Серафим

Джеймс Он не был готов. Всё случилось слишком быстро и так быть не должно. Но Жнецы не предупреждают – достаточно вспомнить Ванкувер, мысли в тот день. Если День Икс наступает, он наступает сразу и бесповоротно. Любая беда приходит без предупреждения. Он это знал. И Шепард тоже это знала. И когда Лиара ушла, они посмотрели друг на друга и, наверное, подумали одно и то же. Что это начало конца, последний рывок, та точка, за которой, вполне возможно, не будет ничего. - Еще разок на дорожку? – сказала Шепард с грустной улыбкой, и Джеймс, почти уже потянувшись к ней, понял, что она, увы, шутит. Сейчас она оденется и через пять минут будет на мостике, чтобы лично координировать пилота. Через пять минут… - Шепард, - раздался голос СУЗИ, и Джеймсу в нем померещились эмоции, - Цитадель прошла через ретранслятор Харон. В данный момент она приближается к орбите Земли. Боюсь, что Жнецы полностью контролируют ее. Нет, через две минуты, а не через пять. Шепард прикрыла глаза и улыбнулась - кажется, своим мыслям: - Не полностью. СУЗИ, программа, о которой мы говорили, готова? - Насколько я могу предположить, да, Шепард. Однако для ее загрузки в любом случае необходимо будет проникнуть на Цитадель. Сейчас, когда рукава закрыты, требуется разыскать альтернативный способ. - Мы найдем его. Джеймс был сконфужен. Программа? Какая еще программа? Когда говорили? О чем говорили? Он открыл рот, но Шепард остановила его жестом – притронулась пальцами к его губам. - Потом. Не сейчас. Это так сильно напомнило ему Ванкувер и их разговор по пути в тренажерку, что захотелось выть и ломать мебель. Времени никогда не хватало, а теперь оно было на исходе. И никакого «потом» уже может не быть. - СУЗИ, мне нужно, чтобы Трейнор связалась со всеми флотами через все доступные хабы. - Она уже делает это, Шепард. - Мне нужно, чтобы Гаррус перепроверил состояние оружейных установок. - Он уже сделал это. - Двигатель… - Шепард, «Нормандия» готова. Все системы в полном порядке, все оружие в боевой готовности, топливо для двигателей малой тяги на максимуме. Сейчас я поцелую Джокера на удачу. И мы готовы отправляться. Мы всегда были готовы к этому. - Не всегда, - покачала головой Шепард. – Но последние две недели точно. Она повернулась, чтобы уйти. На ее плечах в этот момент лежал вес всей галактики, жизнь каждого разумного существа в ней. Той простой женщины, которую Джеймс любил, не осталось совсем. Так он думал до тех пор, пока Шепард не остановилась на пороге и не бросилась обратно к нему, чтобы обнять. - Мы справимся. Верь мне, Лола, - сказал он, сам не зная, зачем, ведь сейчас его собственная вера была слаба, как никогда. – Ты же помнишь, что я охуенный пророк? - Я люблю тебя, - сказала она и ушла. Джеймс стоял без движения, наверное, целую минуту. А на ее исходе – когда окончательно осознал, понял, что не послышалось,– с него, как вода, схлынула боль и тревога, и он сам поверил в собственные слова. Думать о предрассудках и суеверии ему уже не хотелось. Потому что – в жопу суеверие. Мама, бабушка, дядя. Все его друзья. Его взвод. Все они ушли, но Лола еще здесь. И что он делает? Ведет себя так, как будто ее уже нет. Это не в твоем характере, пендехо. Он думал об этом до момента высадки, а подняв глаза к черному от пыли небу Лондона, вспомнил, что обещал самому себе несколько месяцев назад. Возможно, она – Мессия. Возможно, такой ее считают все окружающие. Возможно, она сама уже поверила в это. И в то, что, как всякий добродетельный спаситель человечества, она должна в конце концов принести себя в жертву. Но Джеймс не даст этому случиться. Просто не даст, и всё. Лиара Сон сморил ее в самый неожиданный момент – когда, казалось бы, уснуть сумел бы только кто-то абсолютно непробиваемый. Но сотни часов отдыха, что недобрала, что отняла у себя в лихорадочных попытках быть полезной и при этом не сойти с ума, нагнали ее и свалили с ног в неподходящее время. Лиара уснула, не успев даже подумать о том, что, возможно, это ее последний отдых перед смертью. Она проснулась, продолжая видеть лицо своей матери перед глазами, и в течение нескольких мгновений корабль, пересекавший холодный вакуум космоса на уму непостижимых скоростях, раскачивал ее, как колыбель. Она еще раз прикрыла глаза, чтобы унять головокружение, аккуратно поднялась и увидела его. - Как давно ты здесь стоишь? – спросила она, понимая, что, если сейчас он захочет устроить еще одну ссору, она просто махнет рукой и отвернется, и никакие провокации уже не заденут в ней ни единой дребезжащей струны. - Лиара Т’Сони, – сказал Явик. – Должен признать, что твоя книга казалась мне бесплодной затеей. Однако сейчас, когда мы стоим перед лицом врага, когда на нас надвигается, вероятно, финальная схватка с ним, я обнаружил, что думаю о том, о чем мне не подобает думать. Я был рожден и жил как оружие мщения. Война – мой скульптор. Я не приспособлен к жизни в мирное время. И, хотя шансы наши беспримерно малы, я не могу не размышлять о том, что будет со мной, если мы одержим победу. Она кивнула, не понимая, куда он ведет, но, вопреки всему, не ожидая подвоха. - Я думал о том, чтобы отправиться на Кахье и вести там жизнь бога, купаясь в почитании низших существ. Однако сомневаюсь, что этот путь достоин воина. Скорее, это мысли ребенка. Поэтому я принял решение, что, если мы достигнем успеха и если оба – ты и я – переживем эту битву, я помогу тебе написать твою книгу, пусть эта затея и кажется мне бесполезной и глупой. Но она важна для тебя и, судя по всему, важна для тех, кто получил шанс выжить в этом цикле. С этими словами Явик коротко кивнул и ушел. Лиара едва смогла сдержать нервный смех: кажется, по привычке оскорбляя всех и вся – в том числе самого себя, – Явик только что предложил ей свою дружбу. Гаррус - Всегда хотел стать художником, - сказал Гаррус и наконец-то свернул корабельную программу управления орудиями. – Как думаешь, надо мной сильно будут смеяться, если я после всего этого пойду учиться на художника? - Ну… У тебя есть задатки. Он не мог видеть, не мог знать, но был почти на все сто уверен, что Тали улыбнулась. - Ты что подразумеваешь под задатками? То, что я красиво разрисовываю стены кровью Жнецов? - Это, конечно, да. Но вообще у тебя есть определенный стиль. И элегантность. У турианцев это слово не под запретом? «Элегантность»… - Хочешь сказать, что я элегантный? Как... франт? - Нет же! – возмутилась Тали. – Кила… Я хочу сказать, что… Из тебя точно получится хороший художник, Гаррус. Из тебя получится хороший кто угодно. - Ты правда так считаешь? - Это так странно, - она покачала головой и облокотилась о терминал. - А помнишь, когда мы только познакомились, ты был так уверен в себе… - Не помню, - попытался отшутиться Гаррус. – Ничего такого не было. Тали иронии не поняла. - Ну как же не было. Ты всегда был такой… немножко надменный даже. А того, что у тебя под носом, не замечал. И все у тебя было только черное и белое. - Жизнь кого хочешь изменит, - миролюбиво согласился он. - Ты мне всяким нравишься, Гаррус Вакариан. И измененным, и не измененным. - «Изменившимся», - поправил он. - Ох, Кила, ну иди на лингвиста тогда учиться, а не на художника! – засмеялась Тали. Он не смог сдержаться и засмеялся в ответ. Кен - Я устала от этого, Кен! Ты отпускаешь свои дурацкие сексистские комментарии по поводу фигуры каждой бабы, которая проходит мимо! Хоть бы раз сказал что-нибудь про меня! Что, у меня кривые ноги? Или я уродливая? Я не понимаю! Я недостаточно хороша для тебя? Это Габби, она особенная. Нельзя сказать ей, что у нее красивые ноги или грудь, нельзя указать на то, как хорошо на ней сидит униформа. Потому что это Габби. Кен знает, что она любит больше всего, какое кино, еду, музыку, как она хмурится, когда у нее ничего не получается, какой звук издает, если чем-то недовольна. Это Габби. Она достойна большего, она достойна всего на свете. - …и если тебе нечего мне сказать, то лучше давай вообще не разг… - Габби, - перебил он. – Помнишь тот день, когда мы тестировали двигатель «Нормандии»? - К чему ты клонишь, Кен? - И как тогда этот голубой свет заполнил всю палубу? И все отвернулись, потому что было слишком ярко, а я тоже почти отвернулся, но потом посмотрел на тебя. И ты улыбалась. А потом ты что-то нажала несколько раз на своем омни-инструменте, и все заработало как надо. Ты всегда делаешь так, чтобы все работало как надо. Вот и со мной так, уже черт знает сколько лет. Ты… Ты мой инженер. Без тебя бы я не работал как надо. И если для тебя это так важно, то для меня ты красивее, чем любой корабль, что я когда-либо видел. По сравнению с тобой даже «Путь Предназначения» - уродливая коробка. Габби смотрела на него, слегка приоткрыв рот. - Ух ты, Кен, - сказала она через несколько мгновений. – Ты напился, что ли? В этот момент он понял, что все в порядке. Все в абсолютно полном порядке. - Летим домой, да? - Да, - кивнула Габби и взяла его за руку. Кайдан Он думал о своих учениках и о своей матери. И о человеке, который, протянув ему руку дружбы и ничего не требуя взамен, совершенно неожиданно помог выкарабкаться из самой глубокой ямы, в которую Кайдан загнал себя сам. И о Шепард. Конечно, он думал и о ней тоже. Он знал, что все они – самые дорогие люди - живы. И если бы ему сейчас предложили отдать свою жизнь в обмен на гарантию того, что они переживут войну… Разумеется, он не раздумывал бы ни секунды. Но, конечно, ему никто не предоставил бы такой чудесной возможности, а умирать просто так он не собирался. Цитадель была захвачена. В один момент об этом никто не подозревал, в следующий – рукава начали закрываться, и на станции взвыли сирены, завизжала на все октавы Авина, и началась неизбежная паника. Кайдан мог лишь предполагать, надеяться, что хотя бы какой-то части населения жилых секторов удалось спастись: у них всегда существовала система эвакуации, главное – успеть до полного схлопывания, успеть прежде, чем окажешься в ловушке. По иронии, такие же меры – и гораздо более усовершенствованные со дня нападения «Властелина» - существовали и в Президиуме, однако Жнецы явно сделали Президиум приоритетом номер один, наводнив его кучно, как саранча – поле, и отрезав пути отступления. Те немногочисленные сотрудники посольств, которые смогли укрыться от воющей пехоты, забаррикадировались в последнем, тупиковом коридоре у последнего же зала, и отстреливались как могли. К сожалению, в основном это были гражданские – клерки, секретари, дипломаты. Военная подготовка имелась только у Кайдана, еще пары офицеров СБЦ, которые дежурили в эту смену в посольствах, и у коммандера Бейли. Сейчас все эти люди полагались на них и на быстро скудеющие боеприпасы. Широкий зал уже был завален трупами хасков, но новые перелезали через разбросанные части тел, поблескивавшие синтетическими имплантатами, и неумолимо надвигались – все ближе и ближе. Он слышал, что бывает перед смертью: говорят, ты молниеносно вспоминаешь всю свою жизнь, видишь лица самых дорогих тебе людей. Но момент смерти сильно растянулся, и ничего молниеносного не произошло. Кайдан дожидался за баррикадой, выныривал, с помощью биотики разрывал очередную пару хасков, нырял обратно и продолжал думать, пока силы еще не закончились. По крайней мере он точно знал, что его жизнь вряд ли можно назвать бестолковой. И все вышло далеко не так уж и плохо… - Да будь я проклят, - воскликнул Бейли. Времени удивляться, в общем-то, не было. Полчище хранителей, выбив люки вентиляционных отверстий собственными телами, поползло на хасков со всех сторон. У них не было оружия, конечно, и они бессмысленно погибали один за другим, но Кайдану понадобилось всего несколько мгновений, чтобы оценить несомненную ценность этой помощи. Хранители зажимали силы Жнецов, брали их числом, сгоняли их в кучу, как пастушьи собаки сгоняют овец. Один прицельный взрыв вынесет целую отару. - Вот и прекрасно, - сказал Бейли, слегка дрожащей рукой доставая гранату. – У меня уже почти закончились термозаряды. Шепард Никогда – ни во время Блица, ни в процессе погони за Сареном, ни перед проходом через ретранслятор Омега-4 – она еще не была настолько уверена в победе. Это чувство пугало, и не только из суеверия, которое ей, в общем-то, не было свойственно. Быть настолько уверенным в успехе, когда шансы, если исходить из элементарной логики, ничтожно малы – признак сумасшествия. Еще более сумасшедшим казалось то, что она слышит Вселенную. Однако и это было неоспоримо. К черту, даже если она чокнулась, даже если все это галлюцинации, ощущение было невероятно прекрасным. Ей мнилось, что она может запустить руку в космос и пошарить там, будто в нутре платяного шкафа. Может быть, это обычная мания величия? Тем не менее, Шепард отложила оружие, прислонилась к стальной стойке и прикрыла глаза. Хранители, как муравьи, копошились на каждом ретрансляторе, на поверхности множества планет и спутников; бесстрастные, безъязыкие, абсолютно не чувствительные ни к радиации, ни к бедам человеческого рода. Она удивилась тому, с какой покорностью они выслушали ее просьбу и как быстро бросились ее исполнять, несмотря на то, что подчинение грозило им гибелью. Может быть, у нее и правда мания величия. Может быть, ей все мерещится. Может быть, хранители послушались не ее, а «Праотца», который пустил корни в ее мозгу и – совершенно не исключено – поработил ее. А может быть, она действительно Бог. Если так, то вся ее команда – небесная рать. И Джеймс – ее правая рука. Можно хотя бы раз в жизни позволить себе такую мысль. Хотя бы на мгновение. Да? *** Когда флот достиг Земли и развязалась битва, Джокер тихо и незаметно, лавируя между черными монстрами, прорезал хаос и полетел вниз, к тому, что когда-то было сине-зеленым, а сейчас… Джеймс не хотел думать об этом. Он не хотел даже пытаться убедить себя в том, что они отстроят все заново. Он просто блокировал все мысли, все чувства, отрезал их, отрубил, как отрубают кусок мяса тесаком. Себе он оставил только адреналин и жажду стрелять. Он еще никогда не видел Шепард такой. Да, она уже не раз удивляла его, но сейчас Джеймсу начало казаться, что она в огне. Она разносила врагов на ошметки, она не промахивалась. Каждый ее выстрел говорил лучше ста слов. И, несмотря на то, что ею явно овладела жажда крови, Джеймс заметил, как тщательно она оберегала свою жизнь: появлялась и исчезала, пряталась за каждым доступным укрытием. Как будто делала это даже не для себя… А для него. Он палил как одержимый, рвал хасков чуть ли не голыми руками, лишь бы до нее никто не добрался, но, кажется, в этом не было никакой необходимости. И времени на то, чтобы подумать, почему, тоже не было. Им досталась одна короткая передышка, но Джеймс не хотел тратить ее на вопросы. Он уже знал, что должен сказать, когда она придет прощаться. - Как ты думаешь, что будет? – спросила она, глядя на отблески артиллерийского зарева на горизонте. По ее лицу была снова размазана грязь и сажа, но не кровь – крови не было. Он сделал глубокий вдох. Он так много хотел сказать ей – и сейчас, и раньше, и всегда. Он хотел вопить, орать о том, как любит ее, как много она для него значит, насколько потерянным в темноте он себя ощущал до тех пор, пока не встретил ее. Он хотел кричать: «Я люблю тебя больше всего на свете, я отдам жизнь за тебя, я сделаю все, чтобы получить хотя бы маленький шанс на счастье с тобой!» Но – и это озарение было похоже на самый яркий свет, на солнце, показавшееся из-за стены черной пыли – им уже не нужны никакие громкие слова. И никогда, по сути, не были нужны. Он выдохнул и спокойно, с улыбкой, заговорил: - Я расскажу тебе, что будет, Лола. Мы победим, мы остановим Жнецов – с помощью Бога-из-машины или без его помощи – и если кто-то считает, что это невозможно, то, значит, мы совершим невозможное. Потому что ты уже совершила невозможное: ты собрала всех вместе. И после этого наша Галактика станет охренительным местом. Не скажу, что все будут друг друга любить, но… А, черт, может, и будут. А мы с тобой… Она подняла голову и пристально посмотрела ему в глаза. - Мы возьмем долгий отпуск. Очень долгий. Уедем куда-нибудь подальше от всего этого дерьма, от строек, дипломатов и политиков, и будем прохлаждаться там, пока от ничегонеделания дурно не станет. Вот что будет. Она улыбнулась и погладила его по щеке рукой в бронированной перчатке. - С вами мир становится ярче, мистер Вега. *** Вонь разложения ударила ему в нос еще до того, как он полностью пришел в себя, до того, как смог разлепить веки. Он помнил, как, оглушительно вопя, в безумном рывке, навалился на Лолу и толкнул вперед, пытаясь уберечь от луча раскаленного металла, почти помнил – или ему показалось? – как она скрылась в столпе голубого света, как вознеслась на небо, и как он, превозмогая адскую боль и захлебываясь кровью, рухнул вслед за ней. Нельзя оставлять ее одну. Никогда, ни за что нельзя оставлять ее одну. Джеймс, рыча, поднялся. Он лежал в братской могиле среди полуразложившихся трупов. В помещении, которое никогда не видел, в месте, о котором мог лишь предполагать – это часть Цитадели. Либо – часть воспаленного видения в его погибающем мозгу, а сам он в это время лежит на холодной земле и умирает. Нет. Нет… Броня обгорела, погнулась и порвалась в нескольких местах, рожа болела так сильно, что он точно знал, что заработал себе парочку новых шрамов. Но он, несомненно, был жив. Вега, нащупав какое-то оружие – черт знает, его или не его - с трудом поднялся и, медленно переставляя ноги, поковылял вперед, к свету. «Лола, - прохрипел он в коммуникатор, моля Господа, чтобы тот оказался функционирующим. – Андерсон… Гаррус. Кто-нибудь. Вы слышите меня?» Ответом ему была абсолютная тишина. Хранитель, бесстрастно тыкавший что-то на ближайшем терминале, приподнял свою нелепую голову, развернулся и тихонько засеменил вперед по коридору. Джеймс пошел за ним, но быстро отстал. Впрочем, указаний не требовалось – надо было просто идти вперед, никуда не сворачивая. Фигуры, окутанные светом, сначала показались ему черными колоннами около очередного типового терминала, но, когда он увидел Лолу и понял, кто стоит перед ней, когда он услышал этот мерзкий самоуверенный голос, его рука действовала быстрее головы. Этот мудак может нести какую угодно чушь. Он может пророчить, читать монологи и убеждать кого угодно в чем угодно. И Шепард может решить, что его необходимо выслушать. Она всегда и всех старалась выслушивать, независимо от того, что ей говорили. Но Джеймс так и не привык к этому. И никогда не привыкнет. Если перед тобой враг – стреляй. А если ты не можешь выстрелить, Лола, я сделаю это за тебя. Он поднял пистолет и выпустил пулю в затылок Призраку. Тот рухнул на пол грудой мяса – все еще в своем красивом костюме, с длинными тонкими пальцами, желтыми от никотина, но уже без лица. Джеймс сделал еще несколько шагов к Шепард и покачнулся. Она не сумела его удержать – оба упали на пол перед консолью. - Джеймс! – она перевернула его на спину и тут же зубами оторвала предохранитель шприца с панацелином. – Не вздумай умирать. - Этот ублюдок… - прохрипел Джеймс. – Опять читал тебе… свою злодейскую речь… А ты слушала… Лола... Боль стала на градус сильнее, когда Шепард вонзила в него шприц, а потом начала медленно утихать - вплоть до той точки, где стала почти сносной. - Если ты надеешься, что я разорву на себе рубашку и буду тебя бинтовать, то тебя ждет разочарование. - Китайского печенья… тоже не будет? – Джеймс сплюнул кровь и попытался приподняться на локтях. Не вышло. «Шепард, – раздался голос СУЗИ. – Горн здесь. Необходимо открыть рукава Цитадели, чтобы я смогла загрузить программу.» Она колебалась, Джеймс видел это на ее лице. - Я не собираюсь умирать, - тихо проговорил он. – Давай. Шепард вскочила и бросилась к консоли. «Рукава открываются. Горн сейчас пристыкуется», - сообщила СУЗИ через несколько мгновений. Где-то у него в теле было несколько сломанных костей, он точно это знал. Может, ребра, а может, еще что. Главное, чтобы эти сломанные кости не прорвали какой-нибудь жизненно важный орган. Например, его многострадальную печень, которая только-только обрела вторую жизнь. Шепард снова опустилась на колени рядом с ним и приподняла его голову. - Мы будем в порядке, - сказал он. Она промолчала, а потом секунды потянулись одна за другой – и каждая была бесконечно медленной. «Ничего не происходит. Горн не стреляет!» - Хакетт. - Без паники, - прошептала Шепард – не ему, а самой себе. - Без паники, без паники. СУЗИ, ты там? Сообщи свой статус! - Шепард… Я загрузила программу, но катализатор блокирует мой доступ. У меня не хватает оперативной памяти, чтобы снять блокировку на расстоянии. - Что ты хочешь этим сказать? - Прости, Шепард. Я должна перенести себя на другую платформу целиком. Это единственный способ. Джеймс уже где-то слышал эти слова и, посмотрев в ее глаза, объятые паникой, понял, где именно. Пол под ними оказался платформой, которая через мгновение начала подниматься вверх. Шепард ухватилась за него, Джеймс сжал ее руку. Они оказались в огромном прозрачном зале с гигантским генератором поля эффекта массы посередине. От испускаемого им слепящего света отделилась дрожащая фигура и пошла прямо к ним. - СУЗИ? Это ты? - И да, и нет, - сказала голографическая проекция с такими знакомыми чертами и таким знакомым голосом. – Теперь я – Цитадель. Прости, Шепард. Я больше не являюсь частью систем «Нормандии», я полностью перенесла свое сознание сюда. Возможно, я сумею исправить это со временем, однако сейчас данная мера необходима. - Но… Ты… - Я знала, что это может случиться. Не беспокойся обо мне. – Что происходит? – прошептал Джеймс. - Я была права, - отозвалась проекция СУЗИ. - Это вирус, троянский конь. Для любого, кто сумел бы завершить строительство Горна, Жнецы оставили последнюю уловку. Если бы я не узнала о ней, катализатор, судя по всему, предложил бы тебе использовать энергию Горна неким способом, который мог бы показаться тебе разумным. Однако от него в любом случае выиграли бы только Жнецы. И тот, кто стоял за ними. - Тот, кто за ними стоял? Ты хочешь сказать, Левиафаны? - Я не знаю, Шепард. Некоторые части кода вызвали у меня отвращение. Я стерла их. Я могу приступить к выполнению нашего плана? - Да, СУЗИ. Голограмма кивнула в последний раз и исчезла. Отсюда открывался вид на бушующую на орбите Земли битву. - Не смотри, - сказала она. - Буду, - упрямо ответил Джеймс. Он почувствовал, как Шепард нащупала его руку и крепко сжала. Пульсирующее серебристое сияние от Горна омыло его кожу и волной пронеслось по Жнецам. Ближайший, мгновение назад раскрывавший свои жуткие щупальца, разгоравшийся, чтобы выпустить луч раскаленного металла в огромный турианский фрегат, вдруг погас и потух. «Их оружейные системы не функционируют, – раздался голос Хакетта. - Внимание всем флотам. Огонь на поражение, повторяю, огонь на поражение!» Джеймс больше не смотрел на то, что происходило за пределами Цитадели. Он пытался ухватиться за реальность, воплотившуюся в лице Шепард, которая склонилась над ним, ласково гладя его по щеке. - Господь - Пастырь мой, - заговорил он, сам не зная, почему. - Я ни в чем не буду нуждаться. Он упокоит меня на злачных пажитях и поведет меня к тихим водам… Если пойду долиной смерти, то не убоюсь я зла, ибо ты со мной… - Я не Бог, мистер Вега, - сказала она с мягкой улыбкой и поцеловала его лоб. - А я не серафим. Я просто Джеймс. - А я просто Лола, - согласилась она. - Не вздумай умирать, лейтенант. У нас только что начался отпуск. Ни за что, Лола. Ни за что не умру. Дана Пойнт, Калифорния, шесть лет спустя Он не помнил ни своих настоящих родителей, он не помнил своего прежнего имени, ни даже того, как оказался там, где оказался, когда его нашли, в этом полуразрушенном здании. Помнил только грохот выстрелов, помнил юношу с соломенными волосами, который помогал ему спрятаться в подвале, отстреливаясь от этих, а потом, когда юноша с соломенными волосами упал и перестал отвечать, помнил, как полз по вентиляции… Они искали совсем другого Эмилио, а нашли его. Дорога к океану пролегала по прямой, вниз с холма, она вела от дома прямо на пляж. Эмилио проходил этот путь каждый день, иногда по несколько раз. С родителями, или с бабушкой, но чаще – один. Его отпускали гулять, за него не боялись. Заграждения никому не преодолеть, по воде тоже никто не приплывет, а если он в очередной раз увидит на пляже прибитый волнами кусок металла – сразу же кого-нибудь позовет, чтобы убрали. Ему сто раз повторяли, что эти куски металла опасны. Когда-то они умели внушать дурные мысли. Теперь никто точно не знает, что они умеют… Может быть, ничего. Но Эмилио был очень ответственным мальчиком. Раньше здесь были виноградники. Теперь – военная база, на территории которой стоял дом его новых родителей. Его единственных родителей. Кажется, раньше база N7 находилась в стране под названием «Бразилия», где Эмилио никогда не бывал. Теперь – тут, потому что так сказала его мама, а поскольку мама – главная в N7, ее послушали. Все равно все пришлось строить заново… Когда-нибудь он тоже обязательно станет главным в N7, и вовсе не потому что крестный Эстебан ему так обещал, а просто потому что станет. Он прошел путь уже до половины, когда услышал позади пыхтение. Эмилио остановился и вздохнул... Станет, если она не будет ему на каждом шагу мешаться. Он обернулся и сразу же закричал на нее: - Ну что ты увязалась за мной? Пошла бы в парк с бабушкой. Я хочу ракушки пособирать! - Не пойду в парк. Там он. Ее волосы растрепались, а на передней части сарафана виднелись большие следы от шоколадного крема с торта, который она ела на завтрак. Папа никогда и ничего им не запрещал. Смотреть мультики допоздна, до тошноты объедаться сладостями, плавать в океане… Что угодно. Мама иногда возмущалась, но редко. - Кто – он? – Эмилио пнул ногой какой-то камушек, тот отлетел и упал в бурую траву. Сестре вечно мерещились какие-то монстры: она то и дело просыпалась со слезами посреди ночи и лезла к родителям в кровать. Ее старший и совсем-совсем уже взрослый брат гордился тем, что никогда так не делал. Если ему казалось, что в кладовке или в шкафу кто-то есть, он вставал, открывал жуткую дверь и начинал оглушительно в нее орать, пока страх не отпустит. После десятого раза родители перестали обращать на его вопли внимание, а когда в гости приехал Гаррус Вакариан, папа ему про всё это рассказал, и Гаррус предложил научить Эмилио стрелять. - Он, – со страхом в голосе сказала Эмили. – Он постоянно пытается со мной поговорить. Он в каждом дереве. Все деревья – это он. Ах, этот монстр. Ну да. Вот же заладила… Эмилио закатил глаза, сел на корточки и подобрал еще один камушек – плоский, такими удобно блинчики пускать. - Сколько тебе повторять. Папа рассказывал эту историю миллион раз. Этих штук было две, одна хорошая, другая плохая. Плохую мама убила давно. А хорошая всех спасла. Она вроде как Бог. Эмили упрямо помотала головой: - Вот и неправда. - Вот и правда! - Неправда! – завопила Эмили и скривилась, готовясь заплакать; брат напрягся – ее рев он ненавидел больше всего на свете. – Их не две, она одна! Одна штука! Она всегда была одна! Она пережила всех, и протеонов, и жнецов, и всех-всех, потому что ее нельзя убить! Она только говорила, что их две, на самом деле одна! И она никого не спасла! И она не Бог! Она просто игралась! Внушила всем, что она Бог, и все поверили, потому что хотели поверить! А на самом деле она злая, она хочет, чтобы всегда было кого убивать и мучить, всегда-всегда, я слышала, она сама все время это говорит! Вздохнув и скрипнув зубами, Эмилио принялся нетерпеливо объяснять: - Эта штука называется Праотец. А плохая, которую мама убила, называлась Ториан. А Праотец всех спас от Жнецов, которые появились по вине Левиафанов, и он не злой. А Ториан умер давно. - Ну как же он может умереть, – заныла Эмили, – он же везде. Он в каждом кустике и в каждом дереве. А Жнецов он сам и придумал! И нет никакого Праотца, его он тоже придумал, и лёвушки не виноваты ни в чем, это все только он! - Ты такую ерунду несешь! Ты просто… бош’тет какой-то. Точного значения этого слова он не знал, но оно отчего-то казалось ему в достаточной мере подходящим. Эмилио встал, засунул плоский камень в карман и пошел дальше, к воде. Сестра, комкая в руках подол своего смешного сарафана в синий горошек, плелась следом и продолжала нести чушь: - Он думает, что всех обманул, что маму обманул, и папу, и док-дока. - У нее есть имя! Ее зовут не док-док, а Лиара! – рявкнул Эмилио. – Прекрати уже сюсюкать. Сестра проигнорировала. - А меня он не обманет! Я знаю, чего он хочет. Эмилио вздохнул еще раз, резко остановился и повернулся – сестра чуть не врезалась в него на ходу. - Ну и чего он хочет? Мучить и убивать нас? - Сейчас ему нравится смотреть на нас, как на лошадок в зоопарке. Эмилио вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил, как второго дня сидел в гостиной и играл в свою любимую «Галактическую Цивилизацию». Он несколько недель корпел над одним и тем же сохранением: строил города, осваивал технологии, развивал промышленность. Когда папа присел рядом, Эмилио как раз глядел на столицу своей планеты и статистику, которая говорила ему, что развивать больше нечего. Не осталось квестов, войн больше не будет, нет новых технологий, ресурсов, нельзя построить новые космические корабли… Можно просто сидеть и смотреть. И ждать, когда явится монстр или стихия и разрушит это всё. Тогда он глубоко вздохнул и парой движений руки стер сохранение, сравняв все с землей. - Ми’ихо, ты что делаешь? – поразился папа. – Красивый же город. - Я начну заново, - твердо сказал Эмилио. – И сложность поставлю выше. А то скучно… Сестра не любила не только лес. Зоопарк она тоже не любила. И лошадок, если так подумать… Она любила дельфинов и китов, но все они вымерли почти семь лет назад… Как динозавры когда-то давно. Как протеане – кроме Жучины. - И чего ты тогда боишься? Пусть себе смотрит. - А вдруг он опять Жнецов придумает? Махнув рукой, Эмилио снова тронулся с места. Ему не хотелось слушать эти глупости, а хотелось думать о хорошем: что каникулы только начались, что скоро в гости прилетит деда Рекс и брат Грюнт – как раз ко дню рождения, – и что папа обещал ему в следующем году настоящую винтовку и родного братика. Или в крайнем случае еще одну сестру. Может, даже если будет сестра, она получится не такой бестолковой, как Эмили, и не будет выдумывать всякую ерунду. - Подожди… - Ну чего? Сестра нагнала его и взяла за руку. Он как-то сразу смягчился… Разве можно на нее злиться? Она просто маленькая. Не понимает, что говорит. - Если он опять придумает Жнецов, - сказал Эмилио, сжав ее ладошку, – я их всех перестреляю. Fin