***
Месяц спустя — Клава! Клава-а-а! — орал председатель Михаил под окнами поликлиники. — Клава! — Че ты орёшь, конь, она дома рожала! — гаркнула старшая медсестра. — Понял, Зина. Люди! Айда ко мне! Джеки Чан, карабкавшийся на второй этаж поликлиники по дикому винограду, рухнул пузом в клумбу и, отряхнувшись, побежал за ордой поддержки новоявленного папаши. Миновав огромную очередь женщин, которые стояли за фаршем и перекрикивали друг друга, Михаил радостно помахивал ящиком, в котором звенели бутылки с портвейном. Едва не сбив с ног баб в очереди, которые едва ли не в рукопашную за лишний килограмм фарша перешли, Евкакий бежал следом, помахивая флагом Малого Коноховска, ибо сегодня в селе был праздник. Добежав до председательского дома, люди замерли в ожидании. — Клава! — кричал Михаил. — Клава, шо там? Хто? Интрига повисла в воздухе, баянист Чозанах Акимичи аж перестал наяривать «Группу крови на рукаве», когда из окна высунулась румяная главврачиха Надька, уже явно отметившая рождение наследника великого клана Узумаки. — Мальчик, три восемьсот! Толпа взревела. Михаил кинулся обнимать Укуренную Юлю и Гаврилу, Джеки Чан бросился снова демонстрировать свои навыки альпинизма и полез на второй этаж дома, целовать Надьку. Участковый Алексей, забывшись, смачно чмокнул в щеку дочку поволжского председателя, за что тут же получил не менее смачный подсрачник от Евкакия. — У меня десять соток огорода, две коровы и сорок кролей, — тут же напомнил Христофор Хьюга, размахивая початой бутылкой домашнего вина. — Женим детей — все хозяйство им оставлю! Но его мало кто слышал. — Клава! Клава! — скандировала толпа. — Клава! Сектантка Клавдия, одетая в ночную сорочку до пят, вышла на балкон и, медленным жестом мудрого бабуина из забугорного мультика «Король Лев», вытянула руки, дабы показать народу новорождённого Никиту. Толпа ахнула в благоговении. — Ох, щекастый какой, — восхитился председатель и, в свою очередь, тем же жестом мудрого бабуина из забугорного мультика «Король Лев», вытянул руки, в которых тяжелел ящик портвейна. — Гуляем, товарищи!***
Праздник проходил хорошо даже без четы председателя и сектантки. Портвейна хватало всем, веселья тем паче, ведь народ малоконоховский славился своим задором и нравом лихим. Когда же дело доходило до застольных песнопений, значило это одно — праздник удался. Как раз гурьбой распевая песни Цоя под баян, каратисты допивали второй ящик из личных запасов председателя Михаила. — Все не так, и все не то, когда твоя женщина в говно, — громче всех горланил развесёлый разведчик, поглаживая по спине закемарившую физиономией в холодце победительницу конкурса «Перепей дембеля». — Когда твоя женщина в говно-о-о, — хором отозвались каратисты. Шикарный Нара повернулся назад, разминая затекшую спину. — Бабы, хорош там тот фарш несчастный делить, давайте к столу! Но бабы с главной улицы даже не дрогнули. Поняв, что ему голубцов достанется больше, Чозанах Акимичи отложил баян и потянулся к блюду. — Эх, хорошо сидим! — радостно проорал кто-то, что вмиг стало новым тостом. Сидели действительно хорошо, и ничего не могло, казалось бы, испортить этот светлый праздник, как вдруг… — Горим! Горим, люди добрые! Девятихвостый напал на село!!! Спасайтесь! Спасайте детей! Спасайте поля, он нам всю картоху посжигает! — вопил Джеки Чан, бегая по селу до трусов раздетый. И, напугав баб в очереди, кинулся на другой конец улицы, ничего не прихватив со стола. Люди за столом замерли, даже дочка поволжского председателя аж привстала над холодцом. — Шо за… — Горим люди! — послышался вопль Марии Учиха из очереди. Каратисты мигом обернулись и, завидев охваченные пламенем огороды, завопили в ужасе. — Конец света! — Началось! — Ну, за конце света, — объявил Шикарный Нара. Команда Ино-Шика-Чо тут же звякнула рюмками. — Мужики, не время, — рявкнул Евкакий, почувствовав себя в своей стихии. — Огороды горят! Надо срочно… И, увидев на крыше сарая загадочного гостя в шахтерской каске, так и выронил кипятильник. — Ты… — Ты… — процедил в свою очередь загадочный каратист в шахтерской каске. И, покрутив руками в дивных жестах, объявил. — Жги село, Куприян! Пламя перекинулось на жилые дома и сарай, Девятихвостый Лис Куприян радостно топтал ногами землю русскую, каратист в каске злорадно хохотал, предвкушая конец Малого Конохоска, но вдруг: — АТАШЛИ ВСЕ! — послышался грозный возглас, заставивший подлеца вздрогнуть. Председатель Михаил сделал глоток из фляги с портвейном и, на ходу эффектно накинув на плечи председательский плащ, схватил вилы и шагнул навстречу огню. Клавдия усиленно чертила повидлом пентаграмму для некоего ритуала. — Сенсей! Вы шо?! — орал Евкакий, в ужасе глядя на то, как Михаил лупасит вилами огонь. — Не ссы, Евкакий! Я ж председатель! — улыбнулся напоследок Михаил. — А теперь… бегите, глупцы. Батька село спасать будет. Пять лет спустя Потрёпанного вида каратист, который давно уже ушёл из разведки в запой, сидел под берёзой и допивал третью бутылку водки. Компанию к этому завтраку ему составил единственный непьющий в селе человек — мальчик Ваня из клана Учиха. Ваня, к слову, поглядывал на ворота родного дома, явно намереваясь сбежать. — Вот так вот, Ванька, — прохрипел Евкакий. — Были у меня сослуживцы. И нет у меня сослуживцев. Всех схоронил. Проклятый я. — Э... — С дядьки твоего все началось. Дядька у тебя знатный был, хороший мужик. Я тебе о нем не рассказывал, его придавило насмерть берёзой… было нас в отряде… — Ваня! Бегом домой! — крикнула на всю улицу громкоголосая мамка. — Присмотри за Сеней, а то он в люк упал опять! Иван несказанно обрадовался. Евкакий отхлебнул ещё и кивнул. — Беги, малой. За братом смотреть важно — не дай Бог дебилом вырастет. Я хоть по крови брата не имею, но был у меня брат. Да такой, что всем братьям брат, его звали Олегом, я тебе о нем не рассказывал… Но Ваня уже унесся к маме на всех парах. А Евкакий Хатаке, он же пятикратный победитель конкура на лучшую депрессию, ещё долго смотрел ему вслед. — Все уходят. Все уходят. Ближайшие годы все события Малого Коноховска, как и прежде, будут проходить мимо него. Год спустя — Евкакий, мы мир с Ивагакуровкой подписали! — Угу. Ещё год спустя — Евкакий, у Поволжья новый председатель! — радостно объявил Гаврила, барабаня в заколоченные окна. — Угадай, кто? Ты шо там бухаешь опять? — Угу. Ещё год спустя — Евкакий, прикинь, Учихи военный переворот готовят! — Угу. Ещё год спустя — Так, щегол, открывай, — рявкнул Джеки Чан. — Кодировать тебя будем. Евкакий аж подавился настойкой боярышника от того, КТО был автором этой фразы. — Мужики, ломай двери, — кивнул Джеки Чан, не дождавшись ответа.***
— Это невозможно, — с придыханием сказала Надька. — Отвезли его кодировать в райцентр, так он забухал с наркологом. Это гендзюцу. — Шаринган Олега, — прошептал Джеки Чан. — Мы не справимся. Здесь нужен другой метод. Более научный. — Наука здесь бессильна, — покачал головой Остромысл. — На этом экстренное совещание Легендарных Санинов считаю оконченным. Ещё спустя какое-то количество лет, которое пролетело для почётного разведчика как один вечер Третий председатель Малого Коноховска, занявший пост главы села после смерти в огне своего преемника и неудавшегося военного переворота задумчиво смотрел в окно. — Товарищ председатель, — робко кашлянул в кулак учитель школы каратистов, Игорь Ирука. — Вы щас в своём уме? — Совершенно верно, Игорёк, — пыхтя трубкой, кивнул председатель. Игорь Ирука перекрестился. — Да пожалейте ж детей. Ну ладно двое из них сироты, родители не прибегут жаловаться… — … да, это я хорошо придумал… — Но вы девочку пожалейте! За что ж детям такое наказание? Председатель с кряхтением встал со стула и встал у окна. — Игорёк, я все решил. Вон он, уже идёт. Встав рядышком и тоже взглянув в окно, учитель закрыл лицо рукой. — Да он же снова поддатый. — Тем легче будет его уломать. В коридоре послышались шаги. Наконец, дверь скрипнула и открылась, а Евкакий, подтянув ворот водолазки, дабы не дышать на таких важных людей перегаром, чуть качнулся. — Садись, Евкакий, — указал на стул председатель. — Дело к тебе важное. — Это не я въехал в берёзу на служебном «Запорожце». — Что? — Ничего, — тут же замял разведчик. Игорь Ирука качал головой, но председатель уже все решил. — Евкакий Хатаке, — важно произнёс он. — Отныне ты назначаешься Государственным Комитетом Каратистов и лично мною сенсеем команды юных школяров. Евкакий аж рот приоткрыл. — Я? — Головка от хуя! — Игорёк, ну ты ж педагог, — вразумил председатель. — Извините, товарищ, просто бомбит у меня, — буркнул учитель. Председатель пропустил это мимо ушей. — Евкакий Хатке, — снова сказал он. — Властью данной мне народом, назначаю тебя сенсеем команды номер семь. Отныне и навеки ты станешь сенсеем и образцом нравственности, мужества, патриотизма и силы духа для Никиты Узумаки, Семена Учихи и Светланы Харуно. — Бля, а других не было чтоль? — недовольно буркнул Евкакий. — Нет, ну вы на него гляньте! — снова взорвался Игорь Ирука. — Ему такую честь оказывают! — Ой, предлагают они мне нянчить двоечника безмозглого, сына красноглазых экстремистов и какую-то ноющую девку. Поняв, что разведчик вмиг раскусил его и втюхать проблемную команду будет не так просто, председатель тоже блеснул хитростью. — Нет, Евкакий. Я предлагаю тебе учить сына председателя Михаила, племянника берёзой убиенного Олега и потенциальную медсестру премудростям каратэ и пояснить молодым, что значит быть настоящими сослуживцами. Евкакий аж привстал, вытаращив глаза. — Больше некого просить, — многозначительно покачал головой председатель. И хотел добавить ещё что-то, но было уже незачем. Разведчик, сжав руку в кулак, оцепенело застыл у окна. — Вот он какой, значит. — Кто? — Мой путь каратиста, — прошептал Евкакий благоговейно. — Схоронил всех, с кем тогда в отряде был, а значит плохой я сослуживец. Но сенсеем я буду таким, шоб щеглы потом своих щеглов учили, что значит быть настоящим каратистом. — Только ж это… Евкаий, — проговорил нехотя Игорь Ирука. — Ты бухать кончай. Евкакий нахмурился. — Что, совсем? — Да шо ж мы, волки, — смилостивился председатель. — Чуть-чуть можно. По праздникам. — Мы люди простые, деревенские, у нас что ни день, то праздник… — Евкакий! — Но ради пути каратиста, — уже строже сказал разведчик, уперев руки в бока. — Я на все готовый. Заводите пиздюшат. Я их научу Родину любить. Так и стал Евкакий Хатаке примерять на себя тяжкое бремя сенсея. А хуле делать, когда один он во всем мире остался, тут или спиваться, или…***
— Дед! Дед, мы чуть в знак не въехали! — послышались тоненькие вопли на заднем сидении «Волги». Евкакий вздрогнув, прервал рассказ и, глянув в зеркало заднего вида сначала на помятый дорожный знак близ дороги, перевёл взгляд на троих детишек. — Вы хто? — ужаснулся разведчик. — Ну дед! — Тьфу, ты, внуки-хуюки, никак не могу к вам привыкнуть. И, смилостивившись, потрепал внучку по волосам. — Так, на чем я остановился? — припоминая с ностальгическим экстазом, протянул Евкакий. — А, так вот, дал мне, значит, председатель под расписку команду каратистов. Ребята на вид туповаты были, один так вообще, откровенно говоря, дебил, но не это важно. А знаете, что главное? Дети молчали, ибо за три часа дороги и дедовых баек уже поняли, что любой ответ и любой вопрос чреват предсказыванием длинной истории про сослуживцев, арматуру и березу. — Главное, — сам ответил Евкакий. — Это дух сослуживцев, который в молодых воспитывать надо. Шоб они знали, шо один в поле — не воин. Запомните, дети, каратист когда один — это лёгкая мишень. А когда их много, да всем отрядом, да всем селом — это такая сила лютая, что враги танки свои сразу обратно разворачивают. Так-то. Долгая дорога из Поволжья подходила к концу. Убаюканные дедовыми рассказами внуки уже посапывали, а Евкакий, неутомимо глядя перед собой, дождался-таки заветного момента — когда на горизонте появились пейзажи родного села. Малоконоховские Бугры, памятник председателей, обмалёванный нехорошими словами и рисунками, здание сельсовета, на балконе которого сушился застиранный плащ председателя Никиты. А когда появившуюся из-за холма «Волгу» заметили малоконоховские каратисты и тут же на всю область разразились радостными криками, Евкакий вжал педаль газа так сильно, что мотор взревел, а разбуженные внуки перепугано завопили. Сбив кривой знак «Осторожно, дети», чёрная «Волга» остановилась у здания сельсовета. Евкакий Хатаке торжественно распахнул дверь и не успел выйти из машины, как его за руку вытащил сам председатель и сжал в крепких объятиях. — Сенсей! — орал Никита, поливая слезами водолазку почётного разведчика. — Вернулся! — Мистер Евкакий! — отпихнув Никиту, кинулся обниматься простой русский парень Савелий, уже заранее обливаясь слезами. — Уйдите! Уйдите все! — верещала Света, таща огромный каравай. — Пустите к сенсею! Пустите! Но её тут же оттолкнул в сторону Семён Учиха, который хоть и был холоден и брутален, но знал, что сегодня можно и немножечко повсхлипывать. Умудрившись разом стиснуть всех четверых в объятиях, Евкакий сделал шаг назад, чтоб гордо осмотреть своих щеглов: — Никита, Семён, Светлана и Савелий, — произнёс он гордо. — Лох, дебил, истеричка и пиндос. Фантастическая четвёрка. Четыре всадника Апокалипсиса для каждой гниды, что позариться на наше село. — Ой, ну ладно вам, сенсей, — засмущался Никита. Шагая под радостные крики односельчан к сельсовету, Евкакий вертел головой, глядя на знакомые лица друзей детства, коллег старых и новых, учеников и учителей, вдыхал запах родного воздуха и улыбался во всю харю под воротом водолазки. — Евкакий Емельянович! — кинулся к нему наследник председателя. — Бориска, — усмехнулся разведчик. — А шо за хрень у тебя в глазу? Бориска потёр ладошкой свой правый глаз, который выглядел так, будто в него светили фонариком. — Это Джиган, моё, крутое дзюцу… — Джиган — это рэпер. Джоган, Джоган, сколько раз учить, — прошипел на него Сеня-сенсей. — Ну хрень, — глядя в новое глазное дзюцу пацана, заключил Евкакий. — Такая же хрень, как и твоё оригинальное аниме. Эх, хорошо здесь весною! Да, внуки? Внуки? Внуки, шо вы там жметесь! Вы посмотрите, какая красота вокруг, какие… И, завидев далеко в толпе до боли родную фигуру, замер на полуслове, позабыв и про внуков, и про окружающих. Каратисты в толпе расступились, и Олег Учиха, сглотнув слёзы, раскинул руки. — Иди, хуй одноглазый, — проговорил Олег. — Обними сослуживца. — От одноглазого слышу, — тоже не сдержался Евкакий. Каратисты, обменявшись короткими взглядами, бросились обниматься со скоростью, что была быстрее скорости звука. Со скоростью сослуживцев, которые, спустя три года, увидели друг друга снова.