Никто не любит пройдоху Нуфлина

«Можно сказать, что я всё же оказался недостаточно хитер для этой жизни, что бы там ни судачили про меня окружающие. Старый, сошедший с ума Магистр Нуфлин, опасный, словно умирающий зверь — как бы не так! У меня просто не возникало желания стать опасным.» Я загнул страницу. Наверняка этот смешной мальчик Макс написал уже всё за меня, но кто я, а кто он? Выкинул из головы происшествие с белой стеной, и я его понимаю. Сам с радостью поддался наслаждениям Харумбы. Но забыть о том, что я мёртв — нельзя. В противном случае энергичность, заполнявшая меня, не ощущалась бы как нечто чужеродное и словно позаимствованное. Да, умереть я теперь не могу. Хорошо. Но вряд ли мои скрюченные артритом пальцы забудут так скоро, как больно было совершать простейшие пассы, а ум — как тяжело сохранять ясность, когда безразлично, есть она или нет. Пожалуй, я бы мог здорово облегчить путешествие в пузыре, если бы не старые принципы: «Выжди, а потом укуси.» И укус при этом обязателен, даже если ты издыхаешь на смертном одре. Я потянулся, расправляя спину, огляделся по сторонам — не видел ли кто, чем занимается старик? Банаба Татун звал всех знакомых на обед сегодня. Тот Нуфлин, которого он знал, ни за что не отказался бы появиться в обществе, где его боготворили. По крайней мере, точно не ради того, чтобы засесть за писанину. Мне совсем не хотелось, чтобы меня заподозрили в жульничестве и притворстве. Опять. Вид хорошей бумаги доставлял мне удовольствие. Можно представить, сколько чужих потов сошло, прежде чем она появилась на свет. Именно поэтому мне было вдвойне приятно изводить её своими мыслями. «Мне казалось, что дышать — это работа. А работать так часто я не любил. Если бы кто другой это делал за меня — пожалуйста, но ведь дышать почему-то каждому самому приходится. Какая глупость! Мог бы, все правила отменил. Мне-то можно.» Биография Бывшего Магистра Ордена Семилистника. Которую никто не увидит — вот ещё! Маленькая тайна в мире бессмертных, где все у всех на виду и даже отмахнуться, сославшись на необходимость сна, не выйдет. Да и в былые времена мне это было не то чтобы жизненно необходимо. «Если бы Сотофа тогда не приглянулась моей Тени, кто знает, как бы всё вышло. Хоть за Орденом приглядеть решилась, за что ей кислое, неискреннее всё-таки, но „спасибо.“ Посмотрел бы я, как она мучилась, не будь такой обаятельной. Скрюченная, озлобленная, всеми нелюбимая. Могущество ей даром досталось, и совершенно зря.» Чтобы выразить своё возмущение, последнее предложение я подчеркнул дважды. «Не знаю, рассказал ли мальчик ей о том, что я пытался сделать. Думаю, он это сделал, не каждый день выжившие из ума старики твоим телом завладеть пытаются.» Но попытка была хорошая. Хотя бы была. Я должен был попытаться. «И она меня осудила, старая ведьма. Не предположив даже, что и с ней такое же случиться могло бы. Нет, она для этого слишком сильна. Сильна, и потому равнодушна. А ещё её любили.» Я возмущенно фыркнул. «Мудрая леди Сотофа, на которой держится Орден, пока Нуфлин Мони Мах заедает мясо своих врагов стопятидесятилетней давности пирогом Чакатта!» А нет, это даже, в сущности, неплохо. Лестно. «Я могу прожить и без их любви, конечно. Это ведь не главное. Но ненависть всё же давит.» Я поморщился, вспомнив о том, как охотно приняли столичные в качестве моего заместителя Безумного Рыбника — только потому, что я, видите ли, осудил его кандидатуру. Потёр суставы, всё ещё не веря, что они не болят больше. «Когда ты её не чувствуешь, жить легче. Это я люблю. Здесь очень легко поэтому. Никаких болезней, и даже твои тюремщики-надзиратели, кажется, испытывают к тебе то ли жалость, то ли сочувствие. Поди разбери. Может, со старым кейифаем Банабой у нас и завязалось что-то вроде дружбы, но... » Я перестал писать, услышав чьи-то шаги. Рукопись мгновенно исчезла в кармане лоохи, пошитого специально для этой цели.  — Ну и зачем ты прячешься, старый лис? — этот голос прозвучал так же вкрадчиво, как и мой собственный.  — За полмили твои мысли чую. Банаба Татун стоял у порога собственной пирогой. Поскольку беда не приходит одна, с ним наверняка ещё и Хритта. Уж эти двое способны довести меня, как не доводила даже Сотофа и юный Гуриг. В них совсем нет ненависти, только участие. Участие даже к старому лису Нуфлину. Я ничего не ответил, неторопливо встал с кресла ему навстречу, и моя рукопись так и осталась недописанной, без всяких там "но." До сих пор, кстати, в кармане лоохи лежит. Я же не дурак — без присмотра её оставлять. Должен же быть хотя бы один секрет — для приличия.