сорок четыре веселых стрижа… — он не поворачивался к ней, так было проще. Да и зелень сама не нашинкуется… — После больницы я думал, что мне все пятьдесят. — Он снял бекон, вылил на сковороду взбитые яйца, уменьшил огонь. — Мне жаль, — повторила она. — Не стоит жалеть. Ты стоишь того, чтобы ради тебя и забыть, и вспомнить, если надо. — Это ты сейчас так думаешь… Он обошел стол, склонился над ней. — Если есть шанс не вспоминать — я использую его, вот мой выбор. Я не хочу становиться тем, кого ты… не любишь и не сможешь полюбить. А мне хочется верить, что ты все-таки будешь со мной. — Хорошо. Пусть будет так. — Она кивнула, нахмурившись. Ни слова о том, что он только что признался ей в любви. — Как поживает муж? — он снова вернулся к готовке. — Не знаю. Я… я ему призналась в измене и он ушел. — Что? — он не поверил своим ушам. — Ты призналась… Собственно, что его удивило? Гермиона — цельная и честная, такая не будет жить двойной жизнью. — Ты призналась, потому что невыносимо врать, или потому что… Она закрыла глаза, задирая подбородок и сглатывая слезы: — Только не будем сейчас обо мне. Я сама себя загнала в такую ловушку, как когда-то на втором курсе… Неважно. Сперва надо разобраться с тобой, потом уже я… — Бог ты мой, — он снял сковороду с огня, — умеешь ты удивлять. — То ли еще будет. Он разложил еду по тарелкам, достал соусы и хлеб, сел напротив Гермионы. Так странно было сидеть на кухне и завтракать вместе с ней. Он позволил себе представить, что это — их обычное утро, что так было и так будет. Можно было помечтать, что сейчас они пойдут гулять по Лондону, или в кино. Можно было сделать вид, что нет тайн, нет его амнезии, нет ее мужа, что прошлого — нет, а впереди только светлое будущее. Он смотрел на нее, запоминая, хотя лучше других теперь знал, насколько ненадежная штука — память. — Пойдем гулять? Или в кино, — он постарался, чтобы предложение звучало беспечно. — Нет, сначала ты выслушай меня. И спасибо, очень все вкусно, мне действительно давно надо было подкрепиться. — Не за что, заходи почаще, — он хотел собрать посуду со стола, но Гермиона остановила его. — Подожди. И лучше сядь. — Хорошо, — он послушно сел на место. Гермиона достала свою указку, которой уже пыталась его загипнотизировать, взмахнула, пробормотав что-то вроде: «Вино, град, лиса и оса» и тарелки взмыли со стола и неторопливо отправились в раковину, вода включилась, подчиняясь воле указки Гермионы, дозатор сам налил на подлетевшую к нему губку мыло. Губка принялась мыть тарелки, которые то так, то эдак подставляли ей бока. За тарелками в сторону раковины отправились чашки. Джо сидел, стараясь не шевелиться: он знал, что это — невозможно, но он сам видел это. — Знаешь, — произнес он, когда чашки, наконец, встали рядом с раковиной, — лучший вариант, что я все еще болен и мне это снится. Худший — что я в больнице, в коме и все это — начиная с ресторана и заканчивая вот этой сценой — мой предсмертный бред. — Это не бред. Это волшебство, магия. И ты так мог когда-то, и не только мыть посуду, — она превратила на его глазах блюдце в красивую стеклянную вазу, налила — прямо из воздуха — воды, и в пустой вазе, на его глазах, выросла роза. Гермиона взмахнула указкой и ваза по воздуху приплыла к нему в руки. Он ощущал прохладу стекла, он чувствовал аромат цветка, он провел рукой по листьям и стеблю, уколовшись шипом. Кровь на пальце была самая настоящая. — Когда мне было почти одиннадцать, к нам в дом пришла странно одетая женщина. Она сказала, что я — волшебница, и показала мне и моим родным, что она может. Родители не спали всю ночь после ее визита, а я… я не могла поверить. Я была самым простым ребенком, ходила в обычную школу. У меня были друзья, не много, но были, у меня был котенок, я, конечно, мечтала о чудесах, но была уверена, что это невозможно. Я хотела стать врачом, как родители… Мне было ужасно страшно. Та женщина сказала, что если я не буду учиться, то не смогу совладать со своей силой, со своим даром и кто-нибудь пострадает. У нас пару раз происходили дома странности, но родители как-то находили более-менее путные объяснения этому. Я не хотела ехать в школу волшебства, я не хотела в одиннадцать лет оказаться один на один с совершенно новым миром, но кто тогда смог бы обучить меня контролю? Я прочитала о волшебном мире достаточно и поняла, что мне будет непросто. А потом, потом я решила, что учеба — это просто учеба. Я стала лучшей ученицей. Когда учишь формулы, кажется, что всему этому есть рациональное объяснение. Я решила для себя, что магия — разновидность науки, просто очень продвинутый ее вариант. А потом я привыкла. Она замолчала, он осторожно поставил вазу на стол, встал и прошелся по кухне. — Сейчас я жалею, что не курю. Было бы кстати, — он снова сел. — Ты хочешь, чтобы я поверил, что есть… магия? Это было дико и глупо, это было невероятно, но, черт возьми, становилось понятно, почему перегородка — целая, а картины висят на местах и мебель починена. — Это невозможно, — упрямо повторил он. — Это наркотики? Или гипноз? Гипноз, да? — Нет, — Гермиона вздохнула, — я знаю про гипноз, я много читала, но никогда не практиковала. Я использовала заклинание, чтобы просмотреть твои воспоминания. Он дернулся, как от удара. Это было неприятно, но — чему удивляться — если на минуту допустить, что магия возможна. Почему бы не читать чужие мысли, раз можешь легким движением руки восстановить разгромленную квартиру. И все же он не удержался, чтобы не спросить язвительно: — Было интересно? — Я сделала это не из-за любопытства и не рассматривала то, что не касалось проблемы утраченной памяти. Мне сложно объяснить, но… представь плотину, которая сдерживает поток воды. Вот такая плотина отделяет твои воспоминания. Ты был прекрасным окклюментом, ты закрыл сознание от вторжения, а потом, потом тебя чуть не убили и ты как-то попал к маглам. — К кому? — К простым людям, к не-волшебникам. Если бы ты остался в Хогвартсе, в школе, то, возможно… — Я бы умер? — Или выжил бы и вернул себе память, сам. Он потер переносицу, снова вскочил. Новая информация никак не втискивалась в привычные шаблоны. Самым верным решением было бы выгнать Гермиону. Или позвонить и сдать ее на руки психиатрам и самому сдаться, потому что забыть ее фокусы уже вряд ли получится. — У тебя в руках… — Это не указка, конечно. Это — волшебная палочка. — И я тоже с ее помощью смог бы… — Не знаю, тебя она может и не слушаться. Он вспомнил, как выбросил похожую, разломанную надвое деревяшку, так и не поняв, почему она была среди его личных вещей. Растерянный, он стоял посреди кухни, не зная, что делать. — Так нельзя, — он опустился на колени перед Гермионой, — все слишком быстро и слишком невероятно. Я схожу с ума? — он позволил себе обнять ее ноги, прижаться щекой к коленям. — Мне не одиннадцать лет, мне не так-то просто смириться с тем, что твой рассказ — правда. И я… не верю тебе, хотя и знаю, что ты не врешь. Ее ладонь опустилась на его затылок, скользнула по волосам. — Я понимаю. Я покажу тебе наш мир, он закрыт от обычных людей. Ты сможешь все увидеть сам. — Только не сейчас, — его руки скользили по ее бедрам, задирая подол платья. — Чувствую себя, как приговоренный, выторговывающий последнее желание. — Джо… не надо, — она остановила движение его рук. — Нет. Это, как ни посмотри, неправильно. Сидеть у ее ног, слушать будничные, привычные звуки большого города и не думать о том, что он — разве это возможно? — часть другого мира: вот чего бы он хотел. — Ладно, пойдем на экскурсию, если ты хочешь, — он со вздохом встал и подал руку Гермионе. Что толку мечтать о том, что не сбудется? — Хотя я все еще надеюсь, что все это часть какой-то непонятной мне мистификации. Я даже подозреваю, что это дело рук Игги: у русских очень странное чувство юмора. — Это не розыгрыш. Тебе надо переодеться во что-то более респектабельное и выпить это, — она поставила на стол небольшой старомодный флакон с искрящейся темной жидкостью. — Что это? — Оборотное зелье. Действует пару часов. Не думаю, что идти в своем настоящем облике — хорошая идея. — Оборотное зелье? И ты хочешь, чтобы я это выпил? — он хмыкнул. — Ясно. «Выпей меня и ты увидишь небо в алмазах, голубых единорогов, небесные города и множество других чудес…» — Единорогов сегодня не будет, обещаю. Это не наркотики. Это действительно оборотное зелье, ты будешь выглядеть как другой человек. — Как другой? — Да, как мой папа. Он рассмеялся. Трудно было не смяться над собой, ведущим шизофренические разговоры, стоя на собственной кухне. — Ты слышишь себя? — он сделал шаг к ней, обнял за плечи. — Оборотное зелье, волшебный мир… Бред, просто бред. Мы заигрались. — Кто разбил перегородку, кто переломал почти всю мебель в квартире? Кто оказался на другом конце Лондона, не поняв — как? Он перестал смеяться — ответ на эти вопросы он знал, но проще было сделать вид, что всего этого — не было. — Этому должно быть рациональное объяснение. Например, что кто-то пытается свести меня с ума, а ты — помогаешь. Технологии шагнули так далеко, что трудно удивляться чему-то. Ты видела Копперфильда? Он летает, он заставляет исчезнуть статую Свободы. Или он тоже — из ваших? — Я не знаю, о ком ты. Как тебе доказать… Он коснулся ее лица, провел по щеке, вниз, и она, зажмурившись, прижалась к его ладони. — Джо, если бы ты знал, как я хотела бы все изменить, но это невозможно! Фокусы, мытье посуды и выращивание роз — это милые забавы, а есть магия темная, страшная, и ты… ты знал в ней толк. Я боюсь за тебя, я боюсь, что ты навредишь себе или кому-нибудь еще, я боюсь, что кто-то кроме меня случайно встретит тебя и что тогда? — Ты только поэтому пришла? — прошептал он, сокращая дистанцию между ними. — Неужели — только поэтому? Из-за страха? Она распахнула глаза, посмотрела на него в упор. — Нет. И это меня тоже пугает. Я любила Рона и я… я не могла же его разлюбить? Он хороший, очень хороший, милый, он… мы столько пережили вместе, он — часть меня и я... Он молча подхватил ее на руки и понес в спальню. Его колотило от злости на неизвестного ему Рона. Наверняка сильный, высокий, красивый и молодой. Ровесник Гермионы. Шалопай и душа компании. Милый! Черт возьми — милый! Стакан на тумбочке задрожал и Джо заметил, с какой тревогой уставилась на него Гермиона. Боится, действительно боится, что от его гнева штукатурка посыплется? Он успокоился, глубоко вздохнув, заставил себя выкинуть мысли о ее муже из головы. Он ушел — и слава Богу, что думать о нем? Было слишком много света, но так не хотелось вставать и задергивать тонкие занавески: свет они пропускали хорошо, но лишали соседей напротив интересного зрелища. Гермиона взмахнула палочкой, шторы задернулись. — Может в магии действительно что-то есть? — пробурчал он, стягивая с себя футболку. Он не отпустит ее. Не сейчас. К черту магию, и реальность — к черту. Один раз мир уже рассыпался крошевом и он смог его собрать, сможет еще раз, тем более есть ради кого. Гермиона не отталкивала его, но и страсти не проявляла, словно не хотела быть повинной в происходящем, словно это не она, а кто-то другой лежал на его кровати. Он стянул с нее трусики, приподняв бедра. Языком медленно и тягуче провел от лодыжки вверх, до колена, по внутренней поверхности бедра, где кожа так тонка и чувствительна. Гермиона застонала, пытаясь уклониться от его ласк. — Я хочу тебя, — прошептал он, целуя ее живот, грудь, шею. — Я хочу тебя, я хочу быть с тобой всегда, не отпускать. Я хочу тебя… Она перестал делать вид, что ее тут нет, ее глаза стали темнее, взгляд — глубже, волосы разметались по подушке. Ни одна из его женщин в момент близости не была столь прекрасна. Ни одна не вызвала такие противоречивые чувства. Наверное, во всем были виноваты их недавние разговоры, но Джо казалось, что он чувствует исходящую от нее силу, которой хотелось подчиниться и которую хотелось подчинить. Она сама потянула его на себя, сама поцеловала его губы, требовательно выгибаясь навстречу. — Скажи мне, скажи, — он медлил, с трудом сдерживая желание. — Я хочу тебя, — прошептала она чуть слышно и он перестал сдерживаться.