Violindseys

      Лишь один шанс, лишь один вдох…       Линдсай вдыхает поглубже и одергивает капюшон прозрачного дождевика. Тучи под ее ночами насыщенно-серые, полные воды вперемешку с громом, и муза с наслаждением ощущает, как колючими змеями вьются вокруг молнии. Далеко внизу праздничной гирляндой сверкает ночной Токио, и она понимает: пора. Смычок привычном движением ложится на струны синей скрипки; первые ноты не заставляют себя долго ждать. Линдсай всегда начинает первая, задолго до всех, и это даже как-то грустно и одиноко — сестры никогда не вступали вместе с ней.       Линдси смотрит на нее с крыши небоскреба и хмыкает, поправляя пиджак. Ветер треплет красный платок, розой выпирающий из ее нагрудного кармана, но муза не боится, что тот может улететь. На серый бетон падают первые дождевые капли — стало быть, сестра уже приступила к увертюре. Линдси оглядывает горизонт: Лин-Зи и близко не видать. Вот ведь необязательная дуреха! Концерту не случится, если хоть одна из муз не появится! Переместив массивное кольцо с указательного пальца на мизинец, чтобы не мешалось, муза выхватывает из воздуха алую скрипку и присоединяется к сестре.       Попавшая под гипноз природа замирает, в трепете слушая мелодию дождя.       По пузырькам воздуха в образовавшихся лужам идет Линдсей, радостно цокая каблуками по теплой воде. Перламутровая скрипка небрежно лежит у нее на плече, и муза словно не чувствует ее веса, останавливаясь у ярких витрин и засматриваясь на изящные человеческие безделушки. Лин-Зи наверняка бы они пришлись по душе! Муза оборачивается, вертит головой, и ее улыбка гаснет. Она все еще ищет лицо сестры в толпе, но с грустью понимает, что ее нигде нет. Неужто… Не пришла?       Дождь усиливается, и Линдсей понимает, что пора бы и ей начать свою партию. Она вертит в руках смычок, идя по воде и не боясь упасть — потому что есть та, кто поймает, если она упадет. Пузырьки лопаются с тихим звоном, незаметно примыкая к празднику ночной грозы.       Льинсьи встречается с сестрой взглядами и вскидывает голову, звякая новыми серьгами. Линдсей надувает губы, как маленький ребенок, и муза беззлобно смеется, выпуская очередного подобранного ей щенка. Льинсьи сегодня розовая, необычайно розовая — сестра думает, что из-за концерта, не иначе. Линдси кивает им с крыши, мол, не задерживайте кульминацию, и ее сестра, театрально вздыхая, берется за крапчатую скрипку. Музы вдвоем идут по асфальту, сине-лиловому от уличных огней, а за ними распускаются цветы сливы, розовые, совсем как Льинсьи.       Линдсай держит половину неба, крича сестрам: «Мы — это предзнаменование!» — но сама не скрывает разочарования от отсутствия Лин-Зи. Неужели они не могут собраться хотя бы по такому случаю? Музы производят нужное впечатление только когда они все вместе — и как же им, увольте, завершать без последней сестры? Она должна была поставить финальную точку!       Неожиданно горизонт загорается золотым, и узы со смесью удивления и облегчения смотрят на Лин-Зи, скрывающую глаза за круглыми синими стеклами. Ее серебряная скрипка пробуждает солнце, и Линдсай, подхватив мотив, утихомиривает дождь. На крыше Линдси фыркает, но все равно приветственно машет сестрам смычком, и те спускаются к ней по дождевым каплям, не выпуская скрипок из рук. С земли в мыльном пузыре поднимаются Линдсей и Льинсьи, уже посылающая остальным воздушные поцелуи, и музы, объединившись, доигрывают последние такты.       Их концерт окончен. Неспящий Токио празднует приход весны.