Муза

Анна, осознав, кто изображен на картине, стала медленно сворачивать холст в трубку. Необычайно быстро выбравшись из постели, Яков за это время успел скрыться в ванной. - Яков Платонович! – Анна подошла к закрывшейся изнутри двери, и рассерженно произнесла: – Вот эту дрянь вы называли «делом»? Вот за этим бесстыдством вы поехали вместе с Нежинской в Москву? Штольман не собирался прятаться - надев приготовленный в ванной гостиничный халат, он вышел в комнату. - Анна Викторовна, - приняв надменный вид, он высоко поднял бровь. – Полагаю, вы хотите ударить меня этим? - В таком случае я немедленно вызываю вас на дуэль, - протянув руку за дверь ванной комнаты, Яков достал метлу, забытую уборщицей, и встал в боевую позицию. Анна взглянула на свою поднятую руку, в которой был зажат несчастный холст. И, несмотря на праведное негодование, не смогла сдержать хихиканье. Яков поставил метлу на место: – Предлагаю переговоры. Безуспешно пытаясь вновь принять недовольный вид, Анна все-таки легко шлепнула мужа трубкой по плечу. Яков, мягко отобрав у жены оружие, потянул ее к дивану. - Садись, Аня, - он дождался, пока она усядется, и заново развернул перед ней холст. – Что ты здесь видишь? Она отвернулась. – Фу, Яков, убери это с моих глаз. Прошу, скажи - это то, за чем ты поехал в Москву? - Не отвлекайтесь, Анна Викторовна, - теперь Штольман стал серьезен. – Что вы видите на этой картине? - Нежинскую! Голую! – Анна, бросив мимолетный взгляд, опять отвернулась. – Не хочу я на это смотреть! Яков убрал холст за вешалку и сел на диван рядом с женой. Посадив её на колени, он прижал её ладонь к своей груди. - Аня, сегодня я видел два таких портрета. Один – Нежинской, - он кивнул на вешалку. Анна, все еще недовольно сжав губы, выжидательно смотрела на него. - Второй – твой, - Яков кивнул, глядя на приоткрывшийся от удивления рот жены. – Ты хотела бы увидеть такой портрет на выставке? На нем ты тоже была обнаженной... Подскочив на его коленях и съехав на диван, Анна вскрикнула: - Как это? Как обнаженной? Точно я? Укоризненно глядя, Яков вернул ее обратно: - Милая, ты, пожалуйста, постарайся больше так меня не удивлять – у меня чуть удар не случился, - он потер область над сердцем через ее ладонь. Покрасневшая от стыда Анна забормотала: - Яков, я хотела тебе рассказать… Молодой человек, художник – он познакомился со мной в кафе, и долго рассыпал комплименты. Ты не думай, безо всяких пошлостей! Там и Василий Иванович недалеко был… – она настороженно подняла глаза, ожидая упреков во фривольности. Но Яков молчал и внимательно слушал, и она продолжила: - Этот Раскатов - он говорил, что я Венера, и еще много чего, и что с этой минуты я – его муза. Ну и когда он вытащил альбом, я не стала возражать… Неуверенно взглянув на мужа, она тихо спросила: - Не нужно было позволять, да? Я не подумала, что он меня … так напишет. Штольман, сильно сжав ее в объятиях, глубоко вздохнул. Помедлив, он сказал: – Аня, это я виноват. Прости меня. Я редко говорю, какая ты красивая… - он прижал палец к ее губам, предупреждая готовые посыпаться возражения. - Я полицейский, а не поэт, - он поцеловал ее в висок. – Ты можешь ударить меня, когда захочешь, и тогда я сразу вспомню про комплименты… Анна, поерзав, невесомо шлепнула ладонью по его горячей груди в вырезе халата. Улыбнувшись, Штольман выспренне произнес: - Анна Викторовна, ваша красота затмевает солнце! Она фыркнула, а Яков уже низким, вибрирующим голосом, отозвавшимся у нее в глубине живота, сказал: - Я иногда и вздохнуть не могу, глядя на тебя… Так мне страшно, что ты вдруг исчезнешь, что я не заслуживаю тебя, что исчерпал уже запас своего счастья… Подтянув полы пеньюара, Анна села верхом на его колени и прервала эти глупости, найдя губы любимого и соединяясь с ним в единое целое. … Они еще целовались, когда из коридора донесся женский вопль, а в последовавшем реве Анна безошибочно узнала голос сына. - Яков, что-то с Дюком! – вскочив на ноги, она заметалась, ища и натягивая платье. Штольман не стал возиться с переодеванием и прямо в халате стремительно вышел в коридор. Дверь в номер 203 была приокрыта, в номере было темно. Подойдя к двери, Яков широко открыл ее и впустил тусклый свет из коридора. На полу, потирая ушибленную ногу, сидела Нина Аркадьевна, в ярости отшвыривая беспорядочно разбросанные бублики от деревянной пирамидки. Едва не сваливаясь с кровати, громко вопил Дюк. За ним, охая и причитая, пыталась одеться Олимпиада Тимофеевна. Прибежавшая Анна скользнула в номер и взяла сына на руки. Яков, еле удерживая рвущийся наружу смех, поднял Нежинскую на ноги и вывел в коридор. Нина, опираясь на его локоть и неслышно бранясь сквозь зубы, у самой лестницы дернула его за рукав и прошипела: - Якоб, что с картиной? - Нина Аркадьевна, - на секунду оставив ее в коридоре, он зашел в номер 210, сразу же вышел обратно и передал добытый холст: - Ваше задание выполнено. Позвольте мне остаться с семьей и не провожать вас до этажа. Он церемонно склонил голову и щелкнул голыми пятками. … В последний день выставки чета Штольманов посетила храм искусства на Неглинной. Анна, пофыркав на силуэты с оранжевым и синим, оценила таинственные пейзажи. Остановившись перед грустными ромашками на лугу, она поделилась с мужем: - По-моему, это красиво… - Дались вам эти ромашки, - пробормотал Яков, оглядываясь. Увлеченно рассказывавший что-то очередному ценителю Раскатов, встретив взгляд Штольмана, почесал в соломенной шевелюре, махнул рукой и вышел из зала. Яков удовлетворенно кивнул. Анна охнула перед следующим экспонатом, и он обернулся. Щеки ее запунцовели. Замерев на месте, она пыталась подобрать слова. Штольман терпеливо ждал ее реакции, сравнивая любимую женщину с изображенной на картине. - Яков, это же хороший портрет? – наконец вымолвила Анна. - Да, Аня. Хороший, - он кивнул. – Но ты все равно красивее. Смущаясь, она попросила: - Давай купим его… Или это дорого? Яков покачал головой. – Не получится. Посмотри, - он подвел ее ближе к портрету. Под рамой была прикреплена аккуратная полоска бумаги с надписью: «Не продается». Анна с сожалением вздохнула. … Следующим вечером они сели на поезд в Петербург. Пробудившись наутро в купе в теплых объятиях мужа, Анна с ожиданием взглянула на него. Давно проснувшийся Яков, стараясь не шуметь, подмял ее под себя и крепко поцеловал. Пряча улыбку и ни слова не говоря, помог жене одеться, оделся сам и стал собирать вещи. Анна, обиженно поджав губы, переключилась на сборы Дюка, блаженно раскинувшегося в позе морской звезды на диване напротив. Добравшись до дома, они вошли в холл. Яков спустил на пол сына и заговорщицки прошептал ему что-то на ухо. Дюк переспросил: - Можно? - Да. Беги, - легко шлепнув сына по попке, Яков провел удивленную их приготовлениями жену в гостиную. Посреди стены гостиной висела белая простыня. Дюк, подпрыгнув, ухватил простыню за краешек, оглянулся на родителей и дернул. Не поверив глазам, Анна подошла ближе. В комнату с портрета безмятежно смотрела ее копия. - Мама кр-р-расивая! - подученный отцом, громко и радостно проорал Дюк. - С днем рождения, милая, - Яков, сжав жену в объятиях, поднял ее в воздух и закружил по комнате. На обороте холста через угол бежали размашистые буквы: «С искренними извинениями, Алексей Раскатов».