Пятая история

      Мальчик впервые заснул, крепко обняв альбом с мамиными рисунками. Он поймал себя на мысли, что забыл признаться себе ещё и во вселенской усталости, что медленно разливалась по истощенной душе и будто смеялась над его бессилием перед судьбой. Тис не пришёл в ту ночь, когда слишком взрослый для своих лет мальчик впервые уснул, зная, что больше теперь некому заботливо укрыть его одеялом, а перед этим несколько раз прошептать: «Иди спать к себе, Конор».       Снизу ещё доносились знакомые голоса. До ноющей боли знакомые, но, не слыша их, бабушка Конора тоже не могла сомкнуть глаз. Тогда он начал осознавать, как восхищается этой сильной женщиной, которая, встав поутру, позовет его завтракать и, убедив себя в том, что сама вытащила диск с семейным архивом ночью, быстро убежит на работу в бессменном строгом костюме. Конор еще несколько раз успел извиниться, что разбил её извечно верные часы вместе с идеальной комнатой, в которой они стояли, но скоро понял — она сама их тайно ненавидела, ведь те так неумолимо приближали страшную минуту для её дочери и мамы единственного внука.       Тис обещал быть рядом. Тис обещал вылечить Лиззи при любой возможности, но, видимо, у болезни были свои планы и цели. Почему его нет? Неужели он решил, что именно сейчас с ним происходит то, что можно выстоять в одиночку?       Разлепив красноватые от слёз и бессонницы глаза, Конор ещё раз посмотрел на часы — половина второго. Не придёт…       Материнские рисунки один за другим оживали в его сознании. Оказывается, монстр с бездонными янтарными глазами был знаком ей с самого раннего детства, и она сама помогла сыну спрятаться в его могучих спутанных ветвях от всех горестей скучного, серого, реального мира.       Монстр. Конор всегда называл его так, да и сам Тис любил это имя, но настоящими монстрами мальчик привык считать людей из реального мира, не принимающих тех, кто не похож на них. На картинах матери все они изображались одинаковыми, пустыми, жестокими, но малодушными и мелочными и от того не имеющими сил уничтожить большую душу, умеющую мечтать, не могли связать её своими верёвками и подчинить себе. Тогда Конор ещё не задумывался о том, что в мире нет только положительных героев, и далеко не всегда встречаются абсолютно отрицательные.       В уютной комнате, где всё напоминало о той, что подарила мальчику жизнь, постепенно становилось душно, хоть окна были распахнуты и ветер трепал на них занавески, а очередной порыв раскрыл мамин альбом. Заботливо пролистав каждую страничку, он будто замолчал, и Конор представил себя, как так же, замерев, смотрел на последний рисунок, на котором был изображён могучий монстр, а на его плече — маленькая Лиззи. Теперь мальчику стала ясна та жуткая духота, сдавившая горло и заставившая вновь спустить ноги с постели, чтобы потом, быстро одевшись, на цыпочках выскользнуть из, опустевшего без материнского голоса, дома.       Ветер не желал выпускать Конора на улицу, ветер бескомпромиссно гнал его назад к дверям, но человеческие ноги были упрямее стихии, как и, впрочем, вся человеческая сущность. Древнее тисовое дерево, казалось, двигалось к нему навстречу, встречая властными взмахами раскидистых ветвей, шёпотом листьев под гомон разгулявшейся бури, логичным завершением которой скоро станет ливень. И вот здесь духота ушла; мальчик устало припал к широким корням, уходившим далеко под землю. Он хотел спрятаться в них, слиться с ними, будто там, где они кончаются, найдёт то, чего так страстно желает.       — Расскажи мне историю…       Должно быть, услышав осиротелый, срывающийся шёпот, на землю упали первые холодные капли прямо рядом с его лицом. Издав хриплый вздох, монстр заботливо укрыл мальчика ветвями в ответ, и тот улыбнулся, зарываясь в листву поглубже.       — Ты простудишься, Конор.       — Расскажи.       Мудрые глаза Тиса, как всегда, полыхали огнем, и мальчик снова вспомнил о наказании, которое заслужил за то, что лгал, мучительно, но покорно отпуская маму в когтистые лапы смерти. Он вдруг ещё более ясно стал понимать истории чудовища, так похожие на сказки, но только в сказках так от боли не кричат.       — Не оставляй меня.       Тис ещё раз вздохнул, медленно подняв мальчика на ладони, и бережно укрыл второй.       Белые пятна появлялись одно за другим и, разбавляя черноту, порождали знакомые образы.       — Что ты видишь? — спросил голос.       — Зимнюю улицу. На ней горят ночные огни. Мама с папой идут.       — Да…

***

      Скрипучий мороз касался всего вокруг, но этих двоих грела любовь, об которую он обжигался. Погода была бесснежная, и весь снег, что успел нападать за день, искрился так, будто это звезды решили снизойти до людей с неба.       Лиззи хотела нарисовать это. Правда понимала, что такую красоту вряд ли сможет воссоздать даже самый великий художник, ведь ни одна, даже самая волшебная картина не сможет передать той торжественности, в которой довелось побывать лично. Люди всё видят и ощущают по-разному.       В двух любящих сердцах жила гармония, которую, к сожалению, не каждый может вынести, а твоя мама была особенной, мечтающей натурой. Придумывала, создавала… И отец твой такой, правда более реальный и, как оказалось, желающий строить свою жизнь иначе. Их мальчик…       — Это я.       …явил собой итог этой великой любви. Он живёт, как дань ей. Всегда любимый, и не покинутый, просто молодые сердца так легко обжечь.       Когда она хлопотала на кухне, любимый не сводил с неё глаз и немел, не смея признаться, что, как сейчас говорят, «перегорело», но солгать было страшнее, чем разрушить эту прекрасную картинку, в которой пело и дышало солнцем абсолютно всё — от пола и потолка, до ложек и тарелок.       Лиззи не опустила рук, когда пришлось отпустить свою любовь, ведь сама тайно чувствовала то же самое. Вот тогда я снова пришёл на её зов, она просила разрушить…       — И ты разрушил? — снова дёрнулся Конор.       — Да. Но было бы самой большой ошибкой, разрушить материальное и заодно вырвать мечту.       Маленькой девочкой она мечтала улететь в небо, посмотреть на землю с высоты. Ей снились сны в тёмно-синих тонах чернил, где она бесстрашно гуляет по дороге, по бокам которой простираются высокие темные леса. Над нею пролетает вертолёт…       А после картинка меняется, и вокруг неё скачет забавный щенок, который хоть и слишком мал, зубы и когти не остры, но такого верного и храброго сердца, как у него, нет ни у кого на свете… Дорогу им освещает белая луна.       — Как красиво, — выдохнул Конор и почувствовал, как слезинка скатилась по щеке и спряталась под воротом футболки.       — Да…       Она призвала монстра, чтобы научиться гневу и разучиться прощать, холодно принимая удары судьбы, но не желала, чтобы её мальчик был таким, а так не бывает. Лиззи вечерами качалась на тисовых ветвях и в один из таких вечеров поняла, что приняла правила игры других — серых и пустых, которых рисовала.       — Как ты думаешь, она ушла в свои рисунки? Туда, где живёт могучий Кинг Конг, Моби Дик… Туда, где ты?       — Может быть, — янтарные глаза взглянули на Конора с нежностью, которая так не гармонично сочеталась вместе с суровыми чертами лица. — Теперь спи…       Конор вздрогнул, ощутив на спине что-то мягкое и тёплое, но открыть глаза больше не было сил. Дождь падал где-то далеко.       — Обещай, что никогда не оставишь меня, Тис.       — Обещаю, — тугие ветви крепко прижимали его к себе, и свой последний вопрос в эту ночь он задал уже в мыслях.       — Чем заканчивается эта история?       — Её мальчик вырос. Она счастлива. И он был рад видеть её счастье там, где нет боли. Он боялся пустоты, но было совсем не пусто, не холодно. Тепло...

***

      Утренние лучи робко коснулись листвы, будто бы и не желая никого будить. Открыв глаза, Конор О’Молли обнаружил себя лежащим под зонтом на тисовых корнях и укрытым теплым пледом, а рядом тихо дремала бабушка.       Сегодня они будут вдвоём. Сегодня можно забыть обо всём ином. Каждый хотя бы однажды имеет на это право…