За пределами вероятного

      С момента знакомства и посиделок в баре с Киллианом Джонсом прошло уже три долгих месяца, а несостоявшийся приемный отец Амелии не выходил из головы. Даже хуже: Эмму пугало, с каким постоянством пальцы тянулись к телефону и прокручивали список контактов до нужного имени. Но Эмма откладывала мобильный, а то и вовсе отключала — от греха подальше. Она старалась убедить себя, что теперь для счастья у нее есть всё, что нужно: друзья, работа и, конечно, любимые дети. Амелия и Генри подружились еще раньше, когда сын с легкостью вошел в роль старшего брата, защищающего сестру от любых нападок и обид сверстников — впрочем, еще до официального удочерения Генри никому не позволял дразнить Амелию из-за того, что она сирота. С Александрой, дочерью Эшли, они и вовсе стали неразлучны.       Конечно, не всё было безоблачно: летние месяцы, принесшие не только невиданную для штата Мэн жару, но и толпы туристов в небольшой Сторибрук, заставляли Эмму задерживаться на работе, вынуждали просить присмотреть за Амелией чету Ноланов или Руби. Эмма уже несколько раз просила Реджину пересмотреть бюджет и нанять в участок еще одного помощника (хорошо, что Август проявлял неслыханное великодушие и соглашался работать в ночные смены). Но мадам мэр была непреклонна. Вероятно, считала достаточной ту помощь, которую оказала шерифу при удочерении Амелии (с таким аргументом сложно было спорить: процесс прошел гладко и быстро, почти как по волшебству, и Эмма нехотя признала, что произошло это во многом благодаря рекомендациям мэра Миллс, много лет назад прошедшей через процесс усыновления Генри).       К списку проблем Эммы добавились попытки Руби свести ее с кем-нибудь (особенно она ратовала за нового капитана порта). Благо Эмма научилась зарезать на корню любые разговоры о нем, не удосужившись даже узнать имя. И еще она была благодарна судьбе (хоть раз в жизни), что за всё лето в порту не произошло ни одного инцидента (чудеса, да и только), что избавило Эмму от необходимости встречаться с ним лично.       Разумеется, помимо Амелии и бесконечной работы, были еще причины, по которым Эмма отмахивалась от перспектив устроить личную жизнь.        За все эти годы она научилась различать почерк Вселенной: первая часть ее татуировки, слово «капитан», появилась после приезда в Сторибрук. Не нужно быть десяти пядей во лбу, чтобы догадаться, кем именно окажется капитан порта, и Эмма боялась полюбить его. Теперь, когда она открылась Генри, Амелии и друзьям, это было реально, и это злило Эмму больше всего: ее выбор, ее поступки — то, что она осталась в Сторибруке ради Генри, и удочерение Амелии — только подталкивали ее к родственной душе. Эмма понимала, что лишь оттягивает неизбежное, но упрямо отказывалась быть марионеткой в руках Вселенной.       Возможно, именно поэтому ее так отчаянно тянуло к Киллиану Джонсу. Эмма никогда не верила в глупости вроде любви с первого взгляда (разве что для идиотов-соулмейтов…), но с Киллианом всё было до боли похоже на нее — сродни свободному падению с твердым знанием, что тебя подхватят крепкие руки. Не считая первых двух минут, когда мужчина бесстыдно раздевал ее взглядом, он смотрел на нее как на самого важного и дорогого человека в мире. Казалось, понимал ее без слов, а еще… в его голубых глазах в те моменты, когда он не говорил об Амелии, горело самоуничтожающее пламя. Он как будто стыдился самого себя, такого, какой он есть. Хотя, многократно прокрутив в голове воспоминание об их разговоре, Эмма так и не смогла понять, откуда это чувство взялось. Или же она понимала Киллиана настолько хорошо, что боялась признаться в этом даже самой себе. Эмма не знала Киллиана (много ли узнаешь за два часа беседы?), но чувствовала, что они похожи: и на него прошлое давило со страшной силой, отравляло его существование, заставляло прятать доброту, отзывчивость и благородство под маской.       А еще Киллиан был привлекателен, сексуален и обаятелен — даже неудобный разговор о том, почему каждый из них решился на удочерение, он сумел разбавить ненавязчивой шуткой и искренней улыбкой. Эмма с легкостью могла представить его рядом. Воображение красочно рисовало ласки его губ и рук. По коже бежали мурашки от предвкушения его поцелуев. Это испугало Эмму до чертиков еще тогда, в баре. Она даже на пять минут выпала из беседы, пытаясь собраться с мыслями.       Эмма попросила Киллиана дать ей время. Она, конечно, не собиралась лишать его возможностей общения с Амелией. Это было бы подло, особенно после того, как он согласился забрать документы, а ведь для него эта уступка была не из простых — рассказы Киллиана об Амелии буквально излучали любовь и даже благоговение, а Эмма просила его отречься от ребенка, пусть и не навсегда. Она обещала связаться с ним, когда процесс удочерения завершится и всё более или менее уляжется. По глупости ли или же по великой мудрости Эмма намекнула, что и сама не против общаться с Киллианом. Он тогда ответил коротким «хорошо», но в его глазах она прочитала больше. Намного больше. Мужчина что-то недоговаривал, и, несмотря на почти непреодолимую тягу к нему, Эмма так долго оттягивала звонок.       Ей нужно было свыкнуться с мыслью, что не одна она с трудом открывается людям. Тайны Киллиана не могли быть хуже ее собственных — хуже воровства, бродяжничества и родов в тюрьме. Что бы ни случилось с ним раньше, что бы не тяготило его, Эмме было всё равно (эта мысль выкристаллизовалась окончательно, когда Амелия рассказала ей о Киллиане). «Каждый заслуживает второй шанс», — так любила повторять Мэри Маргарет, и особенно часто, глядя на Уилла Скарлета и нового библиотекаря Белль.       Возможно, второй шанс Киллиана был рядом с ней, с Эммой Свон? И к черту планы Вселенной и какого-то капитана!       Ее симпатия к Киллиану была взаимной — это Эмма просто знала. Доказательством служило заполнившее его черты облегчение, когда на его подчеркнуто нейтральный, осторожный вопрос о ее муже или бойфренде Эмма ответила отрицательно.       Только вот… Киллиан не звонил, а ведь номер у него наверняка сохранился. Киллиан не был похож на того, кто просто так сдается. Но Эмме было трудно поверить, что мужчина способен быть настолько терпеливым, так долго ждать, давать время подумать и принять решение.       Эмма трусила сделать первый шаг. Это выводило ее из себя.       Злило ее и то, что новый капитан порта тоже не пожелал представиться. Никаких признаков любопытства. Пусть даже он не был ее соулмейтом, но неужели ему не интересно познакомиться с шерифом? А как же правила хорошего тона и любопытство? Или же капитан порта был родственной душой Эммы и прекрасно осознавал последствия? Быть может, у него осталась девушка там, откуда он приехал? Быть может, его сердце уже занято?       Эмму день за днем разрывали противоречивые чувства. Она многократно повторяла слова Киллиана, которыми он резюмировал их беседу о том, почему Эмма пока не желала пускать еще кого-то в жизнь Амелии: «Ты не хочешь делить еще одного ребенка с посторонним человеком. Я понимаю, лапочка». Этот мужчина не собирался переманивать Амелию и не планировал ее похитить. Он просто тоже был привязан к ребенку.       Самовнушение в конце концов сработало. В первую субботу сентября, спустя полтора месяца после удочерения Амелии, она набрала номер телефона Киллиана Джонса. Дальше лишать их с Амелией общения было просто несправедливо.

***

      Пусть их беседа была короткой, но Киллиан успел понять, что жизнь Эммы Свон не была простой. Слушая ее рассказ, он с каждой секундой все больше убеждался: о чем бы не попросила Эмма, он выполнит, не задавая вопросов. Он забрал документы на удочерение, получив при этом понимающий взгляд миссис Морган. И он пообещал подождать — позволить Амелии привыкнуть к жизни в доме Эммы. На задворках сознания у Киллиана тогда мелькнула догадка, что Эмма просто боится конкуренции, что ребенок может отказаться от нее. (Нелепо.)       У Киллиана была всего одна (высказанная в слух, разумеется) просьба к Эмме: хоть изредка видеться с Амелией. То ли их странная связь работала в обе стороны и Эмма тоже не могла отказать ему, то ли он действительно ей понравился, но ее тон, поначалу резкий и печальный, стал мягче, и она согласилась на его условие. Киллиан был уверен: под конец их беседы Эмма почти флиртовала, что можно было занести в победную графу.       Он пообещал дать Эмме время, и оно, это самое время, текло так медленно, словно маятник Вселенной вдруг сделали в два раза длинней — последние дни, проведенные в Бостоне, и первые дни в Сторибруке казались Киллиану бесконечными.       Городок был не так уж плох, особенно если учитывать тот факт, что его от Бостона разделяли два часа езды — это удерживало Киллиана от постоянных порывов вернуться туда, найти Эмму и Амелию. Он представлял их гуляющими вместе и заказывающими любимое ванильное мороженое девочки. Фантазии Киллиана были о семье и светлом будущем (невероятно!). И как бы его не огорчало то, что Эмма помешала удочерить ему Амелию, он надеялся, что каким-то чудным образом всё устроится. Не зря же они с Эммой — родственные души. Пусть он никогда не заслужит эту прекрасную женщину, но, может быть — только может быть, — именно ему суждено сделать ее счастливой?       Первые недели вдали от Бостона и Эммы казались ему мукой? Что ж, тогда последующие месяцы можно было смело назвать агонией. Белль видела, как ему тяжело, сопереживала. Они с Уиллом пытались поднять ему настроение, но это было бессмысленно — он чувствовал себя с ними третьим лишним и силился не вспылить, вымученно улыбался и пытался быть прежним собой.       В конце концов, Белль не выдержала:       — Если ты так скучаешь по Амелии, то пойди и проведай её! Я устала от твоей кислой мины, Джонс.       — Я обещал подождать. Эмма просила меня об этом. Я не могу позвонить и потребовать встречи, Белль. Я даже не знаю, в каком районе Бостона ее искать… И это хорошо, потому что иногда я начинаю сходить с ума и хватаюсь за ключи, чтобы поехать в приют, спросить миссис Морган, где живет Амелия, посмотреть на нее хотя бы издалека.       — Стоп! Какой к черту Бостон? Я видела Амелию в кафе «У бабушки» здесь, в Сторибруке. Ее же удочерила местный шериф Эмма Свон. Я думала, ты знаешь…       Киллиан не знал.       Но теперь, когда счастье было на расстоянии вытянутой руки, не погнаться за ним было невыносимо тяжело. Киллиан никогда не считал себя достойным счастья, достойным Эммы, но искушение было слишком велико. За сдержанное обещание он платил чересчур высокую цену, которая была почти неподъемной. Избегать шерифа, улаживать все недоразумения и потасовки в порту собственными силами. Не появляться в барах и не пересекаться с ней в супермаркете или кафе…       Да, это определенно была агония.       Он спасался поездками в Бостон, общением с сиротами в приюте и (даже) помощью миссис Морган. Заведующая детским домом смотрела на него, будто чего-то ждала. Возможно того, что место Амелии в его сердце займет другой ребенок.       Этого не происходило. Сердце — не машина, к которой всегда можно найти или изготовить сломавшуюся деталь. Нельзя заменить одного человека другим, даже очень похожим, пытаясь вызвать те же чувства, и заполнить пустующее место в душе.       В субботнее утро, когда Киллиан был на полпути из Сторибрука в Бостон, его телефон зазвонил. Увидев на экране имя Эммы, Киллиан поспешил съехать на обочину и снять трубку.       — Эмма? — его голос предательски дрожал.       — Здравствуй, Киллиан. Я…       — С Амелией всё в порядке?       — Да, всё отлично. Ты… всё ещё хочешь с ней увидеться?       — Я буду рад видеть вас обеих, — не скрывая эмоций, признался Киллиан.       — Хорошо. Только с одним условием.       — Снова условия, Эмма? — усмехнулся он.       — Да… Нет… Я не знаю. Амелия рассказала мне о тебе. Но… будет странно, если мы просто встретимся как знакомые. Она может обидеться на меня. Амелия - умная девочка. Быстро поймет, что к чему. В общем, куда нам пойти, чтобы встреча выглядела натуральной?       Раздумье Киллиана продолжалось всего пару секунд.       — Я буду ждать вас в океанариуме. Там более вероятно встретить меня... случайно, — с ноткой сарказма отозвался он. (Киллиан чувствовал, что это злит Эмму, но играми в кошки-мышки он был сыт по горло). — Когда мне вас там ждать?       — После ланча. В час.       — До встречи, Эмма.       Киллиан повесил трубку. Голова шла кругом — то, чего он так долго ждал, наконец, произошло.       Напомнив себе, что Эмма не знает о его переезде в Сторибрук, Киллиан вырулил на дорогу и вместо приюта взял курс на ближайшую автомойку в черте Бостона.       Мадам шериф, его Эмма, вероятно, сегодня не увидит его черного «жука», но Киллиан не мог рисковать, что покрытый толстым слоем грязи автомобиль случайно расскажет о том, о чем пока говорить не стоило.       Это без сомнения испугает Эмму, она больше никогда ему не позвонит, а то и вовсе сбежит из Сторибрука.

***

      Эмма считала себя неплохой актрисой — годы охоты за преступниками всё-таки были неоценимым опытом, но даже ей было тяжело не броситься в объятия Киллиана, тогда как им пришлось заново знакомиться, всего лишь пожимая друг другу руки.       — Эмма, то есть мама, это Киллиан! Помнишь, я тебе рассказывала? — густо краснея, почти вскричала Амелия, когда они "случайно" наткнулись на прогуливающегося между аквариумами Киллиана.       — Да, помню, — сдерживая рвущийся наружу смех, ответила ей Эмма.       Киллиан при этом тоже имитировал удивление и смущение, очаровательно теребя правое ухо большим и указательным пальцами.       — Киллиан, это моя приемная мама, Эмма.       — Очень приятно, Эмма.       Вслед за обменом любезностями последовало названное рукопожатие. Само по себе невинное прикосновение — это уже было слишком для взбунтовавшихся гормонов Эммы. Когда же Киллиан в галантном жесте прижался к костяшкам ее пальцев губами, пульс Эммы зачастил, и она тоже покраснела, как девочка-подросток, на которую обратил внимание самый популярный мальчик в школе.       Если бы Эмма Свон верила в волшебство, то наверняка списала бы свою реакцию на чью-то магическую выходку. Ее словно опоили любовным зельем или крепким вином, которое много лет выдерживали, чтобы стереть у Эммы Свон все имеющееся благоразумие.       На миг у Эммы мелькнула крамольная мысль, что Киллиан — ее соулмейт, слишком легко она теряла разум в его присутствии. Но он ведь не стал бы скрывать, если бы у него на груди была татуировка с фамилией «Свон»? Никто в здравом уме не станет стыдиться того, что у него есть соулмейт. Не мог же он понять, что у нее к поиску родственной души особое отношение?       — Мам, мам! Можно мы с Киллианом погуляем вокруг и посмотрим рыб? А ты посиди. Ты ведь говорила, что устала, да? — голос Амелии вернул Эмму в реальность. Она поспешно выдернула руку, которую после поцелуя сжимал в пальцах Киллиан, и кивнула.       — Ладно. Я буду здесь, но с вас не спущу глаз! — обращаясь скорее к Киллиану (и мысленно повторяя «Соберись, Свон! Черт возьми, соберись!»), ответила Эмма. Он всё это время разрывался между необходимостью смотреть в глаза Эмме и Амелии.       — В противном случае я был бы разочарован, Эмма.       Этот нахал подмигнул Эмме, и они с Амелией направились к аквариуму с тропическими рыбами. Через пару шагов дочь обернулась и заинтересованно посмотрела на Эмму. В озорных детских глазах плясали чертики. Не новость, что Амелия, маленькая лиса, не прочь гоняться за двумя зайцами, и теперь Эмма буквально слышала, как в ее маленькой голове вертятся винтики и шурупы, составляя план. В ней совершенно точно проснулась маленькая сваха (не стоит так часто оставлять дочь с Руби и Мэри Маргарет!).       По дороге домой Амелия не умолкала — расхваливала Киллиана, как только могла. Эмма покрепче сжимала руль и старалась, чтобы каждое положительное качество Киллиана не оставляло гравировку в ее мозгу.       После похода в океанариум они встречались еще дважды. Обедали, шутили, прятались от дождя и любовались радугой. Гуляли по пляжу и бросали камни в воду. Когда же Киллиан предложил в следующее воскресенье пойти всем вместе в кино, Эмма решила взять с собой Генри. Возможно, это было рискованно. Возможно, это было слишком. Но и сам Киллиан был слишком.       Вопреки ее страхам, все было естественно, как будто они не раз в таком составе выбиралась на фильм. Словно нет ничего натуральнее, чем во время сеанса одной рукой обнимать сидящего справа Генри, а левой — Киллиана, искоса наблюдая, как тот, положив одну руку ей на плечо, второй обнимает сидящую слева Амелию. (Идеально и по-семейному. Эмма Свон и не предполагала, что такая картина в ее жизни вообще возможна.)       Разумеется, Амелия просила позволить ей пригласить Киллиана на день рождения. Как Эмма могла отказать умоляющему взгляду дочери и одобряющему взгляду сына? (Никак.)       Получив свой подарок от Эммы заранее, Амелия с гордым видом вытащила из школьного рюкзака листок с номером телефона Киллиана. Дочь сама приглашала его на праздник, и была немного огорчена, что Киллиан сможет приехать только поздно вечером, когда Александра и другие дети с родителями разойдутся.       Когда же он перешагнул порог дома Эммы (маленький шажок через деревянный брусок, но при этом такой огромный шаг — она впустила Киллиана в свою жизнь), придерживая аквариум с десятком рыб, счастью Амелии не было предела.       Киллиан явно хотел, чтобы девочка училась о ком-то заботиться, и определенно получил инсайдерскую информацию о том, что у Эммы аллергия на кошачью шерсть, а щенок имеется у Генри (и когда сын ночевал у Эммы, то и рыжий спаниель неизменно сворачивался на коврике возле обуви).       А еще совершенно точно Киллиан получил информацию о дне рождения Эммы. Ее броня стала рассыпаться, когда он протянул ей розу и маленькую коробочку, в которой была серебряная подвеска-лебедь.       Она пригласила его на свидание. Он, конечно, не скрывая радости, согласился.       Проводить время только вдвоем, без детей, было непривычно. Амелия и Генри, конечно, были главной темой беседы, но понемногу Эмма расслабилась и решила насладиться и обществом симпатичного мужчины. Это, наверное, было эгоистично, но при этом ощущалось чертовски правильным.       Ей тяжело было расставаться с Киллианом, тяжело было возвращаться в Сторибрук после каждого свидания. Два часа в одну сторону до Бостона, два часа в другую — домой. Постоянные переезды изматывали, и пусть Киллиан старался приезжать к ним с Амелией (его черный «жук» отлично смотрелся рядом с эмминным желтым), это не решало проблему.       Эмма ощущала, как нехотя он уезжал после очередного вечера, проведенного у нее дома, — неважно, играли ли они в Скраббл с детьми или смотрели новый эпизод «Черных парусов» на Нетфликсе; готовили ли вместе ужин или помогали Амелии чистить аквариум.       После десятка свиданий Эмма была уверена, что любит Киллиана Джонса. Это чувство стремительно заполняло каждый уголок ее души, требовало присутствия Киллиана рядом как можно чаще, и, вполне предсказуемо, ей хотелось, чтобы любимый оставался в ее постели каждую ночь, хоть и не провел в ней пока ни одной.       Эмму удивляла, возмущала и приводила в восторг выдержка Киллиана — он всегда останавливался, когда их поцелуи начинали перерастать в прелюдию, когда ласки становились всё более настойчивыми, когда сознание начинал заволакивать туман первобытной страсти.       (У него там точно всё нормально?)       Хотя интуитивно Эмма понимала, почему Киллиан находил в себе силы остановиться. Возможно, всё дело было в ней самой, в том, что она до сих пор не рассказала ему о татуировке. Киллиан, конечно, видел часть надписи, выглядывающую из домашних маек и рубашек, но ни разу не задал вопрос.       Он ждал, когда Эмма ему доверится. Она не могла - трусила. Он, видимо, читал это в ее глазах. Останавливался. Этот сценарий начал утомлять Эмму. Ее злило, что она вынуждает его приезжать из Бостона, а потом чуть не посреди ночи возвращаться домой. Ее бесила собственная трусость и неуверенность в себе.       О своих свиданиях с Киллианом Эмма не рассказывала никому. Разумеется, Руби и Мэри Маргарет пытались разузнать о таинственном бойфренде, но она лишь обмолвилась, что он тоже хотел удочерить Амелию. Руби тогда приготовилась атаковать Эмму вопросами, но на помощь пришла Мэри Маргарет, проявившая понимание, одернув подругу. Эмма в свои тридцать один не была прежней испуганной девочкой, она доверяла Киллиану, как ни одному мужчине прежде, но почему-то ей казалось, что, если она расскажет о нем окружающим, те разрушат идеальный мир, в котором жили они с Амелией и Генри.       Генри с Киллианом периодически обменивались загадочными понимающими взглядами — Эмма подмечала их безмолвную беседу. Ей хотелось допросить их обоих. Однако она сама хранила непростую тайну. Если мальчишки секретничают, то не всегда стоит вмешиваться.       Идеальный мир начал рушиться совсем не из-за рассказа Руби или Мэри Маргарет — подруги по-прежнему пребывали в блаженном (или мучительном) неведении — на второй день после Рождества (самого счастливовго на памяти Эммы: Сочельник они провели вчетвером, пересматривая «Один дома», а Рождество Эмма праздновала с Амелией — Генри отмечал с Реджиной, а Киллиану пришлось уехать из-за работы).       С ночи у Амелии поднялась температура. Эмма поила ее чаем и отмеряла дозы жаропонижающего. Она приготовилась провести день у постели дочери, но у Вселенной, как всегда, были другие планы.       Встревоженная Эшли позвонила ей около восьми утра — пропала ее дочь Александра. Голова Эммы начала идти кругом. Эшли и ее супруг Шон были соулмейтами, производили впечатление счастливой семьи, из которой вряд ли Алекс захотела бы сбежать. Девочку могли похитить. И с этим придется разбираться ей, шерифу Свон. Чертов Август Бут уехал в Нью-Йорк еще до праздника. Ноланы гостили у матери Дэвида. Руби работала…       Амелию оставить было не с кем.       Впрочем, это было не так. Пора Киллиану вкусить ту часть воспитания и заботы, которая обычно доставалась Эмме.